Грех Реувена с Билгой
В своем исследовании известный библеист, почетный профессор Университета Бар‑Илан и Гарвардского университета Джеймс Кугел рассматривает основные вехи жизненного пути Яакова, стремясь к объемному осмыслению знакомого всем библейского сюжета. Монография Джеймса Кугела «Древнерусский мидраш» готовится к выходу в свет в издательстве «Книжники». Предлагаем вниманию читателей ее фрагмент.
Книга Берешит содержит упоминание о грехе, совершенном первенцем Яакова Реувеном: «Во время пребывания Израиля в той стране Реувен пошел и лег с Билгою, наложницею отца своего. И услышал Израиль [Яаков]» (Берешит, 35:22). Если этот стих изначально был частью более длинного рассказа, сохранились от него только процитированные слова; далее текст переходит к генеалогии потомков Яакова. Это несколько неожиданно, потому что, естественно, ожидаешь каких‑то подробностей, особенно насчет того, что случилось, когда Яаков услышал об этом. В конце концов, преступление сына, вступившего в связь с отцовой женой (или наложницей), в Пятикнижии осуждается не менее четырех раз, из чего следует, что такое преступление считалось одним из самых серьезных (Ваикра, 18:7, 21:10; Дварим, 22:30, 27:20). За него полагалось строгое наказание: оба, и сын, и женщина, подлежали смерти (Ваикра, 21:10).
Несмотря на это, в книге Берешит ничего не говорится о наказании Реувена. Он, безусловно, не был убит, а продолжал играть основополагающую роль в истории продажи Йосефа в рабство и всего, что за этим последовало. Не говорится и о наказании Билги. Правда, это правонарушение случилось до провозглашения Б‑жественных заповедей на Синае. Однако хочется узнать, что же случилось в результате этого греха, — тем более что похожие, и даже меньшие, упомянутые в книге Берешит, сопровождаются живым описанием последствий, от которых страдают их
совершившие
.
Наказание Реувена
Ранние комментаторы Еврейского Писания, однако, нашли решение: если Реувен не был убит, рассудили они, он был наказан иначе. Реувен был первенец, и как старший сын он должен получить бехора — особую долю наследства, полагающуюся первенцу; согласно Дварим, 21:15, доля первенца составляет две обычные части владения отца. Однако в повествовании Пятикнижия Реувен не получает двойной доли. Вместо него первенства удостаивается его младший брат Йосеф, поскольку в конце жизни Яаков «усыновляет» его сыновей Эфраима и Менаше, чтобы сделать их наследниками, что на самом деле удвоило ту часть, которую получили потомки Йосефа после его смерти (Берешит, 48:5–6).
Ясно, что Реувен обойден: двойная доля не только не отходит к нему, но еще и достается другому сыну, Йосефу. Правда, нигде в Берешит не говорится, что двойную долю у Реувена отняли за грех с Билгой. Впрочем, финальное благословение Яакова Реувену, кажется, подразумевает именно это.
Реувен, первенец мой! ты — крепость моя и начаток силы моей, верх достоинства и верх могущества; но ты бушевал, как вода, — не будешь преимуществовать, ибо ты взошел на ложе отца твоего, ты осквернил постель мою, взошел (Берешит, 49:3 – 4).
Этот текст на древнееврейском в целом известен своей трудностью, но отсылка к Реувенову греху с Билгой достаточно прозрачна. Как и в предыдущем стихе, «аль тотар» — «ты не будешь преимуществовать» — глагольный корень означает «остаться», «продолжать быть». В контексте этот отрывок можно интерпретировать как заявление Яакова, что Реувен не получит двойную долю первенца из‑за греха с Билгой. Если так, то Реувен наказан: он лишен права первородства, которое передается Йосефу.
Первое отражение этой интерпретации обнаруживается в самой Библии, в мимолетном замечании в начале Диврей а‑ямим.
Сыновья Реувена, первенца Израилева, — он первенец; но, когда осквернил он ложе отца своего, первенство его отдано сыновьям Йосефа, сына Израилева, с тем однако ж, чтобы не писаться им первородными (Диврей а‑ямим I, 5:1).
Этот текст недвусмысленно свидетельствует о том, что Реувен потерял первородство из‑за эпизода с Билгой, — в самом деле, «осквернил ложе отца своего» — это прямое указание на слова благословения Яакова, приведенные выше.
Таким образом, комментаторы впоследствии поняли, что наказанием Реувену за грех с Билгой был переход его двойной доли наследства к младшему брату Йосефу. Однако это не дает ответов на другие вопросы, возникающие в связи с этим инцидентом. Учитывая тяжесть преступления (как это отражено в других местах Пятикнижия), не слишком ли легко Реувен отделался? Возможно, были какие‑то смягчающие обстоятельства? И что сталось с Билгой? Была ли ее вина столь же велика? Частично в ответ на такие вопросы в литературе периода Второго храма возникают различные расширенные пересказы этого эпизода. Я сосредоточусь на двух древних пересказах — в книге Юбилеев и в Завете Рувима из Заветов двенадцати патриархов, взяв последний за отправную точку.
Увидел купание Билги
Версия эпизода с Билгой в Завете Рувима содержит немало значительных моментов, но, пожалуй, самым поразительным из них является объяснение, что за обстоятельства ввели Реувена в грех. Вспоминая этот случай, Реувен заявляет буквально следующее:
Ибо если бы я не увидел Валлу (Билгу), купающуюся в закрытом месте, то я не впал бы в беззаконие великое. Ибо объятая женскою наготою мысль не дозволяла мне спать, пока я не совершил постыдного дела (Завет Рувима, 3:11–12).
То есть, согласно этому отрывку, Реувен не просто решил согрешить с Билгой — он нечаянно увидел ее купающейся, и это привело его к греху. Если так, то грех Реувена немного похож на историю Давида и Бат‑Шевы, которая тоже началась с того, что Давид увидел, как Бат‑Шева купается (Шмуэль II, 11:2). Вряд ли это оправдывает Реувена, но все же такое сравнение делает его преступление чуть менее отвратительным. Тот же самый мотив мы находим и в книге Юбилеев:
И Рувим увидел Валлу, служанку Рахили (Рахели), наложницу отца своего, как купалась она в месте уединенном, и полюбилась она ему (Юбилеи, 33:3).
Учитывая то, что такая нечаянность делает грех Реувена несколько более понятным, а относительно легкое наказание, назначенное ему Яаковом, более позволительным, можно заключить, что мотив купания Билги был откровенно защитительным изобретением одного из этих двух текстов (или их общего предшественника). Может быть, такое расширение слишком краткого описания — просто результат вставки в библейское повествование «универсального» литературного мотива?
А может быть, все не так просто. Поскольку в благословении Яакова Реувену, приведенном выше, есть одно очень проблематичное словосочетание, возбудившее любопытство древних толкователей.
Реувен, первенец мой! ты — крепость моя и начаток силы моей, верх достоинства и верх могущества; но ты бушевал, как вода, — не будешь преимуществовать, ибо ты взошел на ложе отца твоего, ты осквернил постель мою, взошел (Берешит, 49:3–4).
«Бушевал, как вода», «неустойчив, как вода» («пахаз ка‑маим») — эти слова проблематичны по многим причинам. Начать с того, что сам перевод «неустойчив», общепринятый в современных версиях, не вполне точно передает даже изначальное значение этого слова, а что гораздо важнее — то, как это слово понималось древними толкователями, жившими в конце периода Второго храма. Как доказали последние исследования, это слово, хотя и не общеупотребительное, обнаруживается в разных контекстах в Еврейской Библии, у Бен‑Сиры, в кумранских рукописях и еще в нескольких раввинских текстах, и всюду в значении «распутный», «похотливый» . Таким образом, в поздне— и постбиблейский период словосочетание «пахаз ка‑маим» означало, вероятнее всего, «распутный, как вода». (В самом деле, в Септуагинте «пахаз» переводится глаголом «эксюбридзо» — «стать распутным или необузданным».) Но это только высвечивает проблему, перед которой позже встанут толкователи Библии. Как можно быть «распутным, как вода»? Что значит «распутный» по отношению к этой жизненно важной субстанции?
Многие древние переводчики и комментаторы Библии боролись с этим словосочетанием. В Таргуме Онкелоса, например, это словосочетание переведено с иврита развернутым оборотом «поскольку ты следовал только своим собственным желаниям[?], совсем как вода» . Здесь сравнение с водой творчески соединено с отсутствием сдержанности, предполагаемой «пахаз»: как вода следует в собственном направлении и течет, не соблюдая ни границ, ни преград, так и поведение Реувена было необузданным. Несколько другая мысль лежит в основе переложения в Таргуме Неофити:
Я сравню тебя, Рувим, сын мой, с маленьким садиком, в который хлынули потоки воды, и ты не смог им противостоять и они тебя захлестнули; вот так, сын мой Рувим, захлестнуло тебя, несмотря на мудрость и добрые дела твои .
Повторюсь, перевод формирует непонятное употребление слова «вода» в оригинале. Но здесь Реувен был захлестнут водой (страстью), подобно саду, заливаемому бушующими потоками. (Почти такой же перевод мы находим в одной версии Fragment Targum [MS Vatican Ebraicus, 440] и в Таргуме Псевдо‑Йонатана .)
Однако это не единственное решение загадки «развратен, как вода». На самом деле за мотивом купающейся Билги в Завете Рувима и Юбилеях стоит попытка альтернативного решения этой проблемы. Такая интерпретация явно прочитывает словосочетание «пахаз ка‑маим» как «пахаз бе‑маим» — «развратный в воде» или «с водой» и таким образом предполагает, что грех Реувена включает некий разврат в воде или с водой. Но в чем заключается такой разврат? Сам грех в следующем стихе описывается достаточно прямо: «Ты взошел на ложе отца твоего, ты осквернил постель мою, взошел». Таким образом, была некоторая возможность привязки воды прямо к осквернению ложа Яакова. Из чего толкователь мог естественно заключить, что распутство в воде или с водой имело место до собственно греха и ему способствовало: Яаков говорит, что Реувен развратничал в воде или с водой и после этого осквернил ложе отца. Из подобных наблюдений могла легко получиться история о том, что Реувен похотливо понаблюдал, как Билга купается в воде, и это сподвигло его вступить с ней в преступные отношения.
В одном раввинистическом тексте есть частичное доказательство этой гипотезы. Это замечание, приведенное в Берешит раба:
Наши учители говорят: Ты (Реувен) грешил в воде, пусть же тот, кто спасен из воды (Моше), придет и заберет тебя, ибо сказано: «Да живет Реувен и да не умирает (Дварим, 33:6)» (Берешит раба, 98:4).
Это замечание остроумно связывает Реувенов грех со словами, приписываемыми Моше в Дварим, 33:6: «Да живет Реувен». Потому что если о Реувене говорится, что он «необуздан, как вода», в свете греха с Билгой, то есть некоторый смысл в том, чтобы позже за него просил Моше, спасенный «из воды» дочерью фараона (Шмот, 2:10). Но заметим, что в этой трактовке «пахаз ка‑маим» явно понимается как «распутный в воде или с водой», ибо там недвусмысленно сказано: «Ты (Реувен) грешил в воде (или с водой — бе‑маим)». Иными словами, здесь другая интерпретация, и эта загадочная фраза здесь трактуется так же, как в Завете Рувима и Юбилеях: то есть Реувен каким‑то образом грешил в воде или с водой. (В сущности, представляется вполне убедительным, что это замечание в Берешит раба, с туманной отсылкой к «нашим учителям», на самом деле реминисценция того же экзегетического мотива, где Реувен похотливо подсматривает за наложницей отца, когда она купается, — вот так Реувен «грешил в воде» .)
Следует также заметить: идея, что Реувен увидел купание Билги, возможно, навеяна, сознательно или нет, тем, что второй слог «пахаз» напоминает древнееврейское «хаза» — «смотрел», «созерцал». Комментаторы долго ломали голову над словосочетанием «развратен, как вода», и пришли к гипотезе купания Билги (по образцу Бат‑Шевы) не только потому, что она соединяет распутство и воду, но и потому, что «хаз» — часть слова «пахаз» — далее выступает как элемент подсматривания. Надо сказать, что попытки разбить «пахаз» на более мелкие единицы имеют параллели и в других толкованиях: во множестве раввинистических текстов делается именно это — посредством процесса интерпретации, известного как нотарикон .
Ты (Реувен) потерял их (две доли первенца). Почему так случилось? [Ты был] «пахаз ка‑маим». И вот нотарикон. Рабби Элиэзер говорил: «“Пахазта” (“ты был распутен”), “хатата” (“ты согрешил”), “занита” (“ты совершил прелюбодеяние”)» (Мидраш Танхума, Вайехи, 9).
Такие попытки разбить «пахаз» на компоненты (этот пассаж из Мидраша Танхума — пример далеко не единственный) наталкивают нас на мысль о том, что некий еще более древний толкователь также расчленял слово «пахаз», дабы подчеркнуть, что Реувен был «распутен, как вода», поскольку тот грешил («паша») и подсматривал («хаза») за наложницей отца, когда та купалась .
Излился, как вода
Таким образом, Завет Рувима и Юбилеи содержат некий экзегетический мотив, предназначенный объяснить загадочное словосочетание «пахаз ка‑маим» в благословении Яакова Реувену (Берешит, 49:4). Но в Завете Рувима есть еще одна отсылка к этому словосочетанию. В самом начале своего завета Реувен предостерегает своих детей в таких словах:
И вот я свидетельствую вам сегодня Б‑гом небесным, чтобы вы не ходили в неведении юности и в блудодеянии, в которое впал я и осквернил ложе отца моего Иакова (Завет Рувима, 1:6).
То, что автор имеет в виду именно благословение Яакова, очевидно из слов «осквернил ложе отца моего Иакова», явно восходящих к фразе: «Ты взошел на ложе отца твоего, ты осквернил постель мою» (Берешит, 49:4). Поэтому интересно, что в этом тексте говорится о «блудодеянии, в которое я впал» — по‑гречески этот глагол буквально значит «в котором я излился» («эксехютэн»). Поскольку «эксехютэн» иногда употребляется в значении «поддаться эмоциям», возможно, автор Завета Рувима (или его оригинал) специально выбрал это выражение, потому что «излился» — это еще один способ объяснить загадочное описание Реувена, «развратного, как вода»: Реувен «излился, как вода», когда грешил с наложницей отца.
Толкователь легко мог подумать, что «водяная» часть «пахаз ка‑маим» нужна для того, чтобы «излиться», впасть в страсть, быть охваченным страстью, — похожее выражение можно найти в Теилим. Там тоже идет речь о бурных эмоциях (в данном случае это страх): «Меня закружило, как в водовороте, и все мои кости разбросало» (Теилим, 22:15). Если «закружило, как в водовороте» означает здесь «охвачен неконтролируемыми эмоциями», то, возможно, толкователь рассудил, что это и есть «распутный, как вода» из Берешит, 49:4: охваченный похотью. (Кстати, перевод Теилим, 22:15 передает «закружило» тем же самым греческим словом «эксехютэн», что использовано в Завете Рувима.)
Но существование такой толковательной традиции — не просто гипотеза. Его подтверждает перевод Берешит, 49:4 в Вульгате. Здесь «пахаз ка‑маим» переводится как «effusus es sicut aqua» («излился, как вода») — точный латинский эквивалент («эксехютэн» из Завета Рувима. Опять‑таки, надо отметить, что эта интерпретация недалека от того, что мы видели в Таргуме Онкелоса и Таргуме Неофити, которые трактуют воду как образ несдерживаемых эмоций, эмоций, которые следуют исключительно собственным склонностям и сокрушают свою жертву, как поток воды затопляет сад. Таким образом, если в Завете Рувима Реувен остерегает от того, чтобы изливаться («эксехютэн») в блудодеяние, это, скорее всего, не просто интересный поворот греческой фразы, но отражение другого (возможно, имеющего долгую историю) объяснения загадочного «пахаз ка‑маим». И если это в самом деле так, то совершенно неудивительно, что в Завете Рувима сосуществуют два разных объяснения этого словосочетания (то есть «пахаз ка‑маим» значит и «развратный в воде» — с целой историей того, как купание Билги делает это возможным, — и в то же время «излился, как вода». Как мы уже отметили, такое явление — экзегетическое удвоение внутри одного текста, называемое избыточностью, — сплошь и рядом встречается во всех видах документов периода Второго храма и в более поздних источниках.
Билга спала
Так или иначе версия Завета Рувима содержит, как мы видели, одно потенциальное смягчающее обстоятельство: сначала он увидел, как Билга купается. Но какова во всем этом роль Билги? Не потворствовала ли она с охотой замыслам Реувена? Может быть, она желала этого слияния столь же пылко и сама подстроила все так, чтобы Реувен впал в искушение?
На такие вопросы краткое библейское изложение не дает ответа. Но Завет Рувима насчет вины Билги имеет очень определенную позицию, краткое указание на которую мы видели в уже цитировавшихся словах Реувена: «Ибо если бы я не увидел Билгу, купающуюся в закрытом месте, то я не впал бы в беззаконие великое» (Завет Рувима, 3:11). Выделенные слова явно предназначены отклонить возможность того, что Билга сознательно хотела возбудить страсть Реувена; в отличие от Бат‑Шевы, говорится в этом тексте, Билга купалась в закрытом месте и потому не несет ответственности за то, что Реувен увидел ее наготу. То же находим и в цитированных ранее словах из Юбилеев: «И Рувим увидел Валлу, служанку Рахили, наложницу отца своего, как купалась она в месте уединенном» (Юбилеи, 33:3). Здесь тоже Билгу совершенно не в чем упрекнуть.
А как развивались события ночью? В Завете Рувима они излагаются следующим образом:
Ибо когда Иаков, отец наш, ушел к отцу своему Исааку (Ицхаку), а мы были в Гадере вблизи Ефрафы (Эфрата) в Вифлееме (Бейт‑Лехеме) , Валла была пьяна и спала непокрытая в спальне своей. И так я, вошедши и увидя наготу ее, совершил нечестие, когда она не чувствовала, и, оставив ее спящею, вышел (Завет Рувима, 3:13–14).
И снова в Завете Рувима все устраивается так, чтобы доказать невиновность Билги. Потому что в книге Берешит о поездке Яакова к отцу в Хеврон говорится после рассказа об инциденте с Билгой (Берешит, 35:27). Если бы Яаков был дома во время грехопадения Реувена, то можно было бы с уверенностью предположить, что Билга и сама была активной стороной — в противном случае при каких обстоятельствах могло бы иметь место это свидание? И вот в рассказе о поездке Яакова говорится так, чтобы она предшествовала грехопадению Реувена: без Яакова он мог разыскать Билгу так, что она не знала о его намерениях заранее и никоим образом с ним не взаимодействовала.
И действительно, конец этого отрывка из Завета Рувима вносит полную ясность относительно неучастия Билги в этом деле: она была пьяна и спала, когда Реувен вошел и (по‑видимому, так и не проснулась, когда) вышел. Хотя пьянство не слишком хорошо ее характеризует и в другом месте Заветов является предметом осуждения (Завет Иуды, 14:1–8), здесь Билга должна быть пьяной, чтобы ясно было, что она даже не почувствовала, как ее ввергли в грех, — ни тогда, когда это случилось, ни потом.
Интересно, что изложение этого эпизода в Юбилеях совпадает с Заветом Рувима в некоторых, хотя и не во всех, деталях.
И пошел он (Иаков) к отцу своему Исааку, он и Лия (Лея), жена его, в новолуние десятого месяца. И Рувим <…> ночью вошел тайно в дом Валлы, и нашел ее спящую одну на постели в доме ее. И возлег он с нею, и пробудилась она, и увидела, и вот, Рувим возлежал с нею в постели, и открыла она край покрывала ее, и схватила его, и вскричала, и увидела, что это был Рувим. И устыдилась она его, и отняла от него руку свою, и бежал он. Она же скорбела из‑за дела этого чрезвычайно и не рассказывала о нем никому (Юбилеи, 33:1–6).
Здесь тоже отъезд Яакова к отцу предшествует данному инциденту, и Реувен тоже входит к Билге, когда она спит. Однако на сей раз она не пьяна. Она бессознательно, не просыпаясь, обнимает Реувена — или же, по другому мнению, текст искажен и на самом деле Реувен обнимает ее . Так или иначе, когда она «увидела, что это был Реувен», то закричала — еще оно недвусмысленное указание на то, что она, по мнению автора, никоим образом не хотела участвовать в происходящем. И последующие стыд и скорбь также это доказывают.
Конечно, этим авторам удобно, чтобы Билга была совершенно невиновна, ибо это объясняет молчание о ней Писания: в Писании, как замечено выше, не только не упоминается о ее наказании, но позднейшие воспоминания Яакова об этом случае в Берешит, 49:3–4 не содержат даже намека на то, что Билга играла в нем какую‑то роль. Может ли быть лучшее объяснение, чем то, что она была совершенно пассивной, а то и вовсе без сознания жертвой Реувеновой похоти? И, конечно, это чуть лучше говорит о женщине, которая как‑никак была прародительницей двух из двенадцати колен Израилевых.
Однако неверно было бы предположить, что столь впечатляющая реконструкция событий сложилась в силу одной лишь апологетики. Все же обе версии — и Юбилеи, и Завет Рувима — основываются, хотя и косвенно, на Писании: на словах Яакова, обращенных к Реувену в конце жизни. «Ты бушевал, как вода, — не будешь преимуществовать, ибо ты взошел на ложе отца твоего, ты осквернил постель мою, взошел» (Берешит, 49:4). Лексика этого стиха нарочито сдержанна: «взошел на ложе отца твоего», «осквернил постель мою» — это вежливая форма «имел сексуальные отношения с наложницей своего отца». И тем не менее если воспринять эти выражения буквально, они вызывают сценарий, лежащий в основе Завета Рувима и Юбилеев. Потому что как мог Реувен буквально взойти на ложе отца своего, если там был Яаков? Использование этого выражения прямо‑таки требует от позднейших толкователей предположить, что Яакова в его постели не было — хотя это была его постель, а не постель Билги (отдельная) где‑то еще, — и вот возникает предположение, что его в этот момент не было дома, что он куда‑то уехал. И легче всего заключить, что Яаков отправился к Ицхаку до инцидента с Билгой, хотя в Писании этот визит упоминается после.
С другой стороны, Билга была в постели, ведь Яаков говорит, что Реувен взошел на ложе отца своего — один, а не вместе с Билгой. Опять‑таки если считать слова Яакова точной констатацией фактов, то единственный вывод, который можно сделать, — что, когда Реувен один взошел на ложе отца своего, Билга на нем уже лежала. В самом деле: в Берешит, 49:3–4 «Реувен осквернил постель», а о Билге ни слова, ни намека. Не очевидно ли, что она как совершенно пассивный участник просто пропущена в тексте, поскольку не делала ничего, имеющего значение? Так наши толкователи и истолковали: и в Юбилеях, и в Завете Рувима, когда Реувен приходит совершать преступление, Билга уже в постели, фактически спит и поэтому совершенно не сознает того, что вот‑вот случится. Неудивительно, что нет упоминаний о ее наказании: внимательное чтение библейского текста открыло толкователям, что она, по всей вероятности, невинная жертва.
Яакову рассказал ангел
Как Яаков узнал о грехе Реувена? В Завете Рувима Реувен продолжает свой рассказ о событиях такими словами:
И тотчас ангел Б‑жий открыл отцу моему Иакову о моем нечестии; и он, пришедши, скорбел обо мне, не прикасаясь более к ней (Завет Рувима, 3:15).
Здесь Яаков сразу же узнает об этом от ангела, а по возвращении скорбит о Реувене и навсегда прекращает отношения с Билгой. В Юбилеях обнаруживаются некоторые несовпадения с Заветом Рувима:
Она же скорбела из‑за дела этого чрезвычайно и не рассказывала о нем никому. Когда же возвратился Иаков и пришел к ней, сказала она ему: «Нечиста я для тебя, ибо осквернена я пред тобою; ибо осквернил меня Рувим и возлег со мною в ночи, а я спала и не увидела, доколе не открыл он покрова моего и спал со мною». И разгневался Иаков на Рувима чрезвычайно, из‑за того что возлежал он с Валлою, ибо открыл он покров отца его. И не приближался к ней более Иаков, ибо осквернил ее Рувим (Юбилеи, 33:6–9).
В Юбилеях, в отличие от Завета Рувима, Билга сама все рассказывает Яакову. (Отметим также, что здесь, хотя Билга с презрением отвергнута, как и в Завете Рувима, отношение Яакова к Реувену совсем не такое снисходительное, как в Завете Рувима: о скорби речи не идет; наоборот, Яаков «разгневался чрезвычайно».)
Относительно того, как Яаков узнал об этом деле, можно сказать, что Юбилеи придерживаются скорее натуралистического курса. То есть, ввиду молчания Писания на эту тему, можно ожидать, что Билга сама расскажет Яакову о случившемся; в конце концов, кто‑то же должен был сообщить ему, ведь он все знает, когда говорит эти слова из Берешит, 49:3–4, и Билга наиболее вероятный информатор, особенно учитывая ее явную невиновность. Но почему в Юбилеях подчеркивается, что Билга не рассказала никому, кроме Яакова? В библейском рассказе нет никаких указаний на то, что она действовала подобным образом, — а Яаков в конце концов в Берешит, 49:4 говорит об осквернении Реувеном своей постели в присутствии Реувеновых братьев, так что в итоге все они знали об этом. Тогда почему Юбилеи сошли с этого пути и утверждают, что Билга утаила это? Процитированный выше стих очень необычен: Билга «скорбела из‑за дела этого чрезвычайно и не рассказывала о нем никому», но «когда возвратился Яаков и пришел к ней, сказала она ему: “Нечиста я для тебя”».
Такое продолжение рассказа в Юбилеях, похоже, имеет целью объяснить одинокую загадочную фразу в Берешит, 35:22: «Во время пребывания Израиля (Яакова) в той стране, Реувен пошел и переспал с Билгою, наложницею отца своего. И услышал Израиль». Зачем в этом тексте добавлена последняя фраза? Почему потом эта тема заканчивается? Было бы логично ожидать, что об осведомленности Яакова сказано, потому что она привела к немедленным последствиям: «Яаков узнал об этом и тотчас сделал то‑то и то‑то», или хотя бы просто: «Яаков услышал об этом и очень разгневался» . Но просто сказать: «он услышал об этом» — и поставить точку? По‑видимому, это значит, что в самом этом факте есть что‑то особенно значимое; или в том, как он услышал. Поэтому в Юбилеях данная ремарка интерпретирована в том смысле, что Яаков один услышал о случившемся, то есть «И услышал Израиль», а больше никто не услышал. Так явно бессмысленная фраза обретает некоторый смысл.
В этом вопросе Завет Рувима не совпадает с Юбилеями; там написано, что Яаков услышал о происшествии от ангела. Предполагается , что автор Завета Рувима тем самым хотел «позволить» Билге проспать весь этот эпизод. А если она все это время пребывала в бесчувствии, то Яаков должен был услышать об инциденте не от нее, а от кого‑то другого. И удобнее всего, чтобы ему рассказал об этом ангел.
Однако я не уверен, что это ангельское дело. Позднее в Завете Рувима Реувен сильно сокрушался о содеянном (см. ниже). Так что, с точки зрения автора Завета Рувима, пусть лучше Яаков узнает об этом преступлении от самого Реувена, пусть он сам в слезах сознается в своем грехе. Это позволяет Билге по‑прежнему быть бесчувственной и делает реакцию Яакова куда более понятной — не гнев, но печаль: он скорбел обо мне, — как бы говорит Реувен. Иными словами, для утверждения, что Билга все время спала, в ангеле‑информаторе нет необходимости.
Но если ангел не нужен для подтверждения бессознательного состояния Билги, то зачем он появился? Ответ, сдается мне, все в той же загадочной фразе «И услышал Израиль». Потому что если ее смысл не в том, что Израиль один услышал об этом, как в Юбилеях, то, видимо, в Писании эти на первый взгляд ненужные слова добавлены, чтобы показать: в том, как Яаков узнал о случившемся, было нечто необычное; то есть «И услышал Израиль» значит: услышал, но не от человека, а от ангела.
Ни в каком другом древнем тексте нет упоминания о том, что Яаков услышал о случившемся от ангела, поэтому не следует придавать этой детали слишком уж большое значение. Ясно, однако, что, когда Юбилеи настаивают, что Билга сказала только Яакову, это нужно для того, чтобы объяснить проблематичное «И услышал Израиль». Сходная функция у ангела‑информатора в Завете Рувима.
Билга навеки отвергнута
Мы уже поняли, что главным последствием греха Реувена с Билгой стало то, что он потерял двойную долю первенца. А Билга? И в Юбилеях, и в Завете Рувима она — невинная жертва: она спала, а возможно, была пьяна и понятия не имела, что с ней происходит. Но тогда напрашивается вопрос: почему Яаков отверг Билгу? В этом сходятся оба текста: в Завете Рувима говорится, что Яаков «не прикасался более к ней», а в Юбилеях — что «не приближался к ней более Яаков, ибо осквернил ее Реувен». Но почему?
Вспомним, что оба текста стремятся выявить смысл библейского повествования. Обратимся к Берешит, 35:22 в более широком контексте:
Во время пребывания Израиля в той стране Реувен пошел и лег с Билгою, наложницею отца своего. И услышал Израиль. Сынов же у Яакова было двенадцать. Сыновья Леи (Лии): первенец Яакова Реувен, [по нем] Шимон, Леви, Йеуда, Иссахар и Звулун… (Берешит, 35:22–23).
Явное отсутствие перехода между кратким рассказом о грехе Реувена и перечнем сыновей Яакова удивляет: какое отношение одно имеет к другому? Более того, мы только что показали, что после слов «И услышал Израиль», похоже, что‑то пропущено — какая‑то информация о том, что случилось в результате того, что он это услышал. А резкая смена темы усугубляет недоумение.
Если только… Если только этот перечень потомков Яакова не является именно тем, что случилось в результате того, что Яаков это услышал. То есть при нормальных обстоятельствах Яаков мог иметь больше детей. Конечно, Лея к тому времени была уже слишком стара для деторождения, а Рахель умерла родами (Берешит, 35:19), но две наложницы Яакова, Билга и Зилпа, по‑прежнему пребывали в детородном возрасте. Поэтому если в Писании сразу после того, как Яаков «услышал», говорится, что «сынов у Яакова было двенадцать», не значит ли это, что в результате услышанного у него не будет больше детей? Иными словами, та мысль, что Яаков прекратил дальнейшие отношения с Билгой, — в Писании об этом не говорится, и это не предписывается библейским законом или же позднейшей юридической практикой, — возможно, возникла как попытка установить причинно‑следственную связь между фразой «И услышал Израиль» и генеалогическим списком, который следует за ней в тексте .
Интересно, что, согласно масоретской традиции, этот стих представляет собой редкий в Пятикнижии пример явления, известного как «писка бе‑эмца пасук» («пауза в середине стиха»). То есть целое — «Во время пребывания Израиля в той стране Реувен пошел и лег с Билгою, наложницею отца своего. И услышал Израиль. Сынов же у Яакова было двенадцать» — читается двумя разными способами, в зависимости от места расположения диакритического знака: или как единый стих, или как два отдельных. Это двойственное положение выражается неожиданной голосовой паузой (представленной в масоретском тексте нетипичной вариативностью знаков силук и этнах под одним и тем же словом «Исраэль», а также пробелом, по традиции оставляемым после этого слова), которая делается чтецом перед последними словами этого стиха — «Сынов же у Яакова было двенадцать». Обычно силук используют для обозначения конца библейского стиха, сродни нашей точке; в то время как этнах подсказывает слушателю значимую синтаксическую паузу внутри стиха, обычно где‑то ближе к середине, и служит чем‑то вроде точки с запятой. То есть это как если бы масоретские переписчики пытались одновременно сказать «иди» и «стой». Неудивительно, что наличие таких пауз внутри стиха давало простор разнообразным объяснениям и бросало вызов изобретательности многочисленных богословов .
Некоторые ученые ищут единого универсального объяснения этого феномена, которое подходило бы ко всем случаям, но я согласен с теми, кто считает, что единого объяснения на все случаи быть не может. Что же касается Берешит, 35:22, причина наличия писка бе‑эмца пасук представляется не слишком трудной для понимания. Ибо то, что подается здесь как один стих, явно является комбинацией двух совершенно не связанных между собой моментов. И тогда не надо задаваться вопросом, почему эта странная пауза идет прямо перед словами: «Сынов же у Яакова было двенадцать», — они никак не связаны с тем, что им предшествует! Вопрос же должен звучать так: почему слова «Сынов же у Яакова было двенадцать» считаются связанными с предыдущей фразой, вследствие чего они не отделены и не считаются началом следующего стиха, чтобы непосредственно за ними шло: «Сыновья Леи: первенец Яакова…» и так далее?
Ответ на этот вопрос, мне кажется, очевиден: древняя традиция толкования, представленная Юбилеями и Заветом Рувима, сочла, что слова «И услышал Израиль» недостаточно выразительны. И тогда эта традиция истолковала последующую фразу «Сынов же у Яакова было двенадцать» как продолжение — как библейское изложение того, что произошло в результате услышанного Яаковом. Эта традиция, отвергнутая раввинскими интерпретациями, склонными обелять Реувена, сохранилась, однако, в разделении на стихи фразу «Сынов же у Яакова было двенадцать» слили с предшествующим текстом. И потому Берешит, 35:22 скорее соответствует выводам других современных исследований, рассматривающих писка бе‑эмца пасук как единицу, состоящую из двух различных стихов — стихов, которые, по крайней мере, в этом случае были объединены во имя поддержания древней экзегетической традиции, согласно которой Яаков услышал, а в результате у него оказалось всего двенадцать сыновей .
Реувен наказан болезнью
Если невинная Билга была отвергнута Яаковом, не должно ли наказание Реувену быть построже, чем просто потеря двойной доли первенца? Эта проблема, столь занимавшая раввинистических экзегетов , затрагивается также и в Завете Рувима, и в Юбилеях. Последний текст не то чтобы указывает на допущенную несправедливость, но подчеркивает, что по более поздним стандартам Реувен и Билга легко отделались.
[Ангел говорит Моисею:] И пусть не говорят [исраэлиты]: Рувиму дарована была жизнь и прощение, после того как возлег он с наложницею отца своего, и ей также, хотя был у нее муж, и муж ее — Иаков, отец его, был еще жив. Ибо до того времени не была открыта заповедь, и суд, и закон во всей полноте своей, но в твои дни это — как закон времен года и дней, и вечный закон на вечные поколения. И нет для закона этого конца дней, ни искупления для него, но оба они должны быть извергнуты из среды народа, и в тот день, в который совершили они это, должны убить их (Юбилеи, 33:15–17, 19–21).
Этот пассаж очень показателен, поскольку, чтобы объяснить, почему Реувена и Билгу не убили за столь тяжкое преступление, автор Юбилеев вынужден заявить, что во времена Реувена позднейший закон Пятикнижия еще не был провозглашен как обязательный для каждого, и вследствие этого ни он, ни Билга не получили законных санкций в полной мере . А если так, то не следует удивляться, что Реувен наказан сравнительно легко, — и он, и Билга могли бы расплатиться куда более жестоко.
Завет Рувима выбирает другой путь: указывает, что Реувен на самом деле понес дополнительное наказание.
Говорю же вам, что Он уязвил меня язвою великою во внутренности мои на семь месяцев; и если бы Яаков, отец наш, не помолился обо мне Г‑споду, то Г‑сподь хотел умертвить меня. Ибо я был тридцати лет, когда совершил злое пред Г‑сподом; и в течение семи месяцев я был расслаблен до смерти (Завет Рувима, 1:7–8).
Реувен поражен тяжелой болезнью, настолько тяжелой, что он умер бы, если бы не вмешательство молитв Яакова. Природа его болезни не уточняется, говорится только, что она поразила Реувена «во внутренности». Эта деталь, без сомнения, поддерживает принцип «преступление должно быть наказано» или, как это формулируется в раввинских текстах, «мера за меру», — принцип, который, как многократно подчеркивалось, очевидно проводится во всех Заветах и других письменных сочинениях этого периода .
Болезнь вполне могла быть придумана автором Завета Рувима специально для этого случая; в других Заветах Гад и Шимон точно так же были физически поражены за свои моральные недостатки. Однако в связи с этой идеей возникает два экзегетически интересных момента. Первый — слова благословения Моше в конце Дварим: «Да живет Реувен и да не умирает, и да [не] будет малочислен!» (Дварим, 33:6). Эти слова не давали покоя древним толкователям, ибо неясно, почему Моше просит для Реувена (для человека, а не для колена — поскольку колена, как тогда считали, не умирают) долгой жизни, хотя тот уже умер? Может быть, толкователи полагали, что эти слова Моше были упоминанием о том времени, когда Реувен был еще жив, но под угрозой смерти, — что Моше на самом деле цитирует молитву, произнесенную, когда Реувен был смертельно болен: «Да живет Реувен и да не умирает». Если это так, то именно такая молитва — особенно поскольку она оказалась действенной — с большой вероятностью произносилась отцом Реувена Яаковом .
В этой связи интересно отметить, что Филон приписывает слова «Да живет Реувен и да не умирает» именно Яакову, несмотря на то что они появляются в Дварим.
И, в то время как Авраам молится, как мы уже сказали, о благодати внимать Б‑жественному слову и узнавать Б‑жественные истины, Иаков, как человек практический, молится о естественной доброте, ибо говорит: «Да живет Рувим (Реувен) и да не умирает» (Филон. O перемене имен, 210).
Это не ошибка памяти Филона, а отражение трактовки, согласно которой слова «Да живет Реувен…» впервые произнесены не Моше — Моше лишь процитировал более раннюю молитву Яакова . Если такая — традиционная — интерпретация этого стиха была известна автору Завета Рувима, это помогло бы объяснить не только факт болезни Реувена, но также и почему его автор столь настаивает на процитированном выше пассаже о том, что молитва Яакова спасла Реувена от смерти, — ибо он молился «Да живет Реувен и да не умирает». Похожим образом примечательны слова Юбилеев, 33:15: «И пусть не говорят: Рувиму дарована была жизнь и прощение, после того как возлег он с наложницею отца своего». Ибо, как мы видели, в Юбилеях больше нигде не сказано, что Реувен был прощен Б‑гом или Яаковом. Но если слова «Да живет Реувен и да не умирает» изначально были молитвой Яакова за Реувена перед Б‑гом, который хотел умертвить его, тогда Реувен действительно получил и жизнь, и прощение.
Примечательно также, что раввинистические экзегеты тоже поняли эти слова как молитву за самого Реувена, а не за Реувеново колено; еще интереснее, что в одном широко распространенном толковании также проходит мысль о том, что эта молитва, по крайней мере часть ее, была произнесена при жизни Реувена.
Да живет Рувим в этом мире и да не умирает смертью, какой грешный умирает в жизни грядущей (Таргум Псевдо‑Йонатана, Дварим, 33:6).
Сказал Раба: «Как показать, что Тора ссылается на воскрешение мертвых? Там сказано: “Да живет Реувен и да не умирает”. Пусть Реувен живет — в этом мире — и не умирает — в жизни грядущей» (Сангедрин, 92а).
Во всех этих интерпретациях стремятся различать значение фраз «Да живет Реувен» и «да не умирает»: если первую относят к жизни в этом мире, то вторую — к жизни грядущей. Но если «Да живет Реувен» и впрямь относится к жизни в этом мире, то, значит, когда эти слова были сказаны впервые, Реувен еще был жив в этом мире. Иными словами, эта широко известная раввинистическая интерпретация Дварим, 33:6 укрепляла в мысли, что, когда были впервые произнесены слова «Да живет Реувен и да не умирает», Реувен был еще жив — хотя действительно тяжело болен и при смерти, как фигурирует в Завете Рувима в истории с Билгой». Первое толкование предлагает для «и да не умирает», как в цитированных выше таргумах, а именно «не умирает в грядущей жизни». Но так анонимный толкователь не может ответить на собственный вопрос «но разве он уже не умер?», потому что если «и да не умирает» относится к грядущей жизни, то остается еще «да живет Реувен», относящееся к этой жизни, а это предполагает, что эти слова не могли быть сказаны Моше, если только он не цитировал какую‑то более раннюю молитву. Второе толкование в Сифрей Дварим предлагает другой способ объяснения избыточности «да живет и да не умирает»: оба глагола относятся к жизни грядущей, но «да живет» он за похвальное поведение в эпизоде с Йосефом, а «да не умирает» — вопреки греху с Билгой. Ср. соответствующее место с Таргум Онкелос.”].
Наконец, следует заметить, что молитва Яакова настолько важна для автора Завета Рувима, что он возвращается к ней еще раз:
И много раз утешал меня отец мой и молился за меня Г‑споду, чтобы миновал меня гнев Б‑жий, как и показал мне Г‑сподь (Завет Рувима, 4:4).
То есть ясно, что молитва Яакова за Реувена для автора Завета Рувима значима. Мне кажется, вряд ли автор дважды упоминал бы ее, если бы сам придумал. Памятуя о процитированных свидетельствах из Филона, Юбилеев и раввинских источников, мы определенно можем заключить, что и сама молитва Яакова в Завете Рувима, и болезнь, которую она исцелила, изначально были вдохновлены словами «Да живет Реувен…» из Дварим, 33:6.
Йосеф возглавляет список
В процитированном выше отрывке из Завета Рувима обнаруживается еще один связанный с этим вопрос — о том, когда все это происходило. В Завете Рувима, 1:7, процитированном выше, Реувен говорит, что, когда он согрешил с Билгой, ему было тридцать лет. Это входит в противоречие с Юбилеями, где значится, что ему тогда был двадцать один год . Причем, в соответствии с хронологическими рамками Завета Рувима, Реувен был ровно на тринадцать лет старше Йосефа (Завет Рувима, 1:1–2). То есть на момент греха Реувена Йосефу было семнадцать лет. Но именно семнадцать лет ему было, когда он, согласно Писанию, пас скот вместе с братьями.
Вот потомство Яакова. Йосеф, семнадцати лет, пас скот вместе с братьями своими, будучи отроком, с сыновьями Билги и с сыновьями Зилпы, жен отца своего (Берешит, 37:2).
В этом стихе есть момент, который не дает покоя толкователям: то, что за словами «Вот потомство Яакова» не следует, как можно было бы ожидать, генеалогический список, начинающийся именем первенца Яакова Реувена. Вместо этого текст перескакивает к Йосефу и начинается история о том, как братья отдали его в рабство. Эта странность вызвала в раввинистических толкованиях множество различных мотивов, стремящихся объяснить, почему вместо имени Реувена там появилось имя Йосефа.
Может быть, эта подробность в Завете Рувима — то, что на момент греха Реувену было тридцать лет, — нужна именно для того, чтобы объяснить эту странность. Реувен согрешил с Билгой как раз тогда, когда Йосефу было семнадцать лет; именно об этом времени Писание говорит: «Вот потомство Яакова: Йосеф…» Реувен только что потерял статус первенца, по крайней мере в плане двойной доли, которая перешла к Йосефу, — вот что имеется в виду в Писании, когда его имя первым идет в списке потомков. В самом деле, если (в соответствии с хронологией Завета Рувима) Реувен только что излечился от смертельной болезни, эти слова Писания для автора Завета Рувима представляли собой окончательное урегулирование дела Реувена. Благодаря молитве Яакова ему оставлена жизнь, но двойной доли, изначально предназначенной ему, он не получит, поскольку, когда речь заходит о дележе имущества, мы читаем: «Вот потомство Яакова: Йосеф…» Теперь старшим сыном — в плане наследования — будет Йосеф, первенец другой законной жены Яакова, Рахели; вот почему он стоит во главе списка потомков Яакова — не по порядку рождения, а по отношению к наследству Яакова.
Покаяние Реувена
Далее в Завете Рувима говорится, что, излечившись от болезни, Реувен продолжал каяться еще семь лет.
И после сего по изволению души своей я в продолжение семи лет каялся пред Г‑сподом. И вина и сикера не пил, и мясо не входило в уста мои; и всякого хлеба вкусного я не вкушал, но скорбел о грехе своем, ибо он был велик; такового не было в Израиле (Завет Рувима, 1:9–10).
Раскаяние Реувена в Завете Рувима не удивляет. В конечном счете каждому толкователю нужно было подтвердить, что Реувен глубоко сожалеет о своем грехе с Билгой, иначе покажется, что Писание представляет образ нераскаявшегося грешника, который отделался легким шлепком по руке (то есть потерей двойной доли первенца). И тем не менее в Писании прямо не говорится о раскаянии Реувена в содеянном.
Однако один‑два невнятных намека на то, что Реувен и впрямь сожалел, все же есть. Прежде всего, молитва «Да живет Реувен» безусловно предполагает, что Реувена простил произносящий эти слова. Если Яаков и Моше просят, чтобы Реувену была оставлена жизнь (в этом мире или в Мире грядущем), несмотря на его грех с Билгой, не значит ли это, что пораженный болезнью Реувен сам выразил сожаление об этом инциденте и поэтому был прощен благословляющим? Заглянем в комментарий на этот текст: «Что значит “Да живет Реувен и да не умирает”? Это значит, что Реувен раскаялся» (Сифрей Дварим, 347).
Есть и еще один библейский отрывок, также показывающий, что Реувен раскаивался, и тесно связанный с подробным изложением в Завете Рувима того, какую форму приняло искупление Реувена — отказ от вкусной еды и напитков. Это отрывок из книги Берешит, предшествующий истории Йосефа. Увидев Йосефа, братья хотели убить его (Берешит, 37:20), но, на его счастье, Реувен вмешался, и вместо этого они бросили Йосефа в ров (Берешит, 37:24). Далее в этом тексте говорится, что «они» — братья — сели есть и, увидев проходящий караван, решили продать Йосефа в рабство. После чего Реувен вернулся ко рву, «и вот, нет Йосефа во рве» (Берешит, 37:29). Очевидно, Реувен не садился есть вместе с братьями, иначе он знал бы, что произошло. Но где он был?
«И Реувен вернулся ко рву»: а где он был? Рабби Элиэзер говорит: «Он был занят покаянием и постом, а когда отвлекся от поста и покаяния, пошел и заглянул в ров, и вот сказано: “И Реувен вернулся ко рву”» (Берешит раба, 84:19).
И Рувим вернулся ко рву, ибо он не ел с ними, когда они продавали его (Иосефа), потому что постился, искупая то, что осквернил постель отца своего (согрешив с Валлой) (Таргум Псевдо‑Йонатана, Берешит, 37:29) .
Таким образом, в соответствии с прямым смыслом библейского повествования, Реувен не сел есть с другими братьями, и раввинские толкователи полагают, что для столь странного поведения должна быть причина. Поскольку последнее, что было сказано о Реувене, — это краткое упоминание греха с Билгой в Берешит, 35:22, они соединили эти две единицы информации и заключили, что Реувен целенаправленно отказывался от еды и питья, раскаиваясь в своем грехе. Ввиду существования этой раввинской традиции не будет натяжкой предположить, что похожий ход мысли лежит в основе мотива раскаяния Реувена и в Завете Рувима, особенно отказ от вина и вкусной пищи, ибо обет кающегося грешника отлично объясняет странное отсутствие Реувена на трапезе с братьями .
Ангелы‑хранители все время наблюдали
И последний пункт библейской интерпретации, относящийся к позиции Завета Рувима в эпизоде с Билгой. Реувен вынес из этого эпизода один урок: женщина — это зло, ибо, «не имея власти и силы над мужчиной, она прибегает к хитрости, стараясь привлечь его к себе внешней прелестью, и, не в силах одолеть силой, одолевает коварством» (Завет Рувима, 5:1–2). Продолжая в том же духе, он затем приводит в поддержку известный исторический эпизод, а именно тот факт, что небесные ангелы‑хранители сочетались браком с «дочерьми человеческими» (Берешит, 6:1–2), тем самым вызвав во времена Ноаха разрушительный потоп. Поминая эту историю, Реувен призывает:
Бегите, дети мои, блуда и требуйте от жен ваших и дочерей, чтобы они не украшали главы свои и лица для обольщения, ибо всякая женщина, коварствующая в этом, на наказание вечное обречена. Ибо так они (то есть «дочери человеческие») обольстили стражей пред потопом; ибо они (стражи), постоянно видя их (жен), были в вожделении к ним и возымели в мысли дело (Завет Рувима, 5:5–6).
Здесь трактовка Завета Рувима противоположна другим древним экзегетам, которые возлагают вину за случившееся только на самих ангелов‑хранителей и не говорят о роли женщин.
И ангелы, дети небес, увидели и возжелали их (книга Еноха I, 6:2).
[Cлушайте меня], чтобы шествовать непорочно и не рыскать помышлениями преступной мысли и развратных глаз. <…> пали Стражи Небесные, <…> так как не хранили заповедей Бога (Дамасский документ, 2:15–18).
Похожая нота звучит и в других ранних пересказах. В Бен‑Сире, 16:7, 1; Варухе, 3:26–28, Юбилеях, 5:1–5, Макк. III, 2:4 и Енохе II, 34:1–2 нет упоминаний о женщинах, «очаровавших» ангелов или еще в чем‑либо виноватых. Тогда откуда же в Завете Рувима появилась эта идея?
Похоже, она была предложена самой формулировкой стихов Берешит, 6:1 – 2:
Когда люди начали умножаться на земле и родились у них дочери, тогда сыны Б‑жьи увидели дочерей человеческих, что они красивы, и брали [их] себе в жены, какую кто избрал (Берешит, 6:1–2).
Почему в тексте говорится, что сыны Б‑жьи увидели, что дочери человеческие красивы? Если они действительно красивы, почему в Писании не говорится об этом прямо? Автор Завета Рувима, видимо, усмотрел в таком повороте фразы намек на женское коварство: дочери человеческие, должно быть, специально украшали себя, чтобы привлечь внимание сынов Б‑жьих. Они заставляли глаза ангелов‑хранителей снова и снова возвращаться к ним, — отсюда в Завете Рувима слова: «те все время смотрели на них». Такое длительное рассматривание в конце концов превращается в вожделение.
Резюме
Выше мы разобрали десять расширенных толкований библейского рассказа о Реувеновом грехе с Билгой, как он изложен в Завете Рувима и книге Юбилеев. Эти расширенные толкования основываются на следующих экзегетических мотивах: «Увидел купание Билги», «Излился, как вода», «Билга спала», «Яакову рассказал ангел», «Билга навеки отвергнута», «Реувен наказан болезнью», «Йосеф возглавляет список», «Покаяние Реувена», «Ангелы‑хранители все время наблюдали». Каждый из этих мотивов в основе своей экзегетический, то есть каждый связан с чем‑то присутствующим в библейском тексте, каждый развивался, оттолкнувшись от какого‑то трудного слова или словосочетания, от какой‑то аномалии в последовательности событий.
Из вышеизложенного ясно, что изложение Реувенова греха в Завете Рувима особенно близко к версии Юбилеев. Можно ли из этого заключить, что автор Завета Рувима, когда составлял свою книгу, держал перед собой список Юбилеев? На такие вопросы не бывает легких однозначных ответов. В самом деле, в прошлом ученые слишком часто склонны были считать, что если два пересказа библейского сюжета имеют общие черты, которых нет в самой Библии, то один из этих двух пересказов зависит от другого или, по крайней мере, оба они базируются на каком‑то третьем тексте, который и служил им общим источником. Понимание экзегетической основы таких мотивов заставляет отнестись к этому с большей осторожностью. Ибо если данный мотив возник в ответ на некоторую неувязку в библейском рассказе, то появление этого мотива больше чем в одном пересказе может просто показывать, что такой способ указания на эту неувязку получил широкое распространение.
Тем не менее я считаю, в данном случае есть основания утверждать, что между изложениями в Юбилеях и в Завете Рувима существует прямое, буквальное сходство. Начать с того, что все перечисленные мотивы из Завета Рувима если и имеют параллели, то в Юбилеях. Это, конечно, поразительно. Однако еще более поразительно количество мелких совпадений в этих двух текстах, доказывающее их близкое родство. Особенно значимым мне представляется тот факт, что в обоих текстах присутствует мотив «Увидел купание Билги», причем особо оговаривается, что Билга купалась в «закрытом», или «тайном», месте. Этот элемент, как мы видели, объясняется стремлением сделать Билгу абсолютно невиновной, но сам по себе не имеет прямо истолковательной функции: словосочетание «пахаз ка‑маим» не говорит о том, что Билга купалась тайно. Конечно, возможно и то, что элемент «тайно» привнесен в мотив в ходе его развития, но мне кажется более правдоподобным, что автор Юбилеев, всячески подчеркивая невиновность Билги, ввел эту деталь в свой пересказ, и автор Завета Рувима ее просто скопировал. (В самом деле, если в древнееврейском тексте Юбилеев читаем «бе‑сетер», что означает равно «тайно» и «в секретном месте», легко предположить, каким образом это стало «эн скепейно» в греческом тексте Завета Рувима.) Еще одна деталь в пользу того, что Завет Рувима прямо скопирован с Юбилеев, — оба пересказа содержат мотив «Билга навеки отвергнута». В суровом свете Юбилеев этот мотив логичен: Реувенов грех — из тех, что «карается смертью, и нет вовеки искупления, и оба должны быть «…извергнуты из среды народа Б‑га нашего» (Юбилеи, 33:17), поэтому логично, что, несмотря на невиновность, Билга понесла какое‑то наказание. В Завете Рувима, однако, этот мотив не имеет смысла: здесь даже Реувен в конце концов прощен Яаковом. Почему Билга, которая, безусловно, ничего не сознавала в ходе всего процесса, навеки отвергнута Яаковом? Похоже, что автор Завета Рувима вставил этот мотив, не уловив его смысла, — и тем самым можно предположить, что просто в голове у него прочно сидел текст Юбилеев.
Но если так, то интересно также рассмотреть те моменты в Завете Рувима, которым нет параллелей в Юбилеях. Откуда они взялись? Мы видели, что статус мотива «Яакову рассказал ангел» несколько сомнителен: или это действительно экзегетический мотив, предназначенный подкрепить слова «И услышал об этом Израиль» (в таком случае он встает в параллель экзегетической функции слов «Билга рассказала только Яакову» в Юбилеях), или просто случайное измышление автора Завета Рувима. Мое предположение таково: если автор Завета Рувима ориентировался на Юбилеи, то у него не было причин в этом вопросе отступать от версии Юбилеев; безусловно, Билга могла проснуться или вернуться в сознание после того, как грех был совершен (что явно произошло в Юбилеях), никоим образом не ставя под сомнение свою невиновность. Если же, однако, автор хотел, чтобы Билга проспала весь этот эпизод, он мог сделать так, чтобы сам Реувен рассказал обо всем Яакову; это подкрепило бы картину раскаяния Реувена в Завете Рувима и сделало бы более понятным внезапное прощение Яаковом сына. Тот факт, что этими ходами не воспользовались, заставляет меня подозревать, хотя, признаю, прямых доказательств у меня нет, что этот ангел‑информатор представляет собой другое, независимое объяснение для «И услышал об этом Израиль». Автор Завета Рувима, знакомый с этим мотивом, вероятно, решил включить его (и тем самым отойти от сюжета Юбилеев) именно потому, что это позволяло Билге проспать весь эпизод, не просыпаясь.
Так или иначе, похоже, что автор Завета Рувима позаимствовал еще два мотива, отсутствующих в Юбилеях: «Реувен наказан болезнью» и «Покаяние Реувена». Позаимствовал или от начала до конца придумал сам? Я не считаю, что мотив «Покаяние Реувена» создал попросту сам автор Завета Рувима: этот мотив можно обнаружить в раввинистических источниках, где он служит для объяснения Берешит, 37:29. В случае с мотивом «Реувен наказан болезнью» это не столь очевидно. Но тот факт, что в Завете Рувима подчеркивается, что Реувен был «болен и при смерти» и что спасла его молитва Яакова, молитва, дважды упомянутая в Завете Рувима, предполагает знакомство автора с некоей традицией, согласно которой слова из Дварим, 33:6 «Да живет Реувен и да не умирает» были молитвой, произнесенной при жизни Реувена, когда он был болен и при смерти. Наличие этого мотива можно вывести из процитированных мною отрывков из Филона и раввинских текстов.
Вдобавок к этим двум мотивам, имеющимся в Завете Рувима, но отсутствующим в Юбилеях, есть и еще один. Вспомним, что употребление в Завете Рувима слова «эксехютэн» («излился») может отражать еще один экзегетический мотив, трактовку «пахаз ка‑маим» как «излился, как вода». Этот мотив обнаруживается в Вульгате, переведенный как «effusus es sicut aqua», и затем распространяется в множащихся переводах таргумов. Опять‑таки Завет Рувима явно знает и традиционные толкования эпизода Реувен + Билга, а не только объяснения в Юбилеях.
В целом же Завет Рувима обнаруживает детальное знание Юбилеев, настолько детальное, что верится, будто его автор буквально держал в руке (или в памяти) список Юбилеев, составляя собственный рассказ. В то же время автор явно был знаком также и с экзегетическими мотивами, которых в Юбилеях нет, и вставлял некоторые из них в свой текст.
Что можно сказать об источниках Юбилеев? Это гораздо более трудный вопрос, но похоже, что версия греха Реувена с Билгой в Юбилеях содержит элементы, продолжающие уже традиционные мотивы. Безусловный признак этого — наличие в данном рассказе двух разных мотивов, каждый из которых в библейском тексте был изначально предназначен для описания одной и той же детали — то есть феномен избыточности. В Юбилеях присутствуют два разных объяснения для слов «И услышал об этом Израиль»: с одной стороны, Билга рассказала только Яакову (то есть: «Израиль услышал об этом [а больше никто]»), а с другой — Билга была отвергнута (то есть: «Израиль услышал об этом, и [как результат] сыновей у Яакова было [всего] двенадцать»). Идея отвергнутой Билги безусловно созвучна точке зрения Юбилеев, так зачем автору создавать еще и мотив «Билга рассказала только Яакову»? Поэтому я предполагаю, что по крайней мере последний мотив был традиционным ко времени составления Юбилеев.
Это же можно сказать и о других мотивах Юбилеев. «Увидел купание Билги» встречается только в Завете Рувима и в Юбилеях, но это еще не доказывает, что придумал его автор Юбилеев. В самом деле, раввинистический мотив насчет Моше, «спасенного из воды», перешел на Реувена, который грешил в воде или с водой, и получилось, что Реувен был виновен в каких‑то связанных с водой «шалостях» распутного свойства. Какие можно придумать шалости с Билгой и купанием? Если эта раввинистическая традиция имеет в основе сценарий, сходный с Юбилеями, то этот сценарий должен быть широко распространенным, уходящим корнями в период, предшествовавший составлению Юбилеев, ибо не похоже, что данный мотив обнаруживается только в этом еретическом (в глазах раввинов) тексте, служившем источником постоянного раздражения для раввинистических экзегетов. (Если он не является широко распространенным в раввинистических источниках, то по той причине, что его победил другой мотив, а именно обвинение Реувена только лишь в осквернении ложа .) Подобным же образом «Билга навеки отвергнута» является толковательным мотивом, предназначенным объяснить резкий переход от «И услышал об этом Израиль» к «Сынов у Яакова было двенадцать» с помощью утверждения, что последнее есть результат первого. Но идея о том, что эти два утверждения взаимосвязаны, отразилась в масоретской традиции включения их в один стих, пусть и с паузой в середине (писка бе‑эмца пасук). Опять‑таки, вряд ли масоретская традиция прямо восходит к Юбилеям.
Таким образом, даже у Юбилеев есть какие‑то источники — или, лучше сказать, когда автор Юбилеев стремился рассказать историю Реувена и Билги, это происходило не в экзегетическом вакууме — он знал существовавшие ранее интерпретации и пользовался ими. Конечно, эти интерпретации только лишь проскальзывают в текстах, подобных Юбилеям, этому самому раннему образцу древних библейских интерпретаций помимо самой Библии. (В самом деле, в Юбилеях о предшествующей традиции обычно можно только догадываться, когда, как в только что рассмотренном примере, текст содержит два объяснения для одной экзегетической проблемы.) Существование экзегетических традиций в столь ранние времена не должно удивлять. В конце концов, даже самые скептически настроенные источники, критикующие Еврейскую Библию, признают, что огромное количество ее древних текстов восходят ко времени до вавилонского пленения. Вероятно, эти тексты дожили до более поздних библейских и постбиблейских времен только потому, что век за веком тщательно копировались. И вряд ли копиисты были просто копировальными машинками во плоти, вряд ли те, кто стремился сохранить эти древние тексты, делали это, не вдаваясь в их смысл, до II – III вв. до новой эры, когда начали составляться книги, подобные Юбилеям. Наоборот, оказалось, что составление таких книг представляет собой не только создание новых интерпретаций (в случае Юбилеев порой весьма спорных), но также соединение и выбор между интерпретациями уже существующими. Постаравшись, можно разглядеть эти древние интерпретации и реконструировать их развитие и переработку в литературе эпохи Второго храма. 
Изнасилование Дины и месть Шимона и Леви
Русский мидраш
