Почему этот хасмонейский писатель разрушает столь тяжело давшееся обоснование, создавая второе видение с ангелами без какой бы то ни было библейской основы, вместо того чтобы просто вставить все, что он хотел сказать, в первое видение? Почему этот хасмонейский писатель, в тексте которого ясно говорится о двух визитах к Ицхаку, не вставил священнические поучения (которые, если следовать этой теории, сам же и придумал) в первый визит? Это и другие аргументы убеждают, что второй, отдельный, текст о Леви действительно был.

Мы сосредоточились на том, как различные мотивы вырастали из постоянного анализа библейского текста и как изобретательны иные из них: например, объяснение, что делал Яаков в Бейт‑Эле, из Юбилеев хитроумно использует мимолетное упоминание в Библии о смерти Дворы; мотив «подъем и падение империй» точно передает все подробности сна Яакова и превращает их в послание надежды; или то, как в Завете Иуды из единственной фразы Тамар получаются две разные сцены.

Совершенно очевидно, наш автор находился под влиянием двух противоположных трактовок. Первая стремилась как можно глубже заглянуть в мысли Йеуды: как он может быть уверен, что его не обманули, раз не было свидетелей того, как Тамар сидела у ворот? Для этого нужно только, чтобы слова «бе‑фетах эйнаим» означали настоящие городские ворота. Вторая же, предвзятая, мидрашная трактовка тех же самых слов — «открыто перед глазами», то есть Йеуда грешил «на глазах у всех». Обе эти частички экзегезиса драгоценны, даже при том, что противоречат друг другу, так что наш мидрашистски настроенный автор обе и включил.

Так или иначе версия Завета Рувима содержит, как мы видели, одно потенциальное смягчающее обстоятельство: сначала он увидел, как Билга купается. Но какова во всем этом роль Билги? Не потворствовала ли она с охотой замыслам Реувена? Может быть, она желала этого слияния столь же пылко и сама подстроила все так, чтобы Реувен впал в искушение?

Комментируя Библию, древние толкователи всегда преследовали несколько целей. Как минимум они стремились показать читателям нечто нетривиальное, нечто новое, неизвестное и непонятное остальным: «Читай по‑моему, и ты проникнешь в подлинный смысл этого текста». Чаще же у них была целая идеологическая позиция, которую они продвигали и поддерживали своими интерпретациями той или иной части Библии.В случае истории с Диной вопрос, который явно стоял на повестке дня, — это смешанные браки между евреями и неевреями.