Продолжение. Начало см. в № 9–12 (293–296), № 1–4 (297–300), № 6 (302), № 8 (304), № 10–12 (306–308), № 1–2 (309–310), № 5 (313), № 7 (315)
Обзорный труд Маймонида
Испанские евреи в эту эпоху вступили в период величайшей творческой активности, однако их вклад в унификацию и систематизацию еврейской литургии был невелик. Возможно, строгие требования в этой сфере сдерживали творческий поиск, поэтому величайшие испанские поэты предпочитали создавать новые произведения, расширяя и украшая литургическое наследие. Мы увидим, что их сочинения вошли в синагогальную службу во многих землях. Испанские законоведы внесли огромный вклад в литературу, посвященную праву, в сфере литургии, однако известен всего один достойный внимания трактат, который, по‑видимому, был составлен выдающимся исследователем творчества гаонов Йеудой бар Барзилаем из христианской Барселоны. Написанная им «Сефер а‑итим» («Книга о временах»), которую французский автор Авраам бен Ицхак из Нарбонны впоследствии пересказал в труде «Сефер а‑эшколь» («Книга виноградной лозы»), стала классической работой о ритуале. Огромный объем этого сочинения помешал его популярности даже среди испанских евреев, и современные издатели смогли восстановить по нескольким сохранившимся рукописям лишь отдельные небольшие фрагменты. Другому литургическому сочинению (возможно, оно было ближе к типовому молитвеннику), которое примерно в то же время написал Ибн‑аль‑Ясус (или аль‑Гасум), ученик рабби Нисима, повезло еще меньше — в библиотеках мира сохранился, кажется, всего один маленький фрагмент.
После Саадьи единственным ученым, который сильно повлиял на развитие литургии еврейских общин в мусульманском мире, был Маймонид. Его заслуги в этом столь велики именно потому, что он не составил отдельного молитвенника. Если бы из‑под его пера вышло обстоятельное литургическое сочинение, оно, вероятно, стало бы не более чем вспышкой, осветившей еврейскую литургическую практику. Фустатский мудрец поступил иначе: включил распоряжения, касавшиеся литургии, в свой выдающийся правовой кодекс и вкратце перечислил там необходимые молитвы и благословения и таким образом оказал сильнейшее воздействие на литургию.
Маймонид принял многие правила и идеи Саадьи, некоторые отверг, он знал множество разнообразных ритуалов, существовавших от Испании и Марокко до Египта и Земли Израиля, воспользовался также богатым опытом египетских общин. На этой базе Маймонид создал всеобъемлющий обзор. Вообще говоря, он старался вернуть читателя к простым принципам, заложенным в Талмуде, но, поскольку Талмуд был очень далек от ясности в изложении большинства спорных вопросов, кодификатору пришлось прокладывать собственный путь в соответствии со столь любимым им принципом золотой середины и искать компромисс между ритуалами, которые получили всеобщее признание, и хаотическим разнообразием местных обычаев. Его сочинения на эту тему не предполагали революционных изменений содержания, поэтому их эклектизм никому не мешал. Кроме того, за полтора столетия, прошедших со времен Саадьи, в космополитических центрах, каким был и Фустат‑Каир, происходили смешение и сращивание обрядов разных общин, а также культурный обмен между их членами. Все это приводило к взаимотерпимости и сглаживанию различий. Расхождения в области ритуала не исчезли, но социокультурная однородность восточных общин в сочетании с зарождавшейся апатией в духовной жизни и неприятием независимого творчества привели к тому, что общество согласилось на окончательное установление единых молитвенных ритуалов как в синагоге, так и дома.
Маймонид и его сын Авраам, несомненно, мечтали полностью объединить литургию египетского еврейства под эгидой Кодекса. Движение в этом направлении, вероятно, казалось им чрезвычайно медленным. Только после того, как сменилось несколько поколений «князей» (наси) из числа потомков Маймона, еврейские общины Египта избавились от расхождений в ритуале. И действительно, в конце эпохи Средневековья в Каире или Александрии уже не было общин, которые придерживались бы традиционных обрядов Вавилонии или Земли Израиля. Приезжим издалека, например Овадье из Бертиноро , казалось, что все египетские раббаниты едины и противостоят им только сектанты — самаритяне и караимы. В Йемене под влиянием Саадьи и Маймонида, к которым там относились с большим почтением, чем к другим авторитетам в еврейской традиции, произошло слияние литургических обычаев, результаты чего отразились в местном сборнике молитв, получившем название «Таалиль». Он пережил политические бури и нововведения и до сих пор составляет основу йеменской литургии.
Интересно, что даже Маймонид и его сын не всегда соглашались друг с другом по литургическим вопросам. Когда дело касалось общения молящегося с Б‑гом, давала о себе знать разница между рационалистически настроенным отцом и сыном, склонным к мистицизму. Моше бен Маймон считал себя хранителем общей традиции народа и обычно порицал индивидуальные порывы, даже когда они диктовались особой набожностью. Обращая особое внимание на цикл благословений, сопровождающих чтение «Шма», он настаивал: «Эти благословения, вместе со всеми остальными благословениями, которые в установленном виде произносятся всем народом Израиля, учредили Эзра и его суд, и никто не вправе сокращать их или добавлять к ним» . Он возражал не только против добавления пиютов — и здесь у него было много славных предшественников, — но и против включения в установленную литургию личных молитв о милости и даже против прерывания молитвы ради дополнительного благословения. На заданный ему вопрос он резко отвечал: «Не подобает прерывать их [общинные молитвы] ни для чего, даже для благословений, поскольку он [молящийся] занят выполнением заповеди; почему же он должен прерываться ради другой заповеди?» Маймонид также резко возражал против полного чтения многочисленных утренних благословений, перечисленных в молитвеннике Амрама, что было популярно в общинах его времени. «И это ошибка! — восклицал он. — Так поступать не подобает, и не следует человеку читать эти благословения, если он не обязан это делать [в связи с особыми обстоятельствами]» . Авраам Маймуни соглашался с ним в этом и даже пытался настоять на своем, прибегая к своей власти. В то же время вопреки не столько букве, сколько духу решений отца, он сверх всякой меры поощрял личные молитвы. С явным смущением он дал утвердительный ответ на вопрос, можно ли все время простираться ниц: «А что касается добровольного поста, добровольной молитвы или [других] выражений благочестия, то пусть они приумножаются и распространяются. Нет ни малейшего подозрения, что они запрещены, — наоборот, запрещено чинить препятствия благочестию Израиля, набожности и погруженности в молитву».