На иерусалимском холме Тель-Рам, в Национальной библиотеке, хранится архив Маркуса-Вольфа Хавкина, микробиолога. Всякий желающий может получить допуск к архиву, читать письма, изучать документы.

«Быть знаменитым некрасиво, не это подымает ввысь», – сказал Борис Пастернак. Однако слава всё-таки подымает ввысь, и еще как… Слава прихотлива и капризна, она приходит и уходит, а иногда вовсе является к человеку не в дни его жизни – а лишь потом.

Годами коробки с богатейшим архивом Хавкина пылятся на полках, не востребованные никем – ни вдумчивыми исследователями, ни просто любопытствующими. И это тот Хавкин, который избавил человечество от двух страшных бед, преследовавших его тысячелетиями: чумы и холеры. Своей вакциной – «лимфой Хавкина» – он спас от смерти миллионы мужчин, женщин и детей.

Иерусалимский архив – это письма, литературные наброски. Это подписанное одесским раввином свидетельство о рождении в 1860 году, в семье Аарона Хавкина, мещанина, сына Маркуса-Вольфа, прожившего большую часть жизни под именем Владимир, а незадолго до конца ее вернувшегося к родовому имени.

Это написанное в Калькутте исследование о творчестве Оноре де Бальзака.

Это скудная домашняя бухгалтерия: за утреннюю газету заплачено столько-то, за хлеб – столько-то, за молоко – столько-то, за писчую бумагу – столько-то… Даже до относительного материального благополучия начинающему ученому было далеко, как до горизонта.

Но прежде всего это – дневники.

Доктор Хавкин вел дневник изо дня в день, год за годом, почти без пробелов и умолчаний. Надо было обладать железным характером, чтобы в самых экстремальных обстоятельствах – уходя от слежки агентов царского Третьего отделения, в разгар смертоносных эпидемий в джунглях Индии – не забрасывать дневник, фиксировать события разноцветных дней, из которых сложена мозаика нашей жизни.

1888 год. Отъезд из Одессы, больше похожий на бегство.

1893 год. Отъезд из Парижа в пораженную холерой Калькутту.

1915 год. Возвращение из Индии в воюющую Европу.

1926 год. Путешествие в большевистскую Одессу, на негостеприимную родину. Недолгое путешествие…

Через четыре года доктора Хавкина не стало.

От «гомо сапиенс» в этом мире остается память. Память – и фотографии, документы, письма, милые безделушки. Многие предметы материальной культуры растворяются в потоке времени, как сахар в воде, бесследно.

Прошли десятилетия, пока архив Хавкина лег в коробки иерусалимского хранилища.

Вернулся ветер на круги своя…

Библиотека Института Л. Пастера в Париже

Позволим себе перефразировать Исаака Бабеля: «Архив – это прекрасная могила человеческого сердца». В живой тишине иерусалимского хранилища образ доктора Хавкина наполняется плотью и кровью, а его время, отделенное от нас столетием – всего-то! – обретает реальные и красочные черты.

Другой доктор медицины, Антон Павлович Чехов, сказал о докторе Хавкине: «Это самый неизвестный человек». Точное определение! Хавкин прожил жизнь как один трудный, изматывающий рабочий день, – и вот уже брезжит закат, и синие сумерки всё гуще… И нет ни желания, ни времени заботиться о прижизненном памятнике самому себе, а тропинки благодарной памяти потомков так извилисты!

Мерило человеческой незаурядности – стремление исправить несовершенство мира, изменить его к лучшему. Принять несправедливость мира как аксиому и смириться с этим – не для думающего и энергичного молодого человека. Борьба за неизведанное лучшее будущее во все времена увлекала далеко не худших представителей рода человеческого. Одни из них сложили свою голову в бою, другие, добравшись до власти, стали тиранами. Но борьба за красивый мираж захватывала и засасывала, и самое трудное было – выйти из круга борьбы или хотя бы пересмотреть ориентиры.

Хавкин не собирался стоять в стороне от событий эпохи. Рабство, подслащенно называвшееся «крепостным правом», было отменено в России царем-освободителем Александром II спустя год после рождения Маркуса-Вольфа. Империя открылась новым, свежим веяниям.

Город Бердянск, куда семья Хавкиных переехала через несколько месяцев после рождения сына, не оставил глубокого следа в истории человечества. Конечно, не все города так знамениты, как Париж или Нью-Йорк, кроме того, как говорится, еще не вечер. Хотя можно вспомнить, что именно в Бердянске, в семье городского головы, родился на свет мальчик, которому суждено было стать лейтенантом Шмидтом – тем самым лейтенантом Шмидтом, который, не задумываясь над последствиями, поднял бунт на «Очакове», протоптав тропинку к русской революции и вселенской кровавой смуте.

Школьные годы каменной кладкой ложатся под всё здание нашей жизни. И бердянская гимназия наверняка оставила след в жизни Владимира Хавкина. Однако, окончив гимназию, Хавкин едет в Одессу – центр свободомыслия и культуры, жемчужину южного побережья Империи. В 1879 году молодой человек привлекательной наружности и недюжинной физической силы поступает на первый курс естественного отделения знаменитого одесского Новороссийского университета. Среди его профессоров – Сеченов, Ковалевский, Мечников, Умов. Начинается новая жизнь – студенческая, самостоятельная, замешенная на настойчивых мечтаниях о справедливости и свободе.

Толстые стены одесской Бродской синагоги, куда после победы большевиков переехал областной архив, помогли сохранить цепочку увлекательных эпизодов из студенческой жизни молодого Хавкина. Когда бы не образцовое делопроизводство жандармерии и полиции, эти тайные страницы остались бы не прочтенными никогда.

Мечтателей в России всегда было хоть отбавляй. После декабристов, после раскрепощения крестьян, вдохнув ветра гражданской свободы, пришли идеалисты-шестидесятники. Им на смену явились семидесятники, ради народного счастья готовые на борьбу и самопожертвование, вооруженные не только революционной теорией, но также бомбами и револьверами.

С одной из таких подвижниц – Верой Фигнер по прозвищу Вера-револьвер – встречаются на тайной одесской явке члены студенческого кружка народовольцев. Среди них и Владимир Хавкин. А спустя какое-то время боевиками из «Народной воли» будет убит одесский генерал-полицеймейстер Стрельников. Индивидуальный террор займет видное место в практике российских революционеров. Политический сыск будет проявлять повышенный интерес к «борцу за народное счастье» Владимиру Хавкину. Три его ареста, последовавших один за другим, не закончились судом и каторгой только по счастливой случайности: у охранки было недостаточно улик, доказывающих причастность беспокойного студента к террору.

Но Хавкин оказался «на заметке» у полиции. За ним следили, он был под гласным надзором. Организованные выступления студентов против университетского начальства, в которых Хавкин был замешан, привели в конце концов к его отчислению из Новороссийского университета.

Отчисление в те времена – это еще далеко не «волчий билет». В 1884 году в родном университете Хавкин получил кандидатское звание, но – как «стороннее лицо», иными словами, экстерном.

К тому времени подающий надежды ученик Мечникова дипломированный биолог Хавкин усомнился в том, что революционный взрыв – кратчайший путь общества к справедливости и счастью. Человеческая природа склонна к эволюции: это относится и к политической, и к социальной сфере нашей жизни.

Поднадзорное существование было невмоготу вольнолюбивому молодому человеку. Два пути лежало перед ним: либо на сибирскую каторгу, либо на свободный Запад. Хавкин предпочел второй.

В.Хавкин в лаборатории И. И. Мечникова (стоит первый справа). 1892 год

Как же часто в российской истории именно такой выбор вставал перед думающим интеллигентом! Итак, на Запад… «Прощай, немытая Россия, страна рабов, страна господ». Впереди был Париж, Европа, весь мир – несовершенный и жаждущий исцеления. Беспокойному одесскому студенту не удалось исправить его и оздоровить бомбой и бунтом, но всё еще впереди – жизнь, борьба, далекая смерть… Главное – всеми силами и любыми средствами помочь ближнему своему. Где это сказано: «Спасая одного человека, ты спасаешь человечество»?

На дворе 1888 год. Современная передовая наука по силе своей не уступает взрывчатке народовольцев. Создать противоядие от страшных болезней, преследующих людей от начала времен – подвиг ничуть не меньший, чем излечить народы от язвы политической и социальной несправедливости. В мире, где нет места милосердию, борьба с эпидемиями является призванием ученого. И если плата за победу в этой борьбе – собственная жизнь, – что ж, это оправданная жертва.

Париж! Дворцы и библиотеки, Сорбонна, писатели и художники на Монмартре, кофейни на бульварах, лодки на реке, сиреневые крыши Латинского квартала, умопомрачительные девчонки и красное бургундское вино. И – свобода без границ!

Есть отчего закружиться голове российского провинциала, есть причина пуститься во все тяжкие…

Но не ради парижских соблазнов Владимир Хавкин покинул постылую отчизну. Наука спасет мир – об этом помнил человек, отрекшийся от убийственной красоты политического бунта.

С помощью своего знаменитого учителя Ильи Ильича Мечникова, к тому времени также перебравшегося в Париж из Одессы, приват-доцент Хавкин устроился в Институт Пастера на вакантное место помощника библиотекаря. Неважно, что должность и жалованье мизерны. Главное – библиотека примыкает к лаборатории, колбы и реторты под рукой, можно засиживаться над приборами до поздней ночи…

Недавно открытый международный научный центр – Институт Пастера – занимал два дома по обе стороны тихой парижской улочки. Во главе института стоял легендарный ученый Луи Пастер. Он заглянул в мир микроскопических живых существ, он, первым в мире, победил невидимых невооруженным глазом разносчиков страшной болезни – бешенства. Теперь бешеная, с пеною на оскаленной пасти, собака перестала быть для человека синонимом смерти.

Гениальный Пастер открыл ход к победе над болезнью. Следуя этим путем, можно было избавить человечество от других смертоносных несчастий – холеры и чумы. Эта грандиозная задача сделалась целью жизни Владимира Хавкина, помощника библиотекаря.

Тут не до легких радостей жизни, не до прогулок по бульварам. День за днем, ночь за ночью – опыты над сотнями лабораторных животных, эксперименты, пробы, ошибки и снова пробы. Наконец появилась на свет первая облегченная болезнетворная сыворотка Хавкина – противохолерная вакцина. В его руках и концентрированный раствор – убийственный холерный яд, зародыш бактериологической бомбы.

Доказать лечебные свойства вакцины – значит публично продемонстрировать несомненный положительный результат. Малейшая ошибка в расчетах может привести к смерти. А подвергать смертельной опасности чью-либо жизнь – не в обычаях бывшего бомбиста… И Хавкин испытывает препарат на себе. Убедившись же в его надежности – на своих товарищах-народовольцах, укрывающихся в Париже от преследований царской охранки.

Весной 1892 года в Туркестане была зафиксирована массовая вспышка холеры. От южных границ империи болезнь двинулась в глубь России. Европе угрожала пятая за один век эпидемия.

В. Хавкин проводит вакцинацию местного населения. Калькутта, 1893 год

По просьбе Хавкина сам великий Пастер предложил России новое средство для борьбы с болезнью. Но у жандармского управления хорошая память: предложение бывшего мятежника и бунтовщика решительно отклонили.

Впрочем, и в просвещенной Испании, и даже в прекрасной Франции были отмечены очаговые вспышки холеры, но власти этих стран не спешили принять помощь от русского эмигранта. Многие прославленные медики считали саму идею вакцинации вредной и опасной затеей, они готовы были на всё – лишь бы не допустить в высокий храм медицины какого-то одесского зоолога с его микроскопическими тварями.

Англичане отличались большей терпимостью и прагматизмом, они безошибочно угадали в докторе Хавкине и его изобретении высокий научный и практический потенциал.

В британской Индии свирепствовала очередная эпидемия холеры, смерть выкашивала целые деревни. Лондон предложил ученому отправиться в Индию и занять там пост государственного бактериолога.

Хавкин согласился без раздумий. Помощь должна прийти туда, где в ней нуждаются. Высшая цель ученого – помогать страдающим людям, неважно кому: русским, евреям или индийцам, знакомым ему лишь понаслышке. Владимиру Хавкину был чужд расизм – отвратительное инфекционное заболевание, против которого и сегодня нет ни вакцины, ни противоядия.

Летом 1893 года государственный бактериолог Британской короны Владимир Хавкин прибыл в Калькутту.

У него, как сказали бы сейчас, не было ни кола, ни двора, ни семьи, которой он в своих изнурительных и опасных занятиях так и не успел обзавестись.

В кратчайшие сроки в палаточном городке Хавкин наладил массовое производство своей вакцины.

С помощниками, преимущественно местными жителями, он, кочуя от одной нищей деревни к другой, месяцами не вылезал из джунглей. Малярия, ядовитые змеи, случайная и непривычная пища – всё это подтачивало даже его могучий организм. Между тем аборигены далеко не всегда встречали своего спасителя с распростертыми объятиями. Сам вид медицинского шприца с длинной стальной иглой вызывал у них смертельный ужас. У Хавкина было лишь одно наглядное средство уговора, и он прибегал к нему раз за разом: снимал сюртук и на всю длину иглы всаживал шприц себе в живот. Это действовало… После двух лет каторжного труда смертность в охваченных эпидемией районах снизилась на три четверти.

Незадолго до смерти Пастеру показали препарат с только что выделенным микробом чумы. «Не сомневаюсь, что придет день, когда один из моих учеников остановит чуму», – сказал Пастер.

Этим учеником стал Владимир Хавкин.

Осенью 1896 года чума пришла в Бомбей. В срочном порядке государственный эпидемиолог перебазировался из Калькутты в этот крупнейший индийский порт.

В Старом городе, в сохранившейся со времен португальского владычества резиденции губернатора, Хавкин за три месяца изготовил противочумную вакцину и 10 января 1897 года испытал ее на себе. Этот день стал днем рождения Индийского национального института имени «махатмы Хапкина».

Производство противочумной вакцины. Бомбей, конец 1890-х годов

Начав свой путь в Бомбее, противочумная вакцина Хавкина получила распространение во всем мире. За сорок лет были привиты – и тем самым убереглись от смерти – более тридцати пяти миллионов человек.

Бросая бомбы и стреляя из пистолета, Владимир Хавкин вряд ли добился бы таких гуманитарных результатов.

Доктор Хавкин вышел на пенсию и вернулся из Индии в Европу в 1915 году. В том же году он был приглашен военным ведомством Великобритании для консультаций: вакцинировать ли направляемых в колонии британских солдат? Военные проявили глубокий интерес к исследованиям и практической деятельности ученого. Маловероятно, чтобы темы бесед с руководителями министерства обороны ограничились лишь вопросами вакцинации. Но большинство вопросов, обсуждаемых в этом ведомстве, надолго скрыты под грифом «совершенно секретно».

К тому времени немцы уже применили при Ипре отравляющие вещества – свое монопольное сверхоружие, ядовитый газ, получивший название «иприт». В странах антигерманской коалиции – и прежде всего в Англии – бились над созданием собственного оружия массового поражения, ни в чем не уступающего немецкому газу, а еще лучше – превосходящего его.

Ясно было и дилетанту: тот, кто справляется с чумой и холерой, может и запалить эту страшную болезнь в нужном месте и в нужное время. Идея бактериологического оружия витала в воздухе над воюющей Европой.

Достоверно неизвестно, чем занимался Хавкин после возвращения из Индии: где он жил, с кем коротал свободное время. Но, в конце концов, исчезнуть – неотъемлемое право всякого свободного человека, тем более такого особенного, одинокого человека, как Владимир Хавкин – ушедший на покой победитель холеры и чумы. Может быть, ему обрыдло общество коллег, порой завистливых и неинтересных. Может, физическое состояние этого силача и здоровяка пришло в упадок – и он стал ипохондриком и затворником. Так или иначе, но в Лозанне, на берегу Женевского озера, мы находим Владимира-Вольфа Хавкина уже во второй половине 1920-х годов.

Узкая полоска озерного побережья в предгорьях Швейцарских Альп всегда была чем-то вроде отстойника мировых тревог и суеты. И доктор Хавкин был одним из тех, кто прогуливался по зеленым, ухоженным улицам Лозанны, спускался на берег, глядел на воду и на белых птиц над водой. Он завершал свою жизнь, оставив след в жизни миллионов других людей. Он вышел в свой последний путь. Но что же это за путь, если он не ведет человека к Храму – духовному или рукотворному?

Именно здесь он обратился к Б-гу отцов, Которого отвергал в молодости и о Котором задумался в зрелые годы. Синагога Лозанны помнит усталую поступь этого человека, еврейская община чтит память о нем. Большие деньги, пожертвованные им в 1927 году литовским ешивам, возможно, помогли многим молодым людям уклониться от тех ошибок, которые совершил Маркус-Зеев Хавкин во времена своей бурной одесской юности.

Институт имени В. Хавкина

Так подошла к концу жизнь «самого неизвестного человека», Владимира Хавкина, – одинокого скитальца, угрюмого затворника. Разочарование в русских революционных фантазиях, изматывающие блуждания в индийских джунглях, жизнь в тени – без семьи и детей, без веселых приятелей – вот он, великий ученый, о котором так мало знает просвещенный мир, человек, который почти неразличим в зеркале нашего времени.

А может, всё было не так? Может, Владимир Хавкин – красавец и силач – прожил жизнь, как один яркий солнечный день? Захватывающая дух, отважная одесская молодость, стремительное и успешное бегство – куда? – в великолепную столицу мира – Париж! Блистательная научная карьера, орден от Английской короны, огромные деньги, пожертвованные на благое дело, преданные друзья, с которыми можно выпить по рюмке вина, сыграть в карты или бильбоке и порассуждать о Б-ге, склонившемся над нами…

Что ж, может, так оно и было.

(Опубликовано в №165, январь 2006)