Кадиш

Саша Лукацкий. Человек из Марьиной рощи: история встречи

Мендл Каспинов 4 мая 2018
Поделиться

В чьей голове возникла эта странная идея – отправиться на поиски синагоги в Марьиной роще – сейчас уже вспомнить невозможно. Нашей компании стало известно о ее существовании от Леи Лукацкой, которая училась вместе с нами в художественном училище. Я с ней знаком не был, слышал только, что по субботам она не посещала занятия.

Это было просто любопытство. Тем более что тусоваться «на Архипова» немного надоело.

И вот в один из летних дней 1988 года мы решили поехать в Марьину рощу, кто-то знал этот адрес: 2-ой Вышеславцев переулок, где-то в районе Белорусского вокзала… Нас было человек пять-шесть: я, мой лучший друг Сашка, ребята и девчата, не всех из них я могу уже вспомнить… Еврейская компания веселых молодых людей, не старше двадцати одного года, студенты-художники, завсегдатаи выставок, кафе и кинотеатров, любящие музыку, искусство и поэзию, словом, тонкие артистические натуры. Но в то же время – нигилисты, циники и бунтари, люди несерьёзные, иногда насмешливые. В общем, воспитанные еврейские дети.

Заглянув за голубой забор, выходящий на дорогу, мы увидели странное для Москвы деревянное здание. Было уже темно. Дверь оказалась открыта. На скамейке у входа сидел седой старик, стояли несколько бородатых мужиков, в их лицах было что-то необычное, говорящее о другой, неизвестной нам жизни.

Они удивились нашему появлению, и после теплого приветствия один из них сообщил, что сегодня особый день, большой еврейский праздник: ровно 3300 лет назад народу Израиля на горе Синай была дарована Тора. Мы еще немного о чем-то поговорили и зашли вовнутрь. Там все было тесным и старым, деревянный пол скрипел под ногами. Пройдя через небольшое фойе, мы оказались в помещении, которое, как мы поняли, было основным. Осмотреться не успели, так как наше внимание привлекли фигуры нескольких странно-бородатых молодых людей, немного старше нас, стоявших с книжками в руках, раскачивающихся и что-то шепчущих…

Это было шокирующее зрелище! Было совершенно непонятно, что здесь происходит и как себя вести. Кто-то из нас, не сдержав эмоций, прыснул, прикрывая рот рукой, и, чтобы не рассмеяться в голос, поспешил выскочить наружу. Я же не увидел во всем этом ничего смешного, хотя изумление меня переполняло не меньше других.

Так как было ясно, что говорить здесь не с кем, мы вернулись в фойе — решить, что делать дальше. В общем-то мы уже собирались покинуть синагогу и ехать по домам: любопытство было удовлетворено, но всё увиденное казалось нам совершенно чуждым. И тут мы наткнулись на Сашу – он оказался на нашем пути к выходу. И хотя он был не первым, кого мы здесь встретили, он стал первым, кто по-настоящему обратил на нас внимание: обрадовался, как радуются встрече с друзьями, которых давно не видели. Он произнес что-то такое, что сразу расположило нас к нему, стал спрашивать, кто мы и откуда. Слово за слово, завязалась беседа.

Я не помню точно, о чем мы говорили, но и сейчас не могу забыть тепло, исходившее от его слов. В слова была вложена энергия его души, которая создавала вокруг него подобие электрического поля, в которое мы погрузились и стояли, как заворожённые. Он не пытался нас ни в чем убедить, просто рассказывал о себе, о еврействе, о том, как он познакомился с этими идеями, что он об этом думал, какие сомнения испытывал. В его словах ощущалась глубинная серьёзность, скрытая от нашего понимания. В них была прямота и уверенность человека, долго искавшего и нашедшего что-то действительно ценное. И этой ценностью он хотел с нами поделиться. Мы чувствовали его искреннюю доброту и заботу, поэтому, хотя некоторые вещи и вызывали отторжение, это не мешало нам спокойно его слушать.

Самонадеянные снобы, насмешливые циники, всегда готовые к спору, мы поначалу пытались поспорить и с ним, но спора не получилось: его энергичная речь не давала опомниться, он переходил от рассказа к рассказу и нам не хотелось его прерывать. Его неформальность в общении, прекрасное чувство юмора и живость эмоций были нам по вкусу. Постепенно мы раскрепостились и стали задавать едкие вопросы, на которые он очень терпеливо отвечал.

Саша находился около стены маленького фойе, а мы – полукругом, в нескольких шагах от него. Это пространство было необходимо, потому что во время разговора он не стоял на месте, а двигался туда-сюда, энергично размахивая руками, не теряя из поля зрения никого из присутствующих. Рассказывая, как в один из первых шабатов, когда он стал соблюдать, дома зазвонил телефон (а он знал, что речь шла о важном финансовом вопросе), и он ходил вокруг аппарата, в борьбе с самим собой, чтобы не взять трубку, – он действительно стал ходить кругами вокруг воображаемого телефона, показывая мимикой и жестами, как это было, прожигая своим взглядом невидимого нарушителя субботнего спокойствия!..

Маленькое фойе превратилось в сцену театрика одного актера, который, однако, не играл роль, а честно показывал, какие мысли, чувства и сомнения переполняли его в тот момент. И лицо… Особенно запомнилось его лицо, с постоянно меняющимся, синхронно словам, выражением. И взгляд темно-карих глаз, который согревал нас каким-то южным беспокойным светом.

Я не знаю, куда делись остальные люди, находившиеся в синагоге. Может, разошлись, а может, мы их просто не замечали. Но мне кажется, что там были только Саша и мы, – видимо, его яркий образ сфокусировал на себе все наше внимание.

Наше общение продолжалось долго, часа полтора, а может больше, но никто не заметил, как пролетело время.

Теперь я оставлю местоимение «мы» и продолжу говорить уже только от своего лица.

Зачем я пишу эти строки, пытаясь ухватиться за сохранившиеся фрагменты памяти, подобно попыткам маленького ребенка схватить баскетбольный мяч, постоянно выскальзывающий из его рук?

Я преследую цель сказать что-то важное о жизни души и ее способности оживлять другие души.

О незримой живительной энергии слова и неизгладимых следах его влияния.

О генераторе этой энергии.

В переводе Онкелоса, который раскрывает глубочайшие пласты смысла слов Торы, фраза «и стал человек душой живою» переведена немного иначе: «и стал человек душой говорящей». Этим подчеркивается, что главным преимуществом человека над другими творениями является речь. Таким образом он объясняет важную идею: силой речи, данной Творцом только человеку, он в состоянии «оживлять» других. Ведь поддерживая другого человека, заряжая его уверенностью и вселяя в его душу радость, свет и спокойствие, ты как бы оживляешь его своим словом, добавляешь жизненных сил. «Душа живая» по Онкелосу – это душа, «оживляющая» других с помощью слова, «душа, говорящая живые слова”.

Но, чтобы «оживлять» других, в первую очередь надо быть живым самому – полным духовного света, заключенного в идеях Торы, глубоко постигнутых и занявших центральное место в жизни, тебя самого вдохновляющих и радующих. Ты должен быть переполнен ими «через край», как наполненная до краев бочка, содержимое которой выплескивается наружу. Именно такое состояние порождает живые слова, которые готовы из тебя «выплеснуться», излиться, чтобы повлиять на другого, – хотя эффект может проявиться и годы спустя.

Хасидизм развивает эту мысль. »ЭХАД» («ОДИН») – это аббревиатура трех слов: 1)»ОР»(свет), 2)»ХАЮТ»(жизненная сила), 3)»ДИБУР»(речь). Где третье является следствием и порождением первого и второго: настоящая речь, способная оживить других, звучит из уст человека, душа которого полна жизненных сил и света. А их источником является Сам Всевышний, на которого указывает слово «ОДИН».

И последнее: любой контакт, приводящий к единству, возможен только при условии внутреннего тепла, излучаемого наружу, – подобно родительскому теплу, любви и заботе о своих детях, источником которых является желание помочь им всем, чем возможно.

Именно эту идею выразил Ребе Рашаб в своей короткой формуле: «Хасид – это тот, кто беспокоится о ближнем».

Всеми этими качествами Саша обладал в полной мере. Где бы он ни находился, его душевный магнетизм притягивал к нему людей на подсознательном уровне, и жизнь многих кардинально изменилась от попадания в его «поле» даже на короткий период. Он был первым хасидом Хабада, которого я встретил и который преподал мне настоящий хасидский урок. Этот образ и этот урок запомнились на всю жизнь. Это был оригинальный образ, а не подражание.

Спустя двадцать девять лет вся эта история получила неожиданное продолжение. В последнее время я стал писать небольшие заметки на различные хасидские темы и посылать их своим друзьям и ученикам. И однажды я узнаю, что эти заметки, через одну из моих учениц, попали к Саше. Я услышал от нее, что тексты вызвали у него большой интерес и он попросил пересылать ему все мои статьи. Саша передал мне привет и пожелание успехов… Он не знал, что однажды уже общался с автором понравившихся заметок в далеком 1988-м и поделился с ним частицей своей души, незаметно подтолкнув его к Свету.

А я увидел, как этот временной круг, с окружностью в двадцать девять лет, замкнулся. Это поразило меня до глубины души и пробудило ряд мыслей, вскруживших голову: о том, что слова, как зерна, дают всходы. Даже через десятки лет. Зерна-слова, полные жизненных соков и произнесённые с единственной целью – помочь и поддержать… Они могут затеряться в памяти их сказавшего и лежать на ее дне, как камушек на дне моря. Но из таких зерен вырастают деревья, дающие плоды. И вот человек встречает на своем пути дерево, берет его плод и пробует на вкус. Ощущает, что он хорош. Но даже не догадывается, что дерево это родилось из семечка, им самим посаженного много лет назад.

И спустя тридцать лет, когда я, реставрируя расплывчатые фрагменты своей памяти, вновь вижу себя стоящим напротив Саши в маленьком фойе, я понимаю: тепло его слов, его души не исчезло, не улетучилось со временем, оно согревает меня до сих пор.

P.S. Он покинул этот мир 13 числа месяца ияр 5778 года, в шабат главы «Эмор», которая начинается словами: «И сказал Всевышний Моше: Скажи священнослужителям, сыновьям Аарона и скажи им…». Саша был из семьи Аарона. Он знал cекрет живых слов, которые должны быть сказаны. «Скажи… скажи им…» Скажи другим слова, которые их оживят, – и поэтому над ними и над их сказавшим не властно забвение…

Последнее, что я от него услышал: «Каждый человек, выходя от мамы, сразу попадает из Бесконечности в грубый материальный мир, в это тесное гнилое место, которое называется нашим телом, которое будет его теперь окружать и ограничивать. Мы должны понимать, что каждый из нас отправляется в шлихут – является посланником в этом мире. И у каждого из нас имеется своя личная задача, которую надо выполнить наилучшим образом. Поэтому нужно отдавать себе отчёт в том, что ты сюда пришёл не зря, каждое твоё движение и каждая мысль должны быть пронизаны осознанием того, что Он послал тебя. И на этой земле тебе надлежит выполнить Его Волю, и только ты можешь это сделать. Но ощутить это надо всеми фибрами своей души. Надо понимать, что ты – маленькое колёсико большого и сложного механизма, и если ты неправильно что-то делаешь, то вся машина будет работать с перебоями. А если ты понимаешь, что Он тебя послал и Он всегда с тобой, и ты каждую минуту говоришь Ему за это спасибо, тогда этой радости не будет конца! А когда мы полностью выполняем задачу, мы к Нему возвращаемся. Но если мы выполняем ее не до конца, Он посылает нас обратно и говорит: «Ребята, у вас ещё есть силы, вы ещё можете и обязаны завершить то, что вам положено». А рядом с вами есть другие – и у них своя задача. И если мы их заметим и сможем подставить своё плечо – мы также станем участниками выполнения их миссии. И тогда наш мир придёт к гармонии и наполнится радостью. Вот это меня действительно потрясает!»

КОММЕНТАРИИ
Поделиться

Время утешать

Ребе ласково сказал: “Подойди” — и жестом показал, чтобы я приблизился. С книжной полки он достал два тома Талмуда и сказал мне на идише: “По медицинским законам твой отец очень тяжело болен; его конец уже близок. Он очень подавлен, да и ты, кажется, тоже. Тебе необходимо то, что придаст силы. Я хочу научить тебя тому, что поможет тебе держаться”.

Время утешать

Каждый, кто верит в Б‑га, верит и в бессмертие души. Подобный же принцип был обнаружен и в материальном мире. Современная наука считает абсолютной истиной, что материя не исчезает. Это тем более верно, когда дело касается духовного мира, особенно если речь идет о душе, которую никоим образом не может задеть смерть тела.