Велвл Пастернак, ушедший от нас 11 июня в возрасте 85 лет, сыграл ключевую роль в сохранении для будущих поколений традиционных хасидских напевов — нигунов.За свою жизнь он записал сотни хасидских мелодий из Любавичей, Моджица, Бобова, Гера и других хасидских дворов, а также сефардские мелодии и более современные — израильские. С диктофоном и блокнотом в руках он изъездил вдоль и поперек США и Израиль, чтобы записать эти песни.

Главную жизненную победу Туровской — сценарий «Обыкновенного фашизма» — обычно дополняют списком профессий: культуролог, кинокритик, писатель. Название фильма «Обыкновенный фашизм» придумали Майя Туровская и Юрий Ханютин, а вовсе не Ромм. А Ромм заявил им: «Некассовое название». И требовал заменить. Майя Иосифовна вспоминала, что «Ромм вряд ли взялся бы за фильм, если бы перед тем у него не закрыли картину и он бы не чувствовал себя в опале». Ромм тогда сказал: «Ну что же, можем месяца два на это потратить. Но имейте в виду: если фильм получится, это будет фильм Ромма, вы к нему не будете иметь отношения. Если не получится, то будете виноваты вы».

Оз видел прямую связь между правой политической позицией таких людей, как его дядя — или как Менахем Бегин, который играет комическую роль в его мемуарах, — и их погруженностью в книги. Он полагал, что национализм — это мечты о силе, и такие мечты особенно присущи слабым людям, живущим, скорее, в своем духовном мире, чем в реальности. Настоящий Израиль, Израиль, который он увидел в киббуце Хульда, Оз нежно любил именно за то, что это не идея, а реальность, плод упорного труда и компромиссов.

Столь укоренилось в американском сознании творческое наследие Ли, что на вручении ему Национальной медали в области искусств в 2008 году его назвали ни больше ни меньше как творцом американской мифологии — вселенной, богатой не только потрясающими персонажами, но и вечными нравственными уроками. «Созданные им сложные сюжеты и гуманные супергерои, — говорилось в наградной грамоте, — превозносят смелость, честность и помощь другим, менее удачливым, выражая тем самым традиционное американское великодушие».

За десять лет не услышал от него ни одного худого слова ни о ком. Даже о тех, кто вышвырнул его на шестом десятке из страны. «Им же тоже надо было кормить детей», — говорил он мне совершенно серьезно, а потом, улыбнувшись, добавлял: «ну и Париж мне подарили. Поэтому за все спасибо». В нем поражало это эпическое приятие мира и его обитателей, всех без исключения. И то было не равнодушие или высокомерие, а врожденная интеллигентность и благородство самой высокой пробы.

Генерал Шахнов, ветеран боевых действий, владеющий немецким языком, был прекрасной кандидатурой для Берлина. А как еврей, выживший в Холокосте, он видел здесь тонкую иронию истории. Его штаб находился там же, где некогда штаб крупнейшего нацистского политика Германа Геринга, а его квартира некогда принадлежала Фрицу Рейнхардту, министру финансов Третьего рейха.

Бабушка моя обожала его, и мама обожает. Маленький русский еврей, расстраивающийся от идиотизма советской жизни, но, как и положено жестоковыйному, смеющийся над всем и вся, — такими были большинство мужчин в моей семье. И у каждого из этих мужчин был свой русский Ильченко, диалог с которым почти всегда выглядел абсурдным. Да, Карцев был актером одного образа — но великим! Мемом стали не только его реплики, чаще всего написанные Жванецким, но и выражение его лица, его жесты.

Этот человек любил всех — каждого, кто к нему обращался. Была это пожилая женщина или юноша, был это еврей или нееврей — каждый мог рассчитывать на его помощь и содействие. Иосиф Давидович делал для людей все, что было в его силах, а порой и намного больше. Делал скромно, без рекламы, тем более без какой‑либо корысти. Просто потому, что любил людей.

Еще недавно Иосиф Кобзон поднимался на сцену и демонстрировал честное бельканто, а официальное окончание концертной деятельности отметил в 75 (!) лет турне по стране. Турне завершилось концертом в Кремлевском дворце — том самом, где стараниями Иосифа Давыдовича Кобзона была когда‑то устроена первая церемония «Скрипач на крыше»: много лет певец был одним из самых щедрых меценатов, поддерживающих Федерацию еврейских общин России, и сам являлся председателем Общественного совета ФЕОР.

Безответная любовь — тема не только его фильмов, но и его собственной карьеры. Мизрахи продолжал снимать, но чувствовал себя все больше не в ладах с местной культурой — как в Израиле, так и во Франции. «Я не люблю их, — сказал он однажды об израильских режиссерах и критиках, — и они, вероятно, это чувствуют. Я не могу это скрыть. Во Франции меня тоже забыли. Их я тоже не люблю, и они тоже это чувствуют. Впрочем, если человек уже снял немало фильмов, не такая уж трагедия, если он больше ни одного не снимет».

Лучшие вещи Войновича, даже самые, казалось бы, публицистичные, привязанные к месту и времени, и сегодня отлично читаются. И не только потому, что русская жизнь в очередной раз оказалась не прямой, а спиралью и многие с опережением графика ощутили себя внутри «Москвы 2042». Думаю, основная причина — в том сочетании сарказма и здравого смысла, который пронизывает почти все написанное и сказанное Войновичем.

Ланцман был человеком прямолинейным, властным, неуживчивым и при этом очень заметной фигурой во французской интеллектуальной и общественной жизни. Он был леваком, дружил с президентом‑социалистом Франсуа Миттераном, критиковал колониализм и в то же время защищал Израиль. Человек безграничных, бальзаковских страстей, он стал «режиссером, превратившим собственную жизнь в роман», как гласит заголовок в газете Le Monde.