Год назад ушел из жизни писатель Владимир Войнович. Лучшие вещи Войновича, даже самые, казалось бы, публицистичные, привязанные к месту и времени, и сегодня отлично читаются. И не только потому, что русская жизнь в очередной раз оказалась не прямой, а спиралью и многие с опережением графика ощутили себя внутри «Москвы 2042». Думаю, основная причина — в том сочетании сарказма и здравого смысла, который пронизывает почти все написанное и сказанное Войновичем.

Велвл Пастернак, ушедший от нас 11 июня в возрасте 85 лет, сыграл ключевую роль в сохранении для будущих поколений традиционных хасидских напевов — нигунов.За свою жизнь он записал сотни хасидских мелодий из Любавичей, Моджица, Бобова, Гера и других хасидских дворов, а также сефардские мелодии и более современные — израильские. С диктофоном и блокнотом в руках он изъездил вдоль и поперек США и Израиль, чтобы записать эти песни.

Главную жизненную победу Туровской — сценарий «Обыкновенного фашизма» — обычно дополняют списком профессий: культуролог, кинокритик, писатель. Название фильма «Обыкновенный фашизм» придумали Майя Туровская и Юрий Ханютин, а вовсе не Ромм. А Ромм заявил им: «Некассовое название». И требовал заменить. Майя Иосифовна вспоминала, что «Ромм вряд ли взялся бы за фильм, если бы перед тем у него не закрыли картину и он бы не чувствовал себя в опале». Ромм тогда сказал: «Ну что же, можем месяца два на это потратить. Но имейте в виду: если фильм получится, это будет фильм Ромма, вы к нему не будете иметь отношения. Если не получится, то будете виноваты вы».

Оз видел прямую связь между правой политической позицией таких людей, как его дядя — или как Менахем Бегин, который играет комическую роль в его мемуарах, — и их погруженностью в книги. Он полагал, что национализм — это мечты о силе, и такие мечты особенно присущи слабым людям, живущим, скорее, в своем духовном мире, чем в реальности. Настоящий Израиль, Израиль, который он увидел в киббуце Хульда, Оз нежно любил именно за то, что это не идея, а реальность, плод упорного труда и компромиссов.

Столь укоренилось в американском сознании творческое наследие Ли, что на вручении ему Национальной медали в области искусств в 2008 году его назвали ни больше ни меньше как творцом американской мифологии — вселенной, богатой не только потрясающими персонажами, но и вечными нравственными уроками. «Созданные им сложные сюжеты и гуманные супергерои, — говорилось в наградной грамоте, — превозносят смелость, честность и помощь другим, менее удачливым, выражая тем самым традиционное американское великодушие».

За десять лет не услышал от него ни одного худого слова ни о ком. Даже о тех, кто вышвырнул его на шестом десятке из страны. «Им же тоже надо было кормить детей», — говорил он мне совершенно серьезно, а потом, улыбнувшись, добавлял: «ну и Париж мне подарили. Поэтому за все спасибо». В нем поражало это эпическое приятие мира и его обитателей, всех без исключения. И то было не равнодушие или высокомерие, а врожденная интеллигентность и благородство самой высокой пробы.

Генерал Шахнов, ветеран боевых действий, владеющий немецким языком, был прекрасной кандидатурой для Берлина. А как еврей, выживший в Холокосте, он видел здесь тонкую иронию истории. Его штаб находился там же, где некогда штаб крупнейшего нацистского политика Германа Геринга, а его квартира некогда принадлежала Фрицу Рейнхардту, министру финансов Третьего рейха.

Бабушка моя обожала его, и мама обожает. Маленький русский еврей, расстраивающийся от идиотизма советской жизни, но, как и положено жестоковыйному, смеющийся над всем и вся, — такими были большинство мужчин в моей семье. И у каждого из этих мужчин был свой русский Ильченко, диалог с которым почти всегда выглядел абсурдным. Да, Карцев был актером одного образа — но великим! Мемом стали не только его реплики, чаще всего написанные Жванецким, но и выражение его лица, его жесты.

Этот человек любил всех — каждого, кто к нему обращался. Была это пожилая женщина или юноша, был это еврей или нееврей — каждый мог рассчитывать на его помощь и содействие. Иосиф Давидович делал для людей все, что было в его силах, а порой и намного больше. Делал скромно, без рекламы, тем более без какой‑либо корысти. Просто потому, что любил людей.

Еще недавно Иосиф Кобзон поднимался на сцену и демонстрировал честное бельканто, а официальное окончание концертной деятельности отметил в 75 (!) лет турне по стране. Турне завершилось концертом в Кремлевском дворце — том самом, где стараниями Иосифа Давыдовича Кобзона была когда‑то устроена первая церемония «Скрипач на крыше»: много лет певец был одним из самых щедрых меценатов, поддерживающих Федерацию еврейских общин России, и сам являлся председателем Общественного совета ФЕОР.

Безответная любовь — тема не только его фильмов, но и его собственной карьеры. Мизрахи продолжал снимать, но чувствовал себя все больше не в ладах с местной культурой — как в Израиле, так и во Франции. «Я не люблю их, — сказал он однажды об израильских режиссерах и критиках, — и они, вероятно, это чувствуют. Я не могу это скрыть. Во Франции меня тоже забыли. Их я тоже не люблю, и они тоже это чувствуют. Впрочем, если человек уже снял немало фильмов, не такая уж трагедия, если он больше ни одного не снимет».

Ланцман был человеком прямолинейным, властным, неуживчивым и при этом очень заметной фигурой во французской интеллектуальной и общественной жизни. Он был леваком, дружил с президентом‑социалистом Франсуа Миттераном, критиковал колониализм и в то же время защищал Израиль. Человек безграничных, бальзаковских страстей, он стал «режиссером, превратившим собственную жизнь в роман», как гласит заголовок в газете Le Monde.