Пять лет назад ушел из жизни писатель Борис Стругацкий. Он был одним из последних классиков советской эпохи, к чьему мнению одинаково уважительно прислушивались и власть, и общество.

Конечно, Борис Стругацкий был слишком живой, слишком демократичный и гуманистический человек, чтобы восприниматься как классик. Он вызывал такую же безоговорочную ненависть, как и безоговорочную любовь. Впрочем, здесь можно перефразировать Блока: «То или иное отношение к Борису Стругацкому никак не характеризовало самого Бориса Стругацкого, но зато прекрасно характеризовало того, кто к нему так или иначе относился».

В детстве он пережил блокаду (в романе «Поиск предназначения» Борис Натанович описал блокадные свои жуткие дни и ночи). В 1950-х начал работать с братом Аркадием, востоковедом, переводчиком Акутагавы Рюноске, Кобо Абе и других японских классиков.

Астроном по профессии, Борис оказался великолепным соавтором востоковеда. Второй головой удивительного писателя по имени «братья Стругацкие». То, что они сделали, трудно переоценить. В литературном отношении они совершили то, что пытались сделать в 20-х годах ХХ века многие и многие писатели. Они доказали, что фабула, занимательность не только не мешают, но помогают глубокой и бескомпромиссной мысли. Что же до общественного смысла их деятельности, то он, возможно, еще значительнее. Они дали язык целой эпохе. Чтобы понять советский мир, его надежды, его отчаяние, его веру, его разочарования, его страхи и его бесстрашие, его силу и его слабость, надо читать братьев Стругацких: «Понедельник начинается в субботу» и «Сказку о тройке», «Улитку на склоне» и «Пикник на обочине», «Гадких лебедей» и «Хромую судьбу»…

Аркадий умер раньше своего брата и соавтора. Борис Стругацкий после смерти брата написал два романа, мрачных, сильных, таинственных: «Поиск предназначения» и «Бессильные мира сего». Эти романы еще получат адекватную оценку и адекватное понимание. Дух времени, его атмосфера переданы в них верно.

Мне повезло. Я некоторое время ходил на семинары Бориса Стругацкого. Я довольно много общался с его непосредственными учениками, «четвертой волной» советской фантастики, ставшей первой постсоветской, с Вячеславом Рыбаковым, Андреем Столяровым, Станиславом Логиновым, Андреем Измайловым, Александром Етоевым, Николаем Романецким. Борису Стругацкому удалось создать целую школу. Его влияние было столь плодотворно, что опосредованными его учениками можно считать и Дмитрия Быкова, и Михаила Веллера, и Андрея Лазарчука, и Михаила Успенского.

На семинарах Борис Стругацкий немного говорил. Больше слушал. Впрочем, кое-что я запомнил. Кто-то на семинаре помянул известное высказывание Льва Толстого насчет того, что «если можете не писать, не пишите…». Борис Стругацкий покачал головой: «Не знаю, не знаю… Это такое… оправдание графомании… По-моему, наоборот, когда трудно, невозможно писать, когда не знаешь, как писать, когда не можешь писать, тогда и получается настоящее…»

Борис Стругацкий был одним из последних русских писателей, воспринимавших писание как долг и обязанность. Он свой долг, свою обязанность выполнил.

(Опубликовано в №249, январь 2013)