Материал любезно предоставлен Tablet
Американский поэт и литературный критик Адам Кирш продолжает читать по листу Талмуда в день и делится размышлениями о прочитанном. В этом фрагменте из Талмуда душа обращается к Б‑гу, а у тела — свои потребности.
«Господин мира! Создал Ты нас с полостями и отверстиями. Открыты Тебе и известны наши срам и стыд при нашей жизни. А наш конец — могильные черви» . Именно эти слова, согласно барайте, приводимой в Брахот, 24б, вы должны произнести, если вам случится выпустить ветры во время молитвы. Само существование такой формулы кажется на первый взгляд странным и даже комичным. Но как раз этот фрагмент Талмуда учит нас тому, насколько наше смущение перед телесным чуждо талмудическим мудрецам. Здесь с легкостью обсуждается все то, о чем мы не привыкли упоминать в приличном обществе: сперма, моча, фекалии, метеоризм. Отношение мудрецов к этим физиологическим проявлениям хорошо выражено в приведенной выше цитате: Б‑г создал нас с полостями и отверстиями, и мы должны найти способ достойно жить с ними. Плотскость, существование в телесной оболочке — это не то, конечно, чему надо радоваться, поскольку связано с унижением и смертью; но в то же время нельзя это назвать полностью противоестественным, будто душа попала в тюрьму тела.
Неудивительно, что эти вопросы обсуждаются в трактате, посвященном молитве, — ведь молитва — это тот момент, когда напряжение между душой и телом достигает апогея. Душа обращается к Б‑гу, а у тела свои потребности, и мудрецы признают это, обсуждая случай Йеуды а‑Наси, или Рабби. В процессе молитвы Рабби, согласно свидетельству р. Ханины, рыгал, зевал, чихал, плевал и теребил свою одежду. Это свидетельство составляет проблему, и не потому, что явно оскорбляет достоинство Рабби, а по причине куда более серьезной, согласно талмудическим представлениям: оно создает противоречие между источниками. Предполагается, что Йеуда а‑Наси, составитель Мишны и ее авторитетнейший голос, никогда бы не нарушил закон. При этом гемара далее цитирует барайту о том, что зевать, чихать и плевать во время молитвы суть серьезные нарушения закона. Как же нам примирить закон с поведением Рабби?
Это примирение одного с другим, как я уже понял, и есть хлеб насущный гемары. Самое характерное содержание прочитанных мною страниц — это попытки гармонизировать очевидно противоречащие друг другу источники при помощи логики и воображения. В случае с Рабби задача состоит в том, чтобы примирить его слишком уж человеческое поведение во время молитвы с законом, воспрещающим подобное. «Ло кашья, здесь нет трудности», — победоносно заявляет гемара: закон, скорее всего, подразумевает намеренное зевание и рыгание, в то время как действия Рабби были неумышленными и потому невинными.
Однако, продолжают мудрецы, эта логика не работает с чиханием, поскольку чихание всегда непреднамеренно, и все равно барайта утверждает: «Чихает во время молитвы — плохой для него знак». Как разрешить это противоречие? И опять, ло кашья: Рабби просто чихал — через рот, а барайта запрещает «чихание снизу», то есть пускание ветров.
Может показаться, что такое истолкование «чихания» в барайте совсем неубедительно. В конце концов, если законодатели хотели запретить выпускание газов, то почему бы им так прямо и не сказать? Такого рода возражение постоянно приходит мне на ум во время чтения Талмуда, когда совершенно, казалось бы, ясный смысл текста истолковывается иначе, так чтобы подкреплять приводимые доводы.
Но я стараюсь вникнуть в логику мудрецов, и мне кажется, лучший путь к этому — поставить под сомнение собственные представления о правдоподобии. Мне, мыслящему по сути секулярно, представляется вероятным, что текст означает ровно то, что он сообщает, и невероятным, что он может означать что‑то иное. Аналогичным образом, мне кажется вполне вероятным, что Йеуда а‑Наси мог чихнуть во время молитвы, тем самым нарушив закон; в конце концов, он был всего лишь человеком, и если он чихнул, то, наверно, потом покаялся.
Но эта вероятностная логика исключается основными принципами мудрецов. Для этих людей самым невероятым казалось то, что святой человек мог нарушить закон, и гораздо вероятнее то, что закон подразумевает нечто отличное от того, что говорит. Иерархия вероятностей перевернута, и поэтому мудрецы используют возможность истолковать чихание как «чихание снизу».
И все же они, похоже, чувствуют здесь некоторую натяжку и потому приводят еще одно мнение. Р. Зеира цитирует «правило» о чихании, которое узнал еще в доме учения и которое гласит, что чихание на самом деле добрый знак: «Чихает во время молитвы — хороший для него знак. Потому что как делают ему облегчение внизу (в нашем мире) — через чихание, так делают ему облегчение наверху, принимая его молитву». (Антиномистские перспективы этого высказывания пугают, но мудрецы в них не углубляются.) Теперь соотношение авторитетных мнений о чихании 1:1 — одно за, одно против. В этом контексте представляется более вероятным, что собственно чихание не запрещено, а барайта под чиханием действительно имеет в виду пускание газов.
Сходная проблема возникает и немного раньше, в Брахот, 24а, применительно к вопросу о том, как правильно обращаться с тфилин. После продолжительной дискуссии о том, как обращаться с тфилин в разных ситуациях — когда заходишь в уборную или ложишься спать, р. Ханина вновь свидетельствует о сомнительном поведении Рабби: «Я видел Рабби, который подвесил свои тфилин на гвоздь». А это идет вразрез с другим запретом, который гласит: «Тому, кто подвешивает свои тфилин, “подвесят” его жизнь». Как разрешить это противоречие? Мудрецы сосредоточиваются на способе подвешивания тфилин. Запрещено подвешивать тфилин за ремешок, Рабби же подвешивал не сами тфилин, а мешочек, в котором они лежали. Это толкование выглядит убедительно. Действительно, намотать ремешок тфилин на гвоздь кажется более нечестивым, чем положить их в мешочек и уже его повесить на гвоздь.
Этот способ обсуждать положения закона через наблюдения за поведением великих мудрецов придает Талмуду живость и человечность, которых не ожидаешь от правового кодекса. Талмуд не только фиксирует мнения мудрецов, но и сохраняет кадры из их жизни и черты их личности. (По меньше мере дважды на данный момент мудрецы объясняли свое отступление от обычной обрядовой практики тем, что они «чувствительные» люди; нельзя не проникнуться симпатией к правовой системе, которая принимает это за уважительную причину.) Даже в самых абстрактных своих рассуждениях Талмуд не дает нам забыть, что его законы укоренены в поведении и воззрениях живых людей из плоти и крови, которые не могли игнорировать свое тело так же, как мы не можем игнорировать свое. 
Оригинал публикации: LET’S GET PHYSICAL. By Adam Kirsch
Талмудическое путешествие начинается
Воины и мудрецы Талмуда
