Мобилизуя эмоции
Материал любезно предоставлен Jewish Review of Books

Orit Rozin
Emotions of Conflict. Israel 1949—1967
[Эмоции конфликта. Израиль 1949—1967]
Oxford University Press, 2024. — 336 p.
Последние года два стали для израильтян, мягко говоря, очень тяжелыми с психологической точки зрения, но трудно вспомнить времена, когда война или угроза войны не предъявляла к ним невероятных эмоциональных требований. Бывали и передышки, но они никогда не оказывались долгими и в первые два десятилетия существования государства вообще возникали редко, как напоминает нам в своей книге историк из Тель‑Авивского университета Орит Розин. Монография под названием «Эмоции конфликта» (Emotions of Conflict) посвящена реакции первого поколения израильтян на опасности, с которыми они сталкивались, а также методикам, которые использовало правительство и другие силы, чтобы сформировать и, по выражению исследовательницы, «регулировать» их чувства по поводу сложившегося положения.
Розин рассказывает не о контроле господствующей власти над податливым населением, а о чрезвычайно успешной истории формирования национального духа и национальном строительстве, осуществлявшемся и правительством, и другими влиятельными институтами. Но эта история не лишена и темных пятен, да и полностью исчерпывающей ее тоже не назовешь.
К концу Войны за независимость границы Израиля представляли собой временные и плохо защищенные линии перемирия. Палестинцы регулярно пересекали эти линии, проникая на территории, где они жили совсем недавно, с целью мародерства, террора, а иногда и убийств. Бенни Моррис и другие авторы уже описывали стычки между нарушителями границ и гражданами и израильской армией, которые составили содержание этой приграничной войны. Розин сосредоточилась на том, какое влияние оказали эти события на психику израильтян.
Ветераны жизни в ишуве привыкли к конфликтам такого рода. Но для многих новых репатриантов, особенно из не особенно модернизированных мусульманских стран, все обстояло иначе. Их быстро распределяли по ключевым точкам на периферии с целью укрепить израильские позиции, и опыт «воровства, грабежа и убийств, совершавшихся палестинцами», пугал и деморализовал их. Многие уехали, а оставшиеся были вынуждены «закалиться». Им пришлось научиться пользоваться оружием, образовать полувоенные отряды и взяться за дело.
«Охрана представляла собой практическую потребность, — пишет Розин. — Но одновременно она давала репатриантам возможность поверить, что они способны защитить себя сами». Над теми, кто сопротивлялся такой трансформации, зачастую смеялись, и это только усиливало их страдания. Конечной целью «было приведение эмоциональных характеристик населения в соответствие с ролью, которую, по мнению руководства, должны были играть граждане, чтобы государство справилось со всеми угрозами в сфере безопасности». Репатриантов требовалось превратить в «израильтян».
Стать израильтянином означало не только стать сильным и бесстрашным, но и научиться моральному самоконтролю. Израильские лидеры понимали, что акты возмездия, обращенные против арабских диверсантов и деревень, которые их укрывали, не только противоречили этике, но и «не совпадали с западным, модерным и нравственным имиджем, который стремились обрести израильтяне». Но они также понимали, что немалая часть населения жаждала мести.
Среди самых простых и непосредственных способов узнать об этом были письма солдат близким, которые читали государственные цензоры. В одном из таких писем солдат, участвовавший в рейдах возмездия, писал, что «иногда даже моя мелкая душа приходит в ярость, и я начинаю думать о том, чтобы отвечать на каждый удар другим ударом, зуб за зуб». В другом письме женщина, служившая в ЦАХАЛе, спрашивала: «Зачем столько слов? В конце концов, весь народ требует отомстить немедленно».
«В то время, как арабские диверсанты нападали на собственность израильских евреев, отнимали их жизни и подрывали у граждан ощущение собственной безопасности, — пишет Розин, — те, кто принимал решения, внимательно прислушивались к эмоциям людей». По большому счету они признавали потребность в репрессивных операциях, поскольку «такой ответ укрепляет дух граждан и демонстрирует, что государство на их стороне». Как писал после одной из таких акций у себя в дневнике премьер‑министр Моше Шарет, «сдерживаемую ярость людей нужно выпустить наружу». Сам Шарет не думал, что подобные действия принесут какую‑то пользу, но считал их неизбежным злом. И даже те, кто, подобно Моше Даяну, чувствовал больше уверенности в тактической пользе репрессий, подчеркивали, что речь должна идти о возмещении убытков и устрашении, а не о мести.
В какой степени у израильских лидеров получилось усмирить ярость своих граждан? Розин приходит к выводу, что с кем‑то у них это удалось, но у кого‑то эмоциональная потребность в мести перешла в нечто более сдержанное, хотя тоже не очень достойное похвалы — «ощущение Schadenfreude от того, что враг терпит поражение и унижение».
Летом 1955 года палестинские партизаны вместе с диверсантами, проникшими из Иордании, Ливана и Газы, нападали на приграничные израильские города и киббуцы. Но еще большее беспокойство вызывала колоссальная сделка по продаже оружия, заключенная между советским сателлитом Чехословакией и насеровским Египтом. Египет получал «новейшее вооружение, равного которому у ЦАХАЛа не было», и угрожал поставить Израиль в крайне тяжелую стратегическую позицию. На заседании кабинета в октябре того года министр труда Голда Меир доказывала, что «новая ситуация требует эмоциональной мобилизации израильского народа».
Речь шла не о том, чтобы напугать израильских граждан, а о том, чтобы утвердить в них, по словам Розин, «иное сознание и иную палитру чувств… и призвать евреев в Израиле и США к действию». Шарет и другие министры согласились. Израильские граждане не должны отчаиваться или сдаваться, они должны быть целеустремленными и энергичными.
Успокоить евреев всегда было нелегко, и уж конечно, особенно нелегко это было в Израиле зимой 1955–1956 гг. «Внешнеполитические проблемы и военная опасность усиливались конфликтами на границе и возмездием израильтян», — отмечает Розин. Министерство обороны отреагировало на ухудшение ситуации учреждением «Керен а‑Маген» — специального оборонного фонда, в который граждане могли делать добровольные пожертвования:
В рамках кампании семьям по всей стране разослали 300 000 почтовых открыток, а на улицах расклеили десятки тысяч плакатов. На студии в Герцлии сняли фильм «Мир, мир, а мира нет», появилась масса кинохроник, радиоспектаклей, лекций и передач, которые транслировали «Голос Израиля» и армейская радиостанция «Галей ЦАХАЛ». Прошли десятки собраний, а артисты давали бесплатные благотворительные концерты. Немало рекламного пространства было отведено кампании «Керен а‑Маген» в печатной прессе — газеты и журналы не просто размещали рекламу, но и публиковали статьи, посвященные фонду.
Обращаясь к женщине, пожертвовавшей в фонд «Керен а‑Маген» булавку с бриллиантом, премьер‑министр Давид Бен‑Гурион писал: «Дух героизма, бьющийся в сердцах воинов Армии обороны Израиля, — это дар еврейской матери, благодаря которой мы выжили». Розин признает, что риторика премьер‑министра может показаться слишком громкой, но добавляет, что «она действительно воодушевляла» людей.

Ввиду угрозы, которую представлял теперь Египет, Бен‑Гурион перевел бюджет на военные рельсы. Это означало, что приграничным поселениям, все еще нуждавшимся в подкреплении, приходилось полагаться на добровольцев, которых Бен‑Гурион стал призывать в надежде, что они не только откликнутся, но и «вернутся домой “другими людьми”». Розин пишет:
В апреле и начале мая, в разгар волны кровопролитных нападений фидаинов и тяжелейшего напряжения, добровольческий проект приобрел еще большие масштабы. К середине апреля добровольцы отслужили на защите поселений в общей сложности 120 000 рабочих дней. На заседании Комитета Кнессета по иностранным делам и обороне Бен‑Гурион с удовлетворением отметил, что с усталостью людей удалось справиться и массовый добровольческий проект показал, что боевой дух на высоте.
Добровольцы «говорили о товариществе, дружбе и сердечной близости, которая возникла у них с местными жителями». Другими словами, как и предсказывал Бен‑Гурион, они вышли из этой истории «другими людьми».
С осени пятьдесят пятого и почти весь пятьдесят шестой год израильтяне жили в тени надвигающейся войны. Война вскоре началась, но она оказалась не такой, как все ожидали. Решительное превентивное и победоносное (если не с политической, то с военной точки зрения) нападение Израиля на Египет по договоренности с Великобританией и Францией заставило премьер‑министра Бен‑Гуриона ненадолго впасть в состояние иррационального восторга. Он вслух мечтал о дальнейшем расширении территории Израиля на юг. В реальности ему удалось добиться куда меньших, но все равно весьма значительных результатов: сокрушить египетскую армию, открыть Тиранский пролив, демилитаризовать Синай и ввести туда войска ООН, которые в течение более чем десятилетия сдерживали проникновение через границу.
Уверенность народа в своих силах подскочила невероятно, и об этом Розин говорит крайне мало по сравнению с подробным анализом предвоенных тревог. Рассказ о том, как прославляли главного героя той войны Моше Даяна, позволил бы читателям понять, какое облегчение почувствовали израильтяне, когда во время знаменитого периода ожидания весной 1967 года его назначили министром обороны.
Рассуждая о мучительных неделях, предшествовавших Шестидневной войне, Розин подчеркивает, что ощущения израильтян «не были напряженной смесью страха и тревоги». Похоже, на смену национальной тревоге пришла национальная решимость:
По мере обострения кризиса, особенно после того, как Насер блокировал Тиранский пролив, сообщения о негативных эмоциях учащались, но чем ближе становилась война, тем больше улучшалось настроение граждан. Израильтяне демонстрировали уверенность и мужество.

Однако открывшееся второе дыхание не было результатом действий израильского правительства, а отражало ту стойкость, которую Розин называет израильским «эмоциональным режимом», укрепившимся за предыдущие два десятилетия.
Описывая неустойчивое психологическое состояние израильтян в предвоенный период, Розин опирается преимущественно на частные письма, которые правительство перехватывало и анализировало, особенно письма частных лиц друзьям и родственникам, жившим за границей. В самые тяжелые времена эти письма были полны страха и разочарования бессилием израильского правительства, ощущением, что весь мир бросил Израиль, опасением, что грядет новый Холокост и «разрушение Третьего Храма» и даже что вот‑вот разразится третья мировая война.
Но в те времена израильтяне писали не только о страхе и панике. Нередко в их словах звучит решимость и стойкость. Примечательно, что «в семидесяти шести из 533 писем, перлюстрированных главной комиссией по цензуре в Тель‑Авиве 28 мая, говорилось, что ситуация серьезная, но боевой дух населения высок и есть надежда, что положение улучшится».
Это было в тот же день, когда Леви Эшколь попытался сплотить народ в знаменитом пугающем радиообращении. «Неспособность премьер‑министра предоставить нации столь необходимое ей эмоциональное руководство» на какое‑то время привела к опустошительному эффекту. Но вскоре зазвучали призывы к смене власти, кульминацией которых стало включение в правительство Моше Даяна четырьмя днями позже. Как вспоминал один солдат, которого цитирует Розин, его товарищи, услышав об этом назначении, «бросились обнимать и целовать друг друга и рыдали от счастья».
Описывая восторг, охвативший Израиль после победы 1967 года, Розин вновь повторяет знакомую историю. При этом она не забывает отметить некоторую обеспокоенность, возникшую в определенных кругах. Редактор киббуцного журнала Шдемот Авраам Шапира и писатель Амоз Оз опубликовали сборник интервью с ветеранами той войны, в которых бурная радость смешивается с печалью, моральными терзаниями и недовольством всеобщими триумфальными настроениями.
За пределами израильского мейнстрима, где радость практически ничто не сдерживало, стояли люди, которых в те времена обычно называли израильскими арабами (а не палестинцами, живущими в Израиле). В предвоенный период многие из них выражали поддержку Израилю или даже добровольно шли в армию. «Как можно объяснить эту демонстрацию патриотизма накануне войны?», — задается вопросом Розин, учитывая, что они двадцать лет страдали от дискриминации, будучи меньшинством, которое правительство считало опасным. «Учитывая пристальный надзор за арабским населением, — пишет исследовательница, — похоже, что это… было не столько выражение истинной тревоги о судьбе Израиля, сколько попытка не обмануть ожиданий большинства и страх еврейской мести».
«Эмоциональный режим», описанный Розин, «формировался и насаждался политической и социальной элитой. Но в демократическом обществе народ, как мы увидели, тоже вносит свой вклад». Ее исследование «Эмоции конфликта» неизбежно заставляет задуматься об эмоциональном климате, существующем в Израиле сегодня. Оно не подводит к этому, а непосредственно начинается с мысли, высказанной автором в предисловии. Розин пишет:
У Израиля пятидесятых и шестидесятых годов, в период, описанный в этой книге, было больше отличий от сегодняшнего Израиля, чем сходств с ним. Несмотря на все недостатки и социально‑политические споры, в стране тогда было оптимистически настроенное еврейское большинство.
Сегодня, отмечает она с грустью,
[старый] консенсус и ощущение цели сошли на нет. Выборы 2023 года продемонстрировали раскол, существующий в еврейском обществе. Зверства Хамаса сплотили большинство израильтян, и как бы ни опаздывал за этим движением госаппарат, израильские протестные организации, сформировавшиеся с января 2023 года, и общественные организации в целом занимаются оказанием помощи согражданам и военнослужащим.
Такое позитивное описание происходящего «снизу» предполагает, что, по крайней мере, в чем‑то сегодняшний Израиль скорее похож, чем не похож на Израиль первых десятилетий существования государства.
Упадок, о котором говорит Розин, по ее мнению, касается политической и общественной элиты. А вот что именно говорила и делала старая элита, чего не говорит и не делает новая, — это вопрос, на который могут ответить другие исследователи.
Оригинальная публикация: Mobilizing Emotions
Давид Бен-Гурион — мечтатель и практик
Шестидневная война с полувековой дистанции
