Израиль сегодня живет в той реальности, в которой война не только идет против врага, но происходит внутри страны, прямо по судьбам людей и семей. Давид Тарагин в статье для The Algemeiner рисует трагическую картину выбора между двумя непримиримыми моральными обязательствами: необходимостью вернуть каждого похищенного — и при этом не поощрять террор уступками. И это не обычная дилемма политиков и военных, а раскол, проходящий через семьи, через молитвы, через армейское братство.

В самом центре этой боли — письма солдат своим родителям, в которых они просят: если меня захватят — не обменивайте, не отдавайте убийц, чтобы вернуть меня.

И это не вызов, не героизм, не поза, а предельное выражение лояльности своему народу и тревоги за его будущее.

Подобная просьба стала молчаливым ритуалом среди бойцов ЦАХАЛа, участвующих в боях в Газе. Она рождается из осознания того, что каждое освобождение заложника сопровождается освобождением десятков, а иногда даже сотен палестинских заключенных, среди которых не просто идеологические фанатики, но и те, кто уже убивал.

За 140 освобожденных заложников Израиль заплатил более чем 2 тыс. заключенных. Это соотношение невыносимо. Оно дает надежду семьям — и одновременно вдохновляет террористов на новые похищения. И в этом нет ничего абстрактного, отвлеченного от реальности: бойцы, которые пишут своим родителям, понимают, что их тела или их имена могут стать частью следующего списка.

Один из таких солдат — резервист Авишай, получивший ранение в танковом бою, но вернувшийся на передовую. Он говорит: «Я бы с радостью отдал жизнь за любого из заложников. Но война не должна быть только про заложников».

Он хоронит друзей, погибших начиная с 7 октября. И задает вопрос, который взрывает общественное мнение: а где их голос? Почему память о погибших должна уступать шантажу убийц?

И Авишай не одинок. Хотя большинство израильтян, согласно опросам, поддерживают освобождение заложников любой ценой, растет число тех, кто считает цену неприемлемой. Это не равнодушие, а попытка защитить общество от разрушения моральных опор.

Дебаты на эту тему стали буквально сердцем израильской повседневности. На улицах проходят митинги в поддержку семей заложников, а в правительстве — споры о недопустимости очередных уступок. Национальная травма лишь усугубляется от видео, публикуемых ХАМАСом. Вот кадры: изможденный Эвьятар Давид копает себе могилу, плача в камеру. Это не просто жестокость, это методичная, холодная эксплуатация сострадания, превращенного в инструмент давления. Каждое такое видео — нож в сердце нации. И это действенно, потому что общество не может отвернуться от своих детей. Израиль — та страна, в которой фраза «своих не бросаем» демонстрирует суть договора между государством и народом.

Однако сам же этот договор разрывает души. Группа Tikvah Forum, основанная родителями похищенных, требует не уступок, а победы. Они утверждают: пока ХАМАС верит, что может выжить, он никого не отпустит. Победа — не месть, а единственный шанс спасти тех, кто еще жив.

В их голосе звучит усталость и вера одновременно. «Я хочу, чтобы ХАМАС сам сказал: забирайте всех — мы побеждены», — говорит Рики Барух, чей родственник умер в плену.

Но время идет. А узел боли затягивается с каждым днем все туже.

Министр Итамар Бен‑Гвир угрожает выйти из коалиции, если будет подписана новая сделка об освобождении палестинских заключенных. Он заявляет: «Я предотвращаю катастрофическую сделку, чтобы смерть сотен солдат не была напрасной».

В этом заявлении сформулирована позиция силы и политического расчета. Ей противостоит позиция сострадания, гуманности и тревоги: «Мы не можем жить, зная, что оставили своих». Сторонники сделок напоминают: Израиль — единственная страна в регионе, где человеческая жизнь понимается как абсолютная ценность, и это должно оставаться неизменным.

Но где граница между гуманностью и саморазрушением? История Израиля напоминает о множестве подобных моментов. В 2011 году за одного солдата — Гилада Шалита — Израиль освободил более 1 тыс. заключенных, среди которых был и Яхья Синвар, организатор бойни 7 октября. Тогда тоже спорили, тоже молчали мертвые, а говорили живые. Сегодня все повторяется, но с гораздо большей тяжестью, потому что теперь мы знаем, чем может закончиться один такой обмен.

Авишай говорит, что еще в 2012 году попросил родителей не менять его на террористов. Он знает: армейский протокол требует иногда уничтожить точку захвата, чтобы не допустить похищения. И говорит: «Я хочу, чтобы со мной поступили именно так». Как признается его отец, это невыносимый выбор: «Как отец я горжусь им. Но не знаю, как поступил бы сам, если бы довелось…»

Такова реальность Израиля, страны, где невозможно выбрать и где каждый выбор — испытание не только стратегии, но и совести. Израиль не может позволить себе быть безжалостным — и не может позволить себе быть наивным. А значит, снова должен выбирать: кого спасти, какой ценой и как остаться самим собой — не только победив, но и сохранив душу.

В этом, как сказал бы Бен‑Гурион, не только искусство строить еврейское государство. В этом миссия: суметь его сохранить.