Спустя столетие после смерти в 1924 году английский романист польского происхождения Джозеф Конрад остается предметом споров в среде своих биографов: в какой степени он ненавидел евреев или это утверждение из разряда мифов? Об этом пишет журналист Forward Бенджамин Иври.

«Неудивительно, — заявляет Бернард Мейер, мастер психоаналитического подхода, — что Конрад демонстрировал признаки антисемитизма». 

Однако Джеффри Мейерс, другой критик, изучающий те же самые свидетельства, возражает ему. 

Разногласия начинаются с обсуждения места рождения Конрада — Бердичева, города в 180 километрах к юго-западу от Киева, который считался самым еврейским городом Украины.

Евреи составляли около 80% населения Бердичева. Шолом-Алейхем запечатлел дух этого места в художественной литературе. Но, возможно, самое громкое литературное событие случилось здесь тогда, отмечает биограф Джон Стэйп, когда французский романист Оноре де Бальзак посетил Бердичев за семь лет до рождения Конрада. Бальзак, видите ли, оскорбился, когда местные жители-евреи собрались, чтобы полюбоваться его золотой цепочкой для часов. И он ударил их своей тростью.

Как представитель католического меньшинства Бердичева, Конрад не демонстрировал физического насилия в отношении своих еврейских соседей. На самом деле он был вполне сдержан в своих художественных текстах, где еврейство порой скорее подразумевалось, чем декларировалось открыто. Но в частной переписке Конрад неоднократно позволял себе оскорблять евреев, особенно когда писал друзьям, которые были известны как отъявленные антисемиты.

Ирония заключалась в том, что самого Конрада неоднократно принимали за еврея просто из-за места, в котором он родился. В эссе, написанном в 1918 году, Фрэнк Харрис, некий скабрезный британский писатель, как-то вскользь объединил Конрада с английским еврейским романистом Израилем Зангвиллом, автором романов «Дети гетто» и «Король шнореров». Харрис жаловался, что даже «самый отстойный писака» из числа писателей-романистов смог добиться популярности, просто заявляя, что он «один из угнетенной расы».

Конрад ответил тогда письмом в New Republic, опубликованным под заголовком «Мистер Конрад не еврей». Подчеркивая свои польские католические корни (и тот факт, что его жена «не еврейка»), Конрад добавлял: он никогда бы не отрицал, что он «израэлит», если бы действительно был таковым, поскольку эта «раса» занимает «столь уникальное место в религиозной истории человечества».

Нейтральный вроде бы эпитет «уникальный» вместе с тем вряд ли являлся хвалебным. Впрочем, десятилетия спустя Конрад, уже посмертно, снова был классифицирован как еврей. В 1936 году немецкий нацистский пропагандист Вильгельм Штапель заявил, что Конрад был «космополитическим» польским евреем — главным образом потому, что в Германии его книги публиковались у еврейского издателя Самуэля Фишера.

Однако, говоря откровенно, Конрад и впрямь неоднократно заявлял, что пренебрежительно относится к евреям. В 1916 году британский поэт Артур Саймонс написал их общему другу, что Конрад так сообщил о визите в парижское консульство для решения вопроса с визой: «На лестнице было 25 000 вонючих евреев». Другому корреспонденту Конрад признавался, что историк искусства Бернард Беренсон был «вредным старым евреем — и теперь я понимаю его лучше!»

В личных письмах Конрад оскорблял и своего британского издателя Стэнли Анвина, называя его евреем, когда тот делал что-то, чего он не одобрял. 

Стало не так смешно, когда Конрад перенес привычку ложно идентифицировать евреев в художественную литературу.

В романе «На взгляд Запада» молодой русский студент Разумов заявляет, что его фамилия «не Гугенхаймер» и он не «еврей-демократ». Потом он бормочет о своем противнике: «Проклятый еврей!» Однако, отмечает рассказчик, этот оппонент героя мог быть трансильванцем, турком или андалузцем, но не евреем, тем самым выступая еще одним примером того, как автор видит евреев там, где их нет. Считается, что ссылка на «Гугенхаймера» служит аллюзией ​​на швейцарского еврея-магната горнодобывающей промышленности Мейера Гуггенхайма.

Подобные оговорки Конрада были отмечены некоторыми авторами как симптом его воспитания в среде польской знати на Украине. Иные же, как Мейерс, утверждают, что современники Конрада были гораздо более откровенными антисемитами в художественной литературе.

Конрад внятно обозначил в качестве евреев лишь двоих своих второстепенных персонажей. Одним из них был сеньор Хирш, еврей-торговец шкурами, который оказывался втянут в политические потрясения в романе «Ностромо».

Постоянно перепуганный, Хирш в итоге схвачен и казнен. Историк литературы Ирвинг Хоу (урожденный Горенштейн, еврей по происхождению из Бессарабии) высказывал мнение, что «огромное количество еврейских страданий» в рассказе Конрада «само по себе служит свидетельством еврейской трусости». С другой стороны, Хоу предполагал, что Конрад мог предаваться «елизаветинской игре», «заставляя своего еврея потеть».

Эта возможная отсылка к Шейлоку Шекспира, или еврею с Мальты у Марло, могла бы быть уместной, если бы Хирш у Конрада был чем-то большим, чем неким схематичным персонажем, олицетворяющим горе. 

Другой, еще менее значимый персонаж — еврейский трактирщик по имени Янкель — появляется в рассказе Конрада «Принц Роман».

Склонный произносить «ну!» с аутентичным идишским выговором, Янкель Конрада восклицает также более загадочное «це!це!» — выражение, которое можно услышать, впрочем, и от слуги-нееврея в рассказе «Планттор из Малаты», действие которого разворачивается в Сиднее, в Австралии, на вымышленном острове Малата.

Литературный критик Седрик Уоттс правдоподобно намекает, что наиболее значимые еврейские персонажи в произведениях Конрада, возможно, не идентифицированы как таковые: например, злодеи-анархисты в романе «Секретный агент».

Эта сдержанность в те времена, когда писатели беззастенчиво клеймили евреев в качестве отвратительных антиобщественных героев, могла позволить Конраду сохранить популярность у восприимчивых читателей-евреев, которых, напротив, оттолкнула бы открытая враждебность.

В личных отношениях Конрад мог быть дружелюбен к некоторым евреям, таким как художник Якоб Эпштейн, создавший его портрет, или его соотечественник Бруно Винавер, чью сатирическую «Книгу Иова» Конрад перевел на английский язык.

Одним из восторженных его читателей была Ханна Арендт — немецко-еврейский политический философ, которая цитирует Конрада в своем классическом тексте «Истоки тоталитаризма». Подзаголовок книги Арендт «Эйхман в Иерусалиме», исследующей концепцию банальности зла, может в какой-то степени отражать обсуждение Конрадом банальности как таковой в книге «На взгляд Запада».

Среди более поздних евреев, которые, как и Арендт, увидели в Конраде созвучный голос, сопоставимый с их собственным историческим опытом, можно назвать редакторов Yediot Aharonot, которые в 2008 году выпустили ивритское издание «Сердца тьмы» Конрада, переведенного романисткой Шуламит Лапид и ее сыном, журналистом Яиром Лапидом.

Во введении Лапиды предполагают, что колонизаторы Конрада похожи на поселенцев в Газе, и заявляют читателям, что «оккупация развращает». 

Ссылаясь на вечно актуальные уроки Конрада, они добавляют, что высшей степенью разложения было безразличие, а не ненависть, и помещают колонизаторов в «сердце тьмы». 

Немногие романисты так долго оказываются на переднем крае политической пропаганды — даже если в некоторых случаях, как в случае с Яиром Лапидом, который позже поддержал действия Израиля в войне с ХАМАСом, пропагандистская позиция со временем может меняться.