Почему они пошли: история забыла о семнадцати из Сент‑Огастина
Материал любезно предоставлен Tablet
«Вы знали тех раввинов?» — спросила я у Рины Эйерс, которой тогда было ни много ни мало 106 лет. «Еще бы!» — ответила она с протяжкой, как типичная южанка. Мы сидели за кухонным столом у нее дома в Линкольнвилле, районе Сент‑Огастина (штат Флорида, США), где исторически селились чернокожие. Еще с нами была Кора Тайсон, в свои 88 лет по‑прежнему бодрая и энергичная. Обе мои собеседницы во время движения за гражданские права чернокожих были «хозяйками» — размещали в своих скромных жилищах активистов — участников демонстраций. У Тайсон останавливался Мартин Лютер Кинг, у Эйерс, как мне говорили, гостили несколько раввинов.
Сегодня Сент‑Огастин известен в основном как живописный курорт во Флориде. Один из старейших городов страны, он обладает неповторимым очарованием, как раз на днях в «Нью‑Йорк таймс» на все лады расхваливали его «волшебные воды», «замшелые вековые дубы» и «молочные коктейли с пекановым маслом». Но всего несколько десятков лет назад на его улицах проходили самые бурные протесты борцов за гражданские права чернокожих.
Именно в этот город по приглашению доктора Мартина Лютера Кинга прибыла еврейская делегация — шестнадцать реформистских раввинов и один светский лидер — для того, чтобы участвовать в общественных протестах, при этом они понимали, что их могут арестовать. И действительно, 18 июня 1964 года раввинов в одночасье отправили в тюрьму — то был самый массовый арест раввинов за всю историю США. И там, в камере, раввины написали коллективный манифест «Почему мы пошли» — принципиальный документ, выражающий их политические и религиозные чаяния.
И все же протесты в Сент‑Огастине — и роль их участников‑раввинов — часто упускают из виду, когда рассказывают о борьбе за гражданские права чернокожих: основное внимание обычно уделяют знаменитым демонстрациям в Монтгомери и Бирмингеме . Точно так же и еврейские авторы уделяют больше внимания знаковым фигурам (например, как Мартин Лютер Кинг с Абрамом Иешуа Хешелем рука об руку маршируют в Сельме), нежели деятельности менее известных активистов.
Когда я изучала в колледже гражданские права, я ничего не знала о протестах в Сент‑Огастине и их участниках‑раввинах. Но как только узнала, мне стало любопытно, и таким образом я побывала в тюрьме округа Сент‑Джонс (в ней содержали раввинов) и в гостях у местных активистов‑ветеранов.
Я носилась по всей стране — из Лос‑Анджелеса до Цинциннати и Нью‑Йорка, — разыскивая тех раввинов, кто еще жив, чтобы записать их рассказы. Кое‑какие их воспоминания действовали отрезвляюще. «Впервые в жизни я осознал, что меня могут убить», — признался раввин Ричард Леви, когда мы беседовали в его кабинете в Союзном еврейском институте (Hebrew Union College) в Лос‑Анджелесе.
Как и множество других примеров низового активизма, история с арестом раввинов в Сент‑Огастине сохранилась в памяти активистов и передавалась из уст в уста, притом что история о том случае почти забыла. Однако этот поступок — свидетельство их моральной высоты — заслуживает того, чтобы о нем вспомнить.
Вот их рассказ.
* * *
60 лет назад, 16 июня 1964 года, во вторник, на ежегодной — 75‑й по счету — Центральной конференции американских раввинов (CCAR), являющейся руководящим органом реформистского иудаизма, — раввин Исраэль «Сай» Дрезнер вышел вперед и зачитал коллегам‑раввинам телеграмму от Мартина Лютера Кинга. Кинг просил раввинов присоединиться к его протестному маршу в Сент‑Огастине (штат Флорида) и сказать свое «пророческое слово против социальных пороков нашего времени»; он просил «направить на юг делегацию раввинов CCAR», подчеркнув, что «тридцать или около того раввинов могли бы оказать огромное влияние на это сообщество и нацию». Телеграмма Кинга была краткой: он диктовал ее, сидя за решеткой в тюремной камере.
Дрезнер, один из ближайших духовных сподвижников Кинга, был опытным активистом движения за гражданские права. В июне 1961 года его вместе с другими десятью религиозными деятелями арестовали в Таллахасси (штат Флорида) за попытку нарушить сегрегацию в ресторане «только для белых». Через год он оказался в тюрьме в Олбани (штат Джорджия) за то, что вместе с 75 другими священнослужителями молился за гражданские права для чернокожих перед зданием муниципалитета. Другие раввины в шутку называли его «мишуга шел давар» — «помешанный на одном пунктике»: гражданские права.
Буквально за несколько часов удалось собрать делегацию из 16 раввинов, представителей примерно 10 штатов, причем людей самого разного возраста: раввины Юджин Боровиц, Бальфур Брикнер, Сай Дрезнер, Дэниэль Фогель, Джерролд Гольдстейн, Джоэль Гур, Джозеф Герцог, Норман Хирш, Леон Джик, Ричард Леви, Юджин Липман, Майкл Робинсон, Б. Т. Рубинстейн, Мюррей Зальцман, Аллен Зехер и Клайд Силлз. К ним присоединился и Эл Ворспэн, уполномоченный CCAR по социальным вопросам, нравственный авторитет у реформистов. Делегаты очень мало знали о предстоящей поездке; в памятке раввинам рекомендовали «взять с собой как можно меньше вещей. Зубной щетки достаточно». Некоторые отправились в путь, даже не успев попрощаться с женами.
Раввины моментально откликнулись на просьбу, что говорит о глубокой солидарности с Кингом. Кинг дорожил своими связями с еврейским сообществом, всяческие развивал эти связи, вдохновляясь тем, что он видел как иудео‑христианскую традицию. Ранее в том же месяце Еврейская теологическая семинария, спонсором которой был Абрахам Джошуа Гершель, удостоила Кинга почетной ученой степени. Как сказал в разговоре со мной Эл Ворспэн, «с доктором Кингом у нас было полное доверие, основанное на глубоком взаимном уважении».
На следующее утро, на официальном открытии конференции, рабби Сэмюэль Соскин, председатель комитета CCAR по вопросам справедливости и мира, прервал заседание, чтобы представить делегацию, направлявшуюся в Сент‑Огастин. Присутствовавшие — 500 раввинов — встали и встретили сообщение продолжительными аплодисментами. Но он несколько охладил собрание, сочтя своим долгом предостеречь: «Хочу напомнить вам, товарищи, что эти люди направляются туда, полностью осознавая, что возможны проявления насилия и… кен гер харгет варен». Что означает на идише: «их могут убить».
* * *
В июне 1963 года президент Джон Кеннеди принял федеральное законодательство, которое в конце концов стало Законом о гражданских правах 1964 года, знаковым правовым актом, положившим конец сегрегации в общественных местах и запретившим дискриминацию по признаку расы, цвета кожи, религии, пола или национальности. Кеннеди принял это законодательство в ответ на бурные протесты в Бирмингеме (штат Алабама), где правоохранительные органы спускали на маленьких детей полицейских собак и разгоняли безоружных демонстрантов водой из пожарных шлангов. Однако обсуждение в конгрессе зашло в тупик, поскольку сенаторы от южных штатов пытались воспрепятствовать принятию законопроекта.
Чтобы подтолкнуть политический процесс, Кинг и возглавляемая им правозащитная организация — Конференция христианских лидеров Юга (SCLC) — пытались организовать акции в защиту гражданских прав, надеясь таким образом ускорить принятие законопроекта. Провести демонстрации решили в Сент‑Огастине, городе с самой долгой на континенте историей рабства, где расовая политика была точно такой же, как и в соседних штатах Джорджия и Алабама. Отягченное прошлое напомнило о себе в 1963 году, в преддверии четырехсотлетия со дня основания города. Консультативный комитет Флориды при Комиссии по гражданским правам США называл Сент‑Огастин «сегрегированной супербомбой, нацеленной в самое сердце экономики и политической целостности Флориды, причем бомбой с коротким запалом».
Но вскоре на протестах пролилась кровь. Во время ночных маршей SCLC белые сторонники сегрегации швыряли в протестующих камни, петарды и обливали кислотой. Дачу Кинга дважды поджигали. Телеканалы и газеты стали нанимать телохранителей, чтобы уберечь своих репортеров от насилия. Полицейское управление — а оно имело неофициальные связи с Ку‑клукс‑кланом — не слишком старалось поддержать закон и порядок. Как сказал тогда Эндрю Янг, исполнительный директор SCLC и близкий друг Мартина Лютера Кинга, «Сент‑Огастин даже хуже, чем Бирмингем. Ничего хуже я не видел».
11 июня 1964 года Кинг провел ночь в тюрьме, после того как вместе с другими активистами пытался нарушить сегрегацию в ресторане «Монсон мотор лодж», новом отеле в псевдоиспанском стиле: там остановилась большая часть приехавших в город кинооператоров, и, соответственно, он оказался средоточием протеста борцов за гражданские права. Именно из тюремной камеры Кинг решил обратиться к людям, пользующимся известностью, с просьбой присоединиться к нему в Сент‑Огастине, чтобы привлечь внимание всей страны к местным переговорам по гражданским правам. Услышав о том, что вскоре намечается ежегодная конференция американских раввинов — CCAR, Кинг решил попросить поддержки у членов этой организации.
* * *
Раввины приехали в Сент‑Огастин в особенно напряженный момент. Ранее на той неделе губернатор Феррис Брайант велел взять город под полный военный контроль. Были отряжены «специальные силы полиции» численностью 150 человек. У въезда в город установили блокпосты, центральные кварталы наводнили полицейские. Водитель предупредил раввинов, что за ними может быть слежка. В тот же вечер, встревоженные и усталые, они прибыли к месту назначения — Первой баптистской церкви Сент‑Огастина.
Когда раввины вошли в храм, собравшиеся встали и приветствовали их бурной овацией и возгласами «Аллилуйя!». Женщины на скамьях обмахивались бумажными веерами — они три часа провели в ожидании при дикой флоридской жаре. Кинг, в спортивной рубашке, обливаясь потом вместе со своей паствой, приветствовал раввинов как «народ Моисея» и произнес краткую проповедь, назвал их потомками древних израильтян, которые сами прошли через искупление из рабства. Кинг связал любовь мира к свободе и борьбу американцев за гражданские права с требованием Моисея «Отпусти народ мой!». Теперь, сказал он, «эти раввины присоединились к нам, чтобы свидетельствовать о наших общих убеждениях».
После вступления Кинг дал слово Дрезнеру. Раввин, знакомый с риторикой афроамериканской церкви, удивил слушателей проповедью в стиле «вопрос — ответ». «Это борьба ради всех людей, — сказал Дрезнер прихожанам. — Мы, евреи, знаем, каково это — страдать. Мы убедились, что свобода неделима». Дрезнер, по своему обыкновению, говорил долго и витиевато, пока кто‑то из его товарищей‑раввинов, изнемогая от жары, не прошептал: «Генуг!» («Хватит!»)
В ту ночь делегация раввинов вместе с местными протестующими участвовали в первой демонстрации — около трехсот человек прошли маршем по «белому» району города, по тускло освещенным улицам, окаймленным мимозами. Раввины влились в толпу демонстрантов возле Рынка рабов — яркого напоминания об отягощенном предубеждениями прошлого города. И — рука об руку — шагнули в ночь. Пока раввины шагали по улицам, белые жители Сент‑Огастина, столпившись на тротуарах, кричали им вслед: «Убирайтесь отсюда, негролюбы!»; «Это свора коммунистов!» Многие держали бейсбольные биты, битые бутылки, кирпичи. Раввины чуть позже узнают, что у одного местного полицейского нашли спрятанную в рукаве свинчатку. Ближе к полночи группа подошла к отелю «Монсон» и остановилась помолиться на прилегающей парковке. Преподобный Фред Шаттлсуорт, один из основателей SCLC, подвел их к подъездной дорожке и попросил преклонить колена для краткой молитвы.
После шествия раввины вернулись в Линкольнвилль, в дома, где им предоставили ночлег. Многих поразила бедность их хозяев. У семьи, принимавшей раввина Герцога, в холодильнике не было ничего, кроме единственного пакета молока и банки овощных консервов. Хозяева — супружеская пара с четырьмя детьми — предложили ему и двум другим раввинам переночевать в своей спальне, а сами улеглись на полу в гостиной. Видя такое гостеприимство, раввины с грустью думали, что они‑то ненадолго подвергают себя риску, а по‑настоящему отвечать за протестные действия придется приютившим их семьям.
* * *
На следующее утро, 18 июня 1964 года, во вторник, раввины снова собрались в Первой баптистской церкви во время утренней службы и по Библиям на скамьях прочитали недельную главу Торы. Когда раввин Герцог произносил краткую проповедь, Кинг зашел его послушать. После этого Кинг ознакомил их с повесткой дня. Перед их уходом Кинг прочел из псалма 27: «Г‑сподь — свет мой и спасение мое: кого мне бояться?» , а затем из Нового Завета: «Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное» .
В полдень 15 раввинов присоединились к 120 протестующим возле «Монсона». И снова раввины ловили на себе злобные взгляды белых зевак, заполонивших тротуары. И снова группа остановилась на парковке для молитвы. Шаттлсуорт с раввинами образовали широкий молитвенный круг возле гостиничного ресторана.
Тут же из ресторана выбежал Джеймс Брок, менеджер этого отеля и президент ассоциации отелей и мотелей Флориды, и попытался разогнать толпу. Брок, самоуверенный бизнесмен, похвалялся тем, сколько протестующих похватали в его заведениях. Но он был еще и дьяконом местной баптистской церкви, и его возмутила религиозная демонстрация раввинов. Он стал кричать, требовал, чтобы они убирались, а Шаттлсуорта арестовали.
Когда патрульный толкнул Шаттлсуорта, раввин Робинсон вышел вперед и загородил его собой. «Продолжим молитву?» — предложил он, в результате Брок набросился на него и стал теснить в сторону четырех поджидавших полицейских машин. Но в ту же минуту другой раввин встал на его место, и так до тех пор, пока всех их не арестовали. Пока оформляли задержание, раввины читали псалом 23: «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной…» Позже арестовали Ворспэна и Боровица, а также еще трех чернокожих активистов, пытавшихся вопреки сегрегации войти в «Chimes» — ресторан в том же квартале.
Арест стал прекрасным отвлекающим маневром. Пока раввинов заталкивали в полицейские машины, к отелю подкатила еще одна машина, в ней были пятеро чернокожих протестующих и два зарегистрированных в отеле белых постояльца. Они вышли из машины и дружно прыгнули в бассейн при отеле, предназначенный только для белых. Брок схватил бутыль литров на восемь соляной кислоты — чистящего средства — и стал лить кислоту в воду. Проходивший мимо полицейский в штатском — он был не при исполнении — прыгнул в бассейн прямо в одежде, пытаясь остановить активистов. Буквально через несколько минут явились полицейские, набросились на активистов с дубинками, вытащили их из бассейна, избили и арестовали. К тому времени на другой стороне улицы собралось человек сто белых, они скандировали: «Арестовать! Спустить на них собак!»
Кинг, наблюдавший за происходящим с другой стороны улицы, заметил: «Мы сделаем так, что “Монсон” лишится дохода».
* * *
В тюрьме округа Сент‑Джонс раввины первые несколько часов провели в зарешеченном загоне во дворе, под палящим солнцем. Время тянулось медленно, всем по очереди зачитывали обвинение, после чего отводили в тюрьму, где они встречали друг друга песней «Эвейну шалом алейхем» («Мы принесли вам мир») — песней приветствия.
Однако местные по‑прежнему были настроены враждебно. Ворспэн и Боровиц, пока ждали, когда их оформят, поговорили с мужчиной, стоявшим у выхода из тюрьмы, — они решили, что он сотрудник гражданской полиции, и лишь впоследствии выяснили, что это был Хосс Мэньюси, главарь «Рейдеров Мэньюси», связанных с Ку‑клукс‑кланом: они патрулировали улицы города, пытаясь запугать сторонников интеграции. «Не понимаю, почему вы, белые ниггеры раввины, лезете в это дело», — ухмыльнулся он. Пока рабби Леви ждал, когда его оформят, один из местных подошел к нему и предупредил: «Имейте в виду, Клан иногда заглядывает сюда попрактиковаться».
После того как раввинов провели в тюрьму, они отказались от камер для белых. Вошел охранник и сказал: «Вы, Шаттлсуорт, туда, а вы, белые, ниггеры раввины, туда». Раввины стали в плотное кольцо вокруг Шаттлсуорта, упирая на то, что по конституции имеют полное право оставаться вместе. Прибывший в тюрьму шериф Л. Дэвис приказал принести электрошокеры. «И мы тут же, — писал позже Ворспэн в журнале “Мидстрим”, — из просто неагрессивных стали и вовсе пассивными». Устыдившись, что так быстро сдались, раввины решили объявить голодовку — решение принять было нетрудно, ведь из еды им предложили только детское питание «Гербер».
Раввинов втиснули в камеру размером пять на семь метров, рассчитанную на шестерых. В камере была пара ветхих матрасов, стол, открытый туалет, умывальник и одноместный душ, чтобы можно было освежиться в жуткую жару. Многие из раввинов разделись до нижнего белья.
Вскоре раввинам составили компанию двое белых мужчин — те, кто прыгнул в бассейн «Монсона», — их доставили прямо в плавках. Первый, техасец, решил участвовать в протестах после того, как встретился с бывшим узником концлагеря. Второй оказался внуком судьи Джорджа Шираса, которой в Верховном суде примкнул к большинству по делу Плесси против Фергюсона , выступив за «отдельные, но равные» общественные помещения; этот парень посвятил свою жизнь борьбе за расовое равенство.
Когда раввины собрались читать вечернюю молитву, появился еще один разгневанный посетитель. Санни Вайнстейн, председатель Первой конгрегации сынов Израиля (старейшей синагоги в Сент‑Огастине), пришел, чтобы отчитать раввинов за участие в демонстрации. Евреи Юга в большинстве своем предпочитали помалкивать, когда поднимался вопрос о гражданских правах, и еврейская община Сент‑Огастина, насчитывавшая не более 50 семей, не была исключением. Многие евреи‑южане были торговцами, их материальное положение зависело от бизнеса и доброй воли белых соседей. Они беспокоились и о собственной безопасности; с начала борьбы за гражданские права антисемитские нападения на Юге участились, были взрывы в крупных синагогах в Атланте, Нэшвилле, Джексонвилле, Майами. Вайнстейн грубо прервал молитвы раввинов: «Я пришел сказать вам, так называемым раввинам: заткнитесь». После освобождения рабби Липман ответил Вайнстейну с не меньшей горячностью: «Ваша ненависть ко всему важному в жизни, чему учит иудаизм, очевидна, — писал он. — Я сожалею о вашем поступке, мистер Вайнстейн. А больше, вспоминая мою поездку в Сент‑Огастин, ни о чем не сожалею».
* * *
В ту ночь, сидя без сна в душной камере, раввины написали коллективное заявление, впоследствии получившее название «Почему мы пошли», рассказав, что побудило их к протестным действиям. Многих раввинов смущало то, что их воспринимают как внезапно появившихся спасителей, на самом же деле их поступки меркнут в сравнении со страданиями местного чернокожего сообщества. Другие считали необходимым поделиться важными, по их мнению, мыслями, которые они извлекли из этого опыта.
В конце концов они попросили Боровица, в то время он уже пользовался уважением как реформистский богослов, записать их рассуждения. Писчей бумаги их распоряжении не было, пришлось писать на оборотных страницах отпечатанного на мимеографе документа: это был отчет о нападении куклуксклановцев на чернокожих в Сент‑Огастине. В ходе выступлений Боровиц каждому раввину давал листок и просил ответить на один вопрос: почему они пошли. Затем Боровиц, при свете голой лампочки, превратил разрозненные ответы раввинов в единое послание. Когда уже под утро Боровиц заснул, Ворспэн закончил редактировать текст, добавив к ярко‑красному курсиву Боровица собственные синие каракули. Как писал Боровиц Ворспэну годом позже: «Вы были, конечно, во многих отношениях, духовным отцом [этого документа]».
В итоговом документе приводится целый ряд причин, побудивших раввинов к политической активности. «Мы пошли, потому что понимали, что несправедливость, творящаяся в Сент‑Огастине, как и в любом другом месте, делает менее гуманным каждого из нас». «Мы пошли, потому что не могли стоять в стороне, когда льется кровь нашего брата». На решение раввинов также повлиял тяжелый гнет истории. Прошло всего двадцать лет после трагедии Холокоста, и эта тюрьма казалась раввинам «по‑еврейски знакомой». «Мы пошли, потому что знали, что величайшая опасность, уступающая разве что молчанию, — это когда теряешь веру в способность действовать».
Раввины также смотрели на свою политическую активность с точки зрения веры. «Мы должны смиренно признать, что сделали это в соответствии с нашей верой и повинуясь побуждению служить нашим чернокожим братьям. Мы пошли поддержать наших братьев и в процессе этого узнали многое о себе и о нашем Б‑ге, — писали они. — Каждый из нас благодаря этому опыту стал чуточку больше личностью, чуточку больше таким раввином, каким всегда хотел быть».
А еще раввины понимали, что их помощь носит ограниченный характер. Идет «война с расизмом, и мы здесь поучаствовали лишь в небольшой стычке». Тем не менее они не сомневались, что своими ненасильственными протестными действиями внесли вклад в дело борьбы за гражданские права. «Общим итогом всех подобных демонстраций стала Революция; они, как ничто дотоле, пробудили совесть нации. Законопроект о гражданских правах станет законом, и мы увидим еще больший прогресс, поскольку борьба, ведущаяся здесь и в других местах, разбередила национальную совесть».
Они закончили свое заявление традиционной еврейской молитвой: «Благословен Ты, Г‑сподь, Б‑г наш, освобождающий узников».
* * *
Утром в пятницу раввинов выпустили под залог, внесенный NAACP , — по 900 долларов за каждого, по 300 за каждый из трех случаев правонарушения: вторжение в частные владения, сговор и нарушение общественного порядка. Неожиданным жестом доброй воли стало то, что две местные еврейки прислали в центр SCLC кошерные продукты, чтобы раввины поели после выхода из тюрьмы. Они поспешили на самолеты, чтобы успеть вернуться к своим общинам к шабату.
Новость о протесте раввинов вернула Сент‑Огастин на первые полосы национальных газет. Заголовок на первой полосе «Нью‑Йорк таймс» гласил: «16 раввинов арестованы, нырок в бассейн привел к стычкам с борцами за гражданские права». Министерство юстиции начало расследование в связи с протестными действиями и арестом раввинов. В благодарственном письме CCAR Кинг отметил, что раввины сделали «очень много для того, чтобы ситуация в Сент‑Огастине оказалась в центре общественного внимания и… помогли вывести на первый план связанные с этим нравственные аспекты».
Новость о протестах стала главной темой выпуска «Вашингтон пост», наметив очередную назревшую тему — о предстоящем голосовании по законопроекту о гражданских правах в сенате. Чуть позже в тот же день, ровно через год после того, как Кеннеди впервые представил законопроект на рассмотрение, сенат принял Закон о гражданских правах с раскладом голосов 73 против 27.
Лидеры реформистского движения в основном положительно отнеслись к протестам раввинов. CCAR, изначально осторожничавшая, теперь открыто выражала им «свое одобрение и глубокую благодарность». Раввины получили огромную поддержку в своих общинах; даже традиционалистская синагога раввина Гольдстейна в Сен‑Поле (штат Миннесота) полностью оплатила его залог.
И все же реакция еврейского сообщества не всюду была доброжелательной. Редактор и издатель газеты «Бней‑Брит мессенджер» Джозеф Камминс написал язвительную редакционную статью под заголовком «Когда Кинг зовет». В своей статье он увещевал раввинов, «променявших шул на бассейн», и сожалел, что «от наших раввинов больше пользы Кингу, чем нашим общинам». В ответном письме Камминсу Ворспэн спросил напрямик: «Неужели вы не можете представить, что раввин обеспокоен и еврейскими проблемами, и проблемой гражданских прав?»
Многие из раввинов, примкнувших к протестующим в Сент‑Огастине, и в дальнейшем участвовали в маршах за гражданские права, как и Ворспэн, который вскоре после этого с новой решимостью помогал другой делегации раввинов в то «Лето свободы». Брикнер, Робинсон и Дрезнер впоследствии не жалея сил участвовали в антивоенном движении. Липман и Леви продолжили работу в качестве председателей CCAR, проявив приверженность гражданским правам в той самой организации, которая когда‑то поставила под сомнение их активизм.
Другим евреям — борцам за гражданские права — не повезло: через два дня после возвращения делегации были убиты два еврейских студента из Нью‑Йорка и чернокожий активист из Миссисипи — за то, что пытались зарегистрировать голоса чернокожих в ходе кампании «Лета свободы».
Что же касается Сент‑Огастина, расовые отношения в городе все ухудшались. Через месяц и сам «Монсон» пал жертвой сторонников сегрегации. После того как Брок, пытаясь следовать Закону о гражданских правах, принял черных постояльцев, в окно гостиничной столовой бросили канистру с горючей жидкостью. Ее подожгли двумя «коктейлями Молотова», смастеренными из бутылок из‑под газировки. В своих воспоминаниях о протестах в Сент‑Огастине Кинг признает: «Некоторым общинам вроде этой приходится нести свой крест». Кинг верил, что Сент‑Огастин послужил высокой цели: «Наш народ смиренно откликнулся на Закон о гражданских правах 1964 года в основном благодаря протестному движению… в старейшем городе страны».
* * *
Многое изменилось с того знаменательного лета, и при этом многое остается неизменным.
В июне Коре Тайсон исполняется 101 год. Но многие из тех раввинов, а также Ворспэн ушли из жизни. Малоизвестная история с их арестом и их пламенное тюремное послание заслуживают того, чтобы остаться в нашей памяти наряду с более прославленными именами и делами эпохи борьбы за гражданские права. Все это напоминает нам, что перемен добиваются не только те, чьи имена увековечены на монументах, но и обычные совестливые люди. Как говорила мне Тайсон, размышляя о своей политической активности, «мы никогда не думали, что творим историю. Мы были просто обычные люди».
Оригинальная публикация: Why They Went: The Forgotten Story of the St. Augustine 17
The Atlantic: Почему даже самые образованные американцы клюют на удочку антисемитских измышлений
Commentary: Нью‑йоркская «Хрустальная ночь»
