Памятник хотели открыть в марте, к столетию со дня погрома. Но слегка помешал вирус: страна закрылась на карантин, и организовать открытие памятника в марте не удалось. Но лучше поздно, чем никогда: и три месяца спустя памятник все‑таки стоял на своем законном месте. По случайному стечению обстоятельств он встал буквально «за спиной» братской могилы, в которой похоронены жертвы погрома, убитые Оверко Куравским, — само существование этих жертв значительная часть жителей Тетиева до сих пор отрицает...

Однажды мужу сказали, что уволят с работы, если я не прекращу писать в Израиль. А мне так важны были эти письма от мамы! Я так радовалась каждому письму и за каждое платила почтальону. Помню, приехали энкаведешники. Меня вызвали и спросили, с кем и зачем я переписываюсь. Я стала рассказывать им свою историю, хотя страшно боялась, что меня посадят. И все же сказала им про письмо мамы, где она спросила: «Доченька покажи мне еще одно государство, где дочке запрещают писать своей маме?!»

В 1940 году датчане сдались немцам, и вплоть до осени 1943 года, когда немецкая армия и СС захватили власть, ухитрялись сохранять определенную автономию. Таким образом, до осени 1943 года евреев более или менее защищали датский народ и его правительство. Историк Дэвид Лампе отметил: «Так как в Дании не было расистских предрассудков, евреи считали, что находятся в безопасности, и вплоть до роковой осени 1943 года практически никто не пытался пробраться в Швецию». Примечательно, что датских евреев защищали и после захвата власти СС в 1943 году — почти всех спасли, эвакуировав в Швецию.

Если послушать моего отца — ему теперь 92 года, — то на острове Гуам Вторая мировая война была сплошь приключением — грандиозным, хотя порой и жутковатым. Конечно, тут тебе и противопехотные мины, и японские снайперы, которые прятались в джунглях, но был и баскетбол, а раз в неделю — пиво и фильмы с Бетти Грейбл и Идой Лупино. «Я ничего такого не совершил», — часто говорил папа о том, как служил. А на самом деле — совершил, и еще как! Он заодно с 16 млн других американцев явился на призывной пункт, чтобы служить своей стране.

7 августа 1945 года Леонид Котляр начал свой репатриантский путь из Штутгарта в Киев: дорога растянулась на бесконечные 16 месяцев. И сразу же — лоб в лоб — столкнулся с антисемитизмом, пусть и не жидоморским, как у немцев, и не погромным, как в начале века в России. Еще до истерик с «безродными космополитами» и «убийцами в белых халатах» фирменным знаком послевоенного антисемитизма в СССР были байки типа «ташкентцы», «Ташкентский фронт», «Иван в окопе, Абрам в коопе».

Выбор, который партизанам предстояло сделать, — выдать своего вожака или поставить под удар все гетто — во многом отражал главную нравственную дилемму, стоявшую перед Генсом как руководителем гетто, а именно: должен ли он пожертвовать несколькими людьми, чтобы спасти многих? Генс всегда недвусмысленно говорил, что его задача как руководителя гетто — выживание его народа, то есть он должен по возможности предотвращать массовое уничтожение, даже если для этого придется кем‑то пожертвовать.

Большинство из них просто не верили, что есть какая‑либо веская причина, из‑за которой все вдруг вышло бы за рамки обычного антисемитизма и обернулось не просто бедой, но катастрофой. Нужно быть безумцем, чтобы предугадать такой ужас, как Холокост. История, которую рассказывает «Проект 1938», — не просто хроника последних дней европейского еврейства. Это история о том, как легко привыкнуть к тому, что ситуация постепенно ухудшается.

Ефим Григорьевич был прирожденным «человеком мира», космополитом в собственном, свободном от антисемитских примесей, смысле. Оказавшись на Западе, он много разъезжал по свету с лекциями, поймать его по телефону было труднейшим делом, и только с помощью дочерей можно было хоть как‑то уследить за его маршрутами. «Летучий евреец», — посмеивался он над собой и над своим образом жизни. 22 ноября — 20 лет, как не стало Ефима Эткинда.

В середине 1960‑х годов происходило нечто странное. В семьи, которые 15 годами ранее приехали в Израиль, приходили повестки ЦАХАЛа — в них дети‑подростки приглашались на первичный медосмотр. Но эти дети умерли в младенчестве, и повестки выглядели как жестокая насмешка. А что, если... Дело в том, что многие из удрученных горем родителей так и не увидели детей после их кончины.

Вы слыхали о Сейдеменухе? Вряд ли вам удастся найти ее на карте. Несмотря на характерное для кибуцев название, это еврейское поселение появилось в херсонских степях — ныне юг Украины — и просуществовало около 150 лет. Это была фактически первая кооперативная еврейская сельскохозяйственная колония в России, которая после создания СССР стала «еврейским колхозом».

По мне, величайшей загадкой в истории Собелла остается его бегство в Мексику после ареста Дэвида Грингласса. Оно не только было равносильно молчаливому признанию вины, но и, собственно, больше всего напоминало фарсовую комедию ошибок. Вместо того чтобы попросить Розенберга помочь ему бежать в СССР, Собелл приехал в Мексику без паспорта, зато прихватив с собой Хелен, ее дочь Сидни восьми лет и их годовалого сына Марка. Он метался по Мексике, словно курица с отрубленной головой: от одного морского порта до другого, безуспешно пытаясь уплыть в Россию.

Она закричала так громко, что прибежала соседка. Соседка, которую она терпеть не могла. Потом из военного министерства не было слышно ничего. Почти через месяц во время воскресного семейного обеда пришел человек, который сказал, что Монро умер в тот же день, когда была отправлена телеграмма. Сидеть шиву было уже поздно, но моя мать оплакивала брата следующие 60 лет.