Три года назад, 11 января 2014 года, ушел из жизни легендарный израильский военачальник и политический деятель Ариэль Шарон. Об одиннадцатом премьер-министре Израиля на страницах «Лехаима» вспоминает председатель кнессета Юлий Эдельштейн.

Вся жизнь Ариэля Шарона была неразрывно связана с историей Государства Израиль, начиная с Войны за независимость и кончая 2000-ми годами. Он вершил эту историю как боец, офицер, полководец, политик, глава правительства.

Шарон был неординарной личностью — человек, который больше всего сделал для развития еврейских поселений в Иудее, Самарии и секторе Газа и который сам потом эти поселения и разрушал. Когда наша «репатриантская» партия «Исраэль ба-Алия» прошла в кнессет, он взял нас на «экскурсию» и возил по Иудее и Самарии, объясняя их стратегическую важность для Израиля. Когда позже, во время его планов одностороннего отступления, нам с Щаранским говорили: «Ну как же вы можете говорить о военном значении “территорий”, если даже сам Шарон…» — мы отвечали: «А нам Шарон в свое время про это так убедительно рассказал, что мы поверили».

Менее известный аспект деятельности Шарона — его преданность делу алии и абсорбции. В 1990–1991 годах, во время массовой репатриации евреев из СССР, именно Шарон, занимавший пост министра строительства, сумел пробить стену бюрократии и за короткий срок построить тысячи квартир в разных районах страны. Это полностью изменило ситуацию: если раньше речь шла о том, что толпы бездомных олим будут бродить по Израилю, то теперь критики спорили, там ли велось строительство и все ли разрешения были собраны. Но крыша над головой у людей уже была.

Шарон любил, чтобы все, сказанное им, выполнялось. Когда его называли «бульдозером», имели в виду и это его качество. Если он говорил: «Надо здесь проложить шоссе», это означало, что он потом будет постоянно ездить сюда, стучать кулаком и кричать: «Почему я еще не вижу шоссе?»

Как человек он был то, что на иврите называется «мехуспас» — «полосатый». С одной стороны серьезный, с другой — с известным циничным чувством юмора, он мог, когда ему что-то не нравилось, на заседании правительства рассказать сальный анекдот с прозрачным намеком на оппонента. Он всегда говорил вежливым тоном и с уважением к собеседнику, но при этом умел давать своим коллегам по политике такие определения, которые не забывались и спустя много лет.

Он гордился своими «русскими» корнями, любил рассказывать, что родители его были выходцами из Белоруссии, познакомились в Тифлисе (в «узких кругах» у него даже было прозвище Кавказец: «Кавказец просил, чтобы ты к нему зашел»). В 1996 году я впервые стал министром. Справа от меня на заседании правительства сидел тогдашний министр инфраструктуры Ариэль Шарон, слева — министр сельского хозяйства Рафаэль Эйтан, Рафуль. В какой-то момент я заговорил со Щаранским. Шарон посмотрел на меня и сказал: «Ну, вы тут, ребята, поосторожнее, мы с Рафулем по-русски понимаем». Он действительно знал какие-то русские слова и выражения и даже немного говорил.

Есть немало версий того, что произошло с Шароном в последние годы пребывания в политике, но доказательств ни для одной нет. Трудно поверить, что он действительно считал, будто со стратегической точки зрения Израилю нужен уход с «территорий». Мне он доказывал, что если мы сами не пойдем на какие-то резкие шаги, то всякие «борцы за мир» захватят умы и от правого лагеря, да и от Израиля, мало что останется: «Надо что-то делать…» Я ответил: «Если надо что-то делать, давай поднимемся на крышу и прыгнем вниз — это тоже “что-то делать”». Он слегка обиделся, но больше не пытался меня переубедить…

(Опубликовано в №262, февраль 2014)