Материал любезно предоставлен Tablet

Падуа Луис Гакуба родился 15 сентября 1996 года в Руханго в Южной провинции Руанды. Спустя несколько дней его мать отравилась овсянкой, которую ела на завтрак. Это было убийство. Несколькими месяцами ранее его отца похитили, и он пропал бесследно; по некоторым сведениям, его изрубили на куски и скормили деревенским собакам.

Они были тутси — этот народ в 1994 году стал в Руанде основной мишенью геноцида. Спустя два года на них начались гонения всего лишь за то, что они имели дерзость выжить. Новорожденный Падуа Луис остался сиротой.

Падуа Луиса и двух его старших братьев взял к себе дядя, чья семья и так состояла из 12 человек. Едва выйдя из детского возраста, мальчики съехали от дяди и зажили своим домом. Возделывали землю, кормились, излишки продуктов продавали на рынке. Отлично учились в школе. По воскресеньям делились мечтами о будущем.

В конце 2010‑го, за ужином, Падуа Луис с ужасом увидел, что у его старшего брата выступила пена на губах, а глаза чуть не вывалились из орбит. Брат выбежал из дома и объявился только через несколько дней. Его тоже отравили, на этот раз — с намерением лишить рассудка. Последний раз Падуа Луис видел его в начале 2011 года.

Оставшиеся два брата жили в страхе перед следующим отравлением. Так продолжалось до конца года, а затем их судьба кардинально изменилась. Местные власти включили их в список «10 самых социально уязвимых подростков в районе». Для встречи с ними в школу приехали педагоги из молодежной деревни‑поселения, расположенной неподалеку от Кигали, столицы Руанды.

«Ох, думаем, может, они обманщики, не спасают африканских детей, а похищают? — вспоминает Падуа Луис, посмеиваясь. — Но мы решили, что рискнуть стоит — все лучше, чем наша кошмарная жизнь».

Впоследствии оба брата прошли полный курс обучения в молодежной деревне «Агахозо Шалом», комплексном образовательном центре‑приюте для учащихся старшего школьного возраста. Деревня была учреждена в 2008 году для тех, кто осиротел из‑за геноцида в Руанде, а теперь опекает примерно 500 юношей и девушек из групп наибольшего риска; и такая налаженная жизнь для многих из них внове. Четыре года они учатся по программе старших классов средней школы, живут в дружной семейной атмосфере, могут постоянно заниматься искусством, получают медицинскую и психологическую помощь, педагоги заботятся и об их душевном состоянии. В названии «Агахозо Шалом» соединены слова из языка киньяруанда и иврита, а означает оно «мирная обитель, где слезы высыхают».

С Падуа Луисом я познакомилась в Руанде в начале июля 2022 года, незадолго до того, как он окончил университет в Кигали, где получал полную стипендию. У него дипломы по двум специальностям — гостиничное дело и индустрия моды. Его брат Джимми окончил университет в 2021 году и стал профессиональным музыкантом. Они выступают вместе на маленьких концертных площадках, а также перед школьниками — играют дуэтом на гитарах песни, которые их отец когда‑то пел их матери. «Так мы сохраняем память о них и передаем эстафету добра детям, которым кажется, что надежды больше нет, — сказал он. — Как и нам казалось когда‑то».

Около 95 тыс. детей стали сиротами после массовой резни 1994 года, когда убийцы меньше чем за 100 дней истребили чуть ли не 1 млн руандийцев, в основном тутси, но гибли и так называемые умеренные хуту. Спустя два года после геноцида насчитывалось более 100 тыс. детей, которые сами заботились о себе, братьях и сестрах, жили в домах без взрослых.

Молодежную деревню «Агахозо Шалом» (МДАШ) задумала создать в 2005 году еврейская благотворительница Энн Хейман, когда ей заявили, что системного и долговечного решения кризисной ситуации с сиротами, жертвами геноцида, не найдено.

«Моя мама знала, что Израиль разработал модель поддержки детей, осиротевших из‑за Холокоста», — сказал Джейсон Меррин, сын Хейман (ее уже нет в живых — в 2014 году она погибла, упав с лошади). Об израильских молодежных деревнях, где юноши и девушки из групп риска живут, учатся и получают необходимую им помощь, Хейман впервые услышала в конце 1970‑х, живя в кибуце Ктура (там она провела год между окончанием школы и продолжением образования). «Она взяла это за отправную точку, — сказал Меррин. — Сработают ли в Руанде те или иные методы израильской молодежной деревни? Захотят ли в Руанде применить эту модель?»

Хейман постоянно жила в Нью‑Йорке, где ее дети ходили в школу, но примерно раз в два месяца летала в Руанду и Израиль. «До этого она никогда не бывала в Руанде. Соответствующего профессионального опыта у нее не было, — сказал Меррин. — Но ею руководило ее еврейство. Она увидела, что этот народ претерпевает те же бедствия, что и ее народ в прошлом, увидела, что решение проблемы есть, но никто не берется претворить его в жизнь. И взялась за дело сама».

Ближайший аналог, по образцу которого создавалась «Агахозо Шалом», — молодежная деревня «Ямин Орд» на вершине горы Кармель на севере Израиля. Она была основана организацией «Британские друзья молодежной алии» в 1953 году для сирот Холокоста, а в настоящее время опекает 450 юношей и девушек из групп риска, среди которых есть как израильтяне, так и прибывшие из диаспоры, из самых разных стран. Взявшись изучать модели, которые могли бы подойти для Руанды, Хейман обратилась в «Ямин Орд» отчасти потому, что там сотрудничали с репатриантами из Эфиопии, в том числе с Шимоном Соломоном, некогда депутатом кнессета. Две деревни по‑прежнему ведут активный диалог.

Также у них общие жизненные принципы — правда, приноровленные к условиям жизни в Израиле и Руанде соответственно. Благо конкретного ребенка — вот что руководит всеми решениями. Связная, глубоко прочувствованная картина прошлого — фундамент целеустремленного будущего. Исцеление каждой раненой души способствует коллективному исцелению. Красивые здания и интерьеры способствуют возрождению. Всесторонняя родительская забота дает ощущение стабильности.

В Израиле те, кто заменяет подопечным родителей, называются консультантами. А в Руанде — мамами.

Учащиеся МДАШ разделены на семьи по 20 человек одного пола. Глава семьи — мама — заботится о благополучии каждого ребенка, а заодно и налаживает быт: будит детей, следит, чтобы они не опаздывали в школу, наводит о них справки у учителей, психотерапевтов и преподавателей кружков, интересуется, как идет у детей учеба, как складываются взаимоотношения со сверстниками, что у них на сердце. Почти все мамы во время геноцида потеряли своих детей — одного, нескольких или даже всех. В МДАШ материнская забота об учениках рассматривается и как способ залечить душевные раны самой мамы, и как ее гражданский долг.

И мамы, и все 138 штатных сотрудников деревни, работающих на полную ставку, — руандийцы; несколько педагогов родом из соседних восточноафриканских стран. Большинство студентов (95%) христиане.

В кругах тех, кто разрабатывает механизмы благотворительной деятельности, МДАШ относят к категории программ, у истоков которых стоит пламенный филантроп‑одиночка, а финансирование осуществляется за счет благотворительных пожертвований, число их подопечных невелико — это чтобы максимально изменить к лучшему жизнь каждого. За финансовый год, завершившийся в августе 2022‑го, денежные расходы МДАШ, в том числе издержки на реконструкцию и благоустройство, составили 4,2 млн долларов; около 80% бюджета — пожертвования физических лиц. На одного ученика тратится примерно 5,5 тыс. долларов в год (и 22 тыс. долларов за четыре года), то есть слишком много, чтобы расширять или копировать программу.

Но во всем мире социальная группа чрезвычайно уязвимых подростков стремительно увеличивается. Им нужно помогать, и с этой целью МДАШ доселе стремилась делиться опытом в пределах Руанды. В рамках ее инициативы «Гибкая педагогика» учителей во всей Руанде обучают находить индивидуальный подход к обучению, заниматься просвещением в области полового воспитания и репродуктивного здоровья, а также проводить профориентацию учащихся.

Теперь МДАШ будет шире делиться опытом. Исследователи из Тулейнского университета только что начали оценочное исследование сроком на два года, чтобы документально зафиксировать ключевые факторы ее успеха. «МДАШ будет очень рада, если детей, которым во благо ее работа, станет еще больше. За эту задачу возьмемся мы, — говорит Нэнси Мок, доцент кафедры международного здравоохранения и устойчивого развития Тулейнского университета. — Проанализируем, какие методы эффективны, и постараемся придумать, как их масштабировать, чтобы шире решать проблемы уязвимой молодежи» — таких групп, как беженцы, перемещенные лица и наиболее малоимущие.

Чтобы попасть в «Агахозо Шалом», я нашла в Кигали попутку. Мы то мчались, то ползли на восток, 40 километров живописной холмистой местности, где каждый клочок земли возделывают, используя ручной труд, небольшие хозяйства: выращивают кукурузу, рис, картофель, капусту, подсолнечник, манго, маракуйю, авокадо и много чего еще, а также разводят рыбу в прудах. Безукоризненно чистое двухполосное асфальтированное шоссе кишело народом. Мужчины торговали жареными кукурузными початками в обертке из фольги. Женщины несли на головах продукты, стебли бамбука, а одна — даже швейную машинку. Велосипедисты, презрев правила, цеплялись за кузовы сильно дымящих дизельных грузовиков. В потоке машин сновали — аж сердце замирало от страха — школьники в накрахмаленной форме. Маленький синий с белым указатель возвещал, что здесь находится Руандийско‑израильский садоводческий центр передового опыта.

Вдоль маршрута также попадаются мемориалы геноцида против тутси, как теперь официально называется это событие, — зримые напоминания о кровопролитии, творившемся во всех уголках этой дотоле самой густонаселенной африканской страны. Спустя недолгое время после геноцида страна взялась за восстановление нормальной жизни под лозунгом «Мы все руандийцы».

Когда нам оставалось ехать девять километров, мы свернули на красную грунтовую дорогу, из которой получилась бы сложнейшая трасса для лыжной акробатики — такие причудливые на ней были бугры. Спустя еще 40 минут, измочаленные ухабами, мы подъехали к небесно‑лазурным воротам. Сделанная от руки надпись жизнерадостными голубыми и зелеными буквами извещала, что это и есть «Агахозо Шалом». Оштукатуренные будки охранников по бокам ворот тоже были расписаны вручную в пышном буколическом стиле. Пузатое солнце пробуждало к жизни зеленые поля и долы. Сиреневые буквы, волнисто изгибаясь, складывались в текст на киньяруанда «Нуреба куре, узагэра куре» — «Кто далеко заглядывает, тот далеко пойдет».

Падуа Луис встретил меня у ворот. Он, как и полдюжины других выпускников, вернулся в МДАШ, чтобы помочь подготовить выпускной вечер, который должен был состояться на днях. Оказавшись на территории, мы зашагали по красным грунтовым дорожкам, то поднимаясь на горки, то спускаясь, то снова поднимаясь, как водится в Руанде. Группки юношей и девушек прогуливались рука об руку, или усердно трудились над проектами к выпускной церемонии, или секретничали на скамейке под большим манговым деревом — оно растет посреди площадки, где собирается большинство обитателей деревни. Мобильных телефонов в руках учеников не увидишь — законы Руанды запрещают пользоваться этими устройствами в школе. Я услышала, как кто‑то бренчит на гитаре. С другой стороны звучал последний сингл Джуно Кизигензы, выпускника МДАШ, — теперь он поп‑звезда.

Дорожки окаймлены манговыми деревьями и цветами. Тут же — небольшие таблички с рукописными цитатами из Энн Хейман: «В одиночку никто ничего не сделает», «Когда помогаешь людям, верь, что это невероятно важно», «Сотрудничество — залог успеха». В учебной программе «Агахозо Шалом» с первого взгляда заметны еврейские ценности тикун а‑лев (исправления души) и тикун олам (исправления мира). Эта жизненная философия, восходящая к принципам израильской молодежной деревни «Ямин Орд», зовет к практическим действиям и взаимообмену между человеком и миром: чтобы исправить свою душу, нужно исправить мир, и наоборот. Инициативы по линии тикун олам начинаются с того, что учащиеся по своему почину улучшают МДАШ, например собирают средства на москитные сетки и разъясняют, чем они полезны. Соседним населенным пунктам тоже кое‑что перепадает: ученики МДАШ преподают английский в местной начальной школе, помогают вдовам жертв геноцида и настилают водонепроницаемые полы в окрестных домах.

Когда мы спустились с последнего холма, приближаясь к западной окраине деревни, перед нами открылась великолепная долина с террасными сельскохозяйственными угодьями. Заходящее солнце окрасило розовым озеро Мугесера в низине.

Прозвучал звонок на ужин. По дороге в столовую меня просто‑таки засыпали — но очень приветливо — вопросами. Как вас зовут? Откуда вы приехали? Сколько вам лет? Что вы изучали в школе? К чему у вас талант? На кого вы хотели бы походить?

Пока мы ужинали, пока убирали грязную посуду, пока я шла по красным грунтовым дорожкам, вопросы не иссякали. Сериал «Очень странные дела» смотрите? Какое у вас хобби? Кем вы работаете? Кто самый забавный из тех, у кого вы брали интервью? О чем вы мечтаете?

Мне в свою очередь не терпелось расспросить учащихся, но я держала свои вопросы при себе. Что вам довелось повидать? Что делали ваши родные весной 1994 года? И доступна ли вам вообще такая информация?

Я вернулась мыслями к весне 1994 года. Большинства нынешних учащихся «Агахозо Шалом» тогда еще и на свете не было — они родились лет через восемь–десять. Родители Падуа Луиса пытались спастись от убийц. Я готовилась к экзаменам в Анн‑Арборе. Особенно трудно мне далось эссе для выпускного экзамена по французскому. Помню, как в журнале «Ньюсуик» искала на карте региона страну под названием Руанда. Оказалось, она такая маленькая, что название в ее границах не уместилось. Читая сопроводительную статью, никак не могла разобраться, в чем разница между тутси и хуту, между Руандийским патриотическим фронтом и «Интерахамве» «Интерахамве» — вооруженные формирования экстремистов народа хуту, устроившие геноцид в Руанде в 1994 году. — Примеч. перев. , между невероятно запутанной, как мне показалось, позицией администрации Клинтона и столь же запутанными позициями Франции, ООН и международного сообщества вообще. Я снова уткнулась в учебники. Кровавая бойня происходила, казалось, где‑то за тридевять земель.

Утром перед выпускным на центральной площадке вокруг большого мангового дерева гомонила толпа — 120 расфранченных юношей и девушек в зеленых конфедератках и накинутых поверх нарядов мантиях. Пьянящая уверенность в себе наэлектризовала воздух. Я расспрашивала учащихся об их дальнейших планах. Дебора Мейлла Хирва Азимве, 17 лет, лучшая ученица в своем классе, первая девушка на посту президента студенческого совета, хочет изучать в Брауновском университете глобальное сбалансированное развитие и проблемы женщин, а затем вернуться на родину и постараться сократить число подростковых беременностей в сельских районах: «Эту проблему можно решить». Жозуэ Бьирингиро, 20 лет (с ним я познакомилась вчера вечером у 3D принтера), хочет изучать искусственный интеллект где угодно — лишь бы ему дали полную стипендию, а затем применить эту технологию в сельском хозяйстве на своем родном юге. Жюль Нзайинамбахо, 19 лет, хочет изучать санитарию и гигиену в Университете Тафтса, а затем вернуться, чтобы усовершенствовать охрану здоровья всех руандийцев. Дебора Мукешимана, 21 год, с видеокамерой «Ди‑джей‑ай осмо» наизготовку, хочет поступить в киношколу Нью‑Йоркского университета, а затем вернуться, чтобы снимать документальные фильмы о своей общине: «Недостаточно просто сказать “Спасибо, МДАШ!” Я отблагодарю МДАШ делом».

Да, в Руанде живет дух тикун олам.

Выпускники встали, выстроились в колонну по одному. Впереди шли девушки. За ними юноши. Вдали ударили барабаны. Мамы сияли от гордости. Когда процессия двинулась вниз по холму к шатрам, установленным для церемонии, появился школьный оркестр барабанщиков при полном параде, выстукивая гукимбагиру — приветственный марш (раньше им чествовали высокопоставленных особ). Фотографы и видеооператоры — поголовно выпускники МДАШ прошлых лет — запечатлевали торжественные речи, вручение аттестатов, головокружительную радость от осознания своих достижений.

Затем начались танцы. Школьные ансамбли сменяли друг друга. Каждому народному танцу барабаны аккомпанировали в особом, не повторяющемся ритме. Танцоры подпрыгивали и играли мускулами. Вертелись и качались вправо‑влево. Лучезарно улыбались и блистали. Новая Руанда излучала надежду — надежду, заработанную упорным трудом. Впрочем, настало время подкрепиться. Накрытые столы манили.

Оригинальная публикация: Shalom, Rwanda