Возвращаясь к тому времени, когда были завершены разделы Речи Посполитой — государства, еврейское население в котором составляло изрядный процент, — можно сказать, что правящие круги России не видели никакой опасности для целостности страны в том, чтобы у евреев оставалось прежнее самоуправление, те же обычаи и тот же язык, на котором говорили их предки. Взамен власти ожидали от евреев экономическую поддержку, поскольку и до этого существовала практика приглашения еврейских купцов, банкиров и торговцев в города для ускорения экономического развития. Конечно, торговые люди не занимались благотворительностью, но они, используя свои связи, часто родственные, могли создавать новые сферы экономической деятельности.

На протяжении значительного промежутка времени евреи, казалось бы, старательно избегали всяческих контактов с государством, в котором они жили. При этом надо помнить, что Россия того времени — жестко централизованное государство. Евреи явно не вписывались в ту политику, которой оно придерживалось по отношению к другим национальным меньшинствам — финнам, украинцам, полякам. Несмотря на то, что специальное законодательство принималось по отношению ко всем национальным меньшинствам империи, только евреев оно стремилось «растворить» в окружающем населении. Против ожидания, евреи не ассимилировались: будучи рассеянными по всей территории империи, еврейские общины являлись чем-то вроде «государства в государстве» со своей инфраструктурой и самоуправлением.

Первые десятилетия сосуществования убедили государство: евреи не подходят ему в качестве граждан. Начинаются попытки «вытеснить» евреев, если не из самого государства, то хотя бы подальше от его важнейших центров — Москвы и Санкт-Петербурга. Последовали небезызвестные постановления, вследствие чего была создана черта оседлости — мера беспрецедентная по отношению к каким бы то ни было жителям империи. Более того, евреи были признаны иностранцами, хотя и проживали на территории государства и были подчинены его законам.

Но и эта мера не привела к желаемому результату — евреи все равно не исчезли (хотя не исключено, что государство было бы не против этого), и возникала необходимость искать другие пути. Решение было принято в духе тоталитарного государства — превратить евреев в «полезных» граждан, а для этого надо было все же каким-то образом втянуть их в общую для всех систему культурных ценностей. Это означало русификацию и лишение самоуправления.

На этот раз государство не хотело никаких неожиданностей и, казалось, предусмотрело все. Были сделаны заказы на ряд околонаучных трудов, авторы которых, так или иначе знакомые с положением в еврейской общине (чаще всего это были крещеные евреи), рассказывали, что же такое евреи и какова их вера. Наиболее известным из этих трудов является «Книга кагала» Якова Брафмана, в которой он ясно дает понять, что главное зло евреев кроется в Талмуде, который якобы содержит «порочащие государство замечания».

Немедленно был сделан вывод о том, что надо бороться с «фанатизмом» «коснеющих в мрачном талмудизме» евреев. И здесь государство опять не смогло избежать ошибки. Миссия «просвещения» евреев должна была быть возложена на раввинов. Чем же был с правительственной точки зрения раввин? Можно с уверенностью сказать, что он представлялся чем-то вроде священника у христиан (по аналогии — тоже служитель религиозного культа, пользующийся непререкаемым авторитетом среди прихожан). Забыли учесть только то, что авторитет раввина держится на знаниях того самого Талмуда, который был признан опасным для государственной власти.

Собрав, таким образом, сведения о еврейской общине, приступили к воплощению плана. Состоял же он в том, что «просвещать» надо в первую очередь именно раввинов, которые, пользуясь своим авторитетом, передадут полученные знания остальным членам общины.

Прежде всего, требовалось наладить языковой контакт. Поскольку русских, знающих идиш, не нашлось, то было принято решение, чтобы русский выучили раввины (если и не русский, то какой-нибудь другой ходовой европейский язык, польский или немецкий). При этом раввины не только должны были «нести в массы» просвещение, но и одновременно быть агентами правительства в еврейской среде. В частности, вести записи о рождении, смерти и заключении браков, чтобы облегчить государству задачу взимания налогов (от налогов старались уйти во все времена, и евреям это удавалось особенно хорошо, поскольку о происходящем в общине, ведущей обособленный образ жизни, имелись лишь скудные сведения).

Неожиданным для государства оказался тот факт, что раввины не горели желанием изучать какие бы то ни было европейские языки. Свою функцию в общине они видели совершенно по-другому, нежели чиновники, поэтому община пошла на компромисс с государством — евреев, получивших хотя бы минимальное общее образование, иногда избирали подраввинами, чтобы они занимались ведением книг. В большинстве же случаев это требование государства было проигнорировано.

Государство, в свою очередь, совершенно не считалось с тем, что раввин — прежде всего религиозный лидер общины, и та роль, которую ему навязывают, никак не может быть исполнена. О том, насколько чиновники не потрудились разобраться и понять, что такое раввин, говорит тот факт, что в законах даже не касались вопроса — какие знания нужны, чтобы быть раввином. В конце концов, стало ясно, что необходимого количества евреев, которые могли бы соответствовать требованиям властей, не найти, да и попытки приглашать раввинов из Германии также не увенчались успехом. Оставалось только одно — воспитать таких евреев самим.

Надо сказать, что точку зрения государства на проблему раввината разделяла — по меньшей мере, на этом этапе, — и определенная группа евреев — маскилы (от ивритского «Хаскала» — «просвещение»). Это были евреи, получившие светское образование, чаще всего в Германии, где в то время активно пропагандировались идеи Моисея Мендельсона.

В середине XIX века были созданы Раввинские училища, которые соответствовали курсу гимназии (надо отметить, что гимназии готовили чиновников, то есть государство даже здесь не отошло от своих намерений превратить раввинов в своих чиновников), за исключением естественной истории и древних языков. На подготовку раввинов как таковую отводилось всего два года, плюс один год «практики».

Что касается самого курса раввинов, то он включал сочинения все тех же деятелей немецкого просвещения, отчасти Талмуд (те разделы, которые были признаны не опасными для государственных интересов), Тору и таких известных авторов прошлого, как Маймонид. В неопубликованной записке к указу о Раввинских училищах было сказано, что следует «при первой представляющейся возможности отклонять все излишние философские умозрения комментаторов Талмуда».

Еще одним неприятным моментом было то, что по уставу Раввинских училищ все преподаватели нееврейских предметов и директора должны быть христианами, что не добавляло доверия еврейского населения к этому заведению.

Здесь власти также столкнулись с неожиданной проблемой. Дело в том, что гимназии, как известно, готовили молодых людей к поступлению в университет. Законодательно это не было запрещено и выпускникам Раввинских училищ, чем они и воспользовались. Довольно скоро они поняли, что должность казенного раввина не является ни денежной, ни престижной. К тому же надо учитывать, что в эти училища шли, в основном, дети бедных родителей, которые были не в состоянии ни дать другого образования своим детям (а образование всегда считалось очень важным), ни вообще содержать их. Кроме того, туда шли дети тех самых маскилов, которые поддержали идею создания училищ. Многие из них стали преподавателями этих училищ, и по идейным соображениям отдавали туда своих детей. Теперь попробуем представить себе картину появления такого «раввина» в еврейском местечке. Во-первых, он был очень молод — обычно что-то около двадцати лет. Ни о каком авторитете в религиозных кругах и говорить не приходилось. Производить религиозные обряды его не учили, да и Тору он не всегда мог прочесть, не говоря уж о Талмуде, — на это у него просто не хватило бы времени, не говоря о знаниях. Более того, уже сам вид этого «молодого раввина» (так его часто называли в прессе, противопоставляя настоящему раввину) не мог внушать доверия — одевался он в обычное платье российского чиновника, даже кипу не всегда носил, а то и требовал, чтобы в помещении снимали головной убор, что противоречит религиозным установлениям евреев. Над такими раввинами издевались, насмехались, что и отразилось в фольклоре и многих литературных произведениях. Сами казенные раввины оказались в плачевном состоянии: финансово они зависели от общины, а значит, и были вынуждены выполнять ее требования в надежде, что их выберут на второй срок.

Конечно, государство приложило некоторые усилия для того, чтобы защитить своих будущих ставленников, дав им некоторые привилегии. В их число входило, например, освобождение от рекрутской повинности. В 70-х годах была предпринята также попытка назначить жалованье раввинам из сумм коробочного сбора, чтобы освободить их от зависимости от еврейских общин хотя бы в материальном плане.

Самым трудным оказалось не подготовить «просвещенных» раввинов, а обеспечить их выборы, которые по закону повторялись каждые три года. На местах использовали даже силовые методы: выборы обычно проводились в синагогах, и иногда власти отказывались выпускать людей до тех пор, пока они не проголосуют за угодного кандидата.

В результате этой борьбы между государством и еврейскими общинами, продолжавшейся тридцать лет, Раввинские училища были закрыты. Тогда же был введен запрет на «ввоз» раввинов из Германии. Закон о выборах раввинов не был отменен, но с каждым годом найти кандидатов, которые отвечали бы требованиям властей, становилось все трудней, и ко времени исчезновения Российской империи институт казенного раввината в том виде, в котором его задумывали законодатели, прекратил свое существование.

(Опубликовано в газете «Еврейское слово», № 81)