На встрече с членами Совета по правам человека, состоявшейся 9 декабря, президент России Владимир Путин заявил, что запросил дополнительные сведения по судебному процессу о ликвидации международной общественной организации «Мемориал» и одноименного правозащитного центра .
Путин добавил, что «израильские специалисты обнаружили» в списке тех, кого организация причисляет к жертвам политических репрессий, лиц, расстреливавших евреев. По его словам, «Мемориал» не должен допускать в своей деятельности ошибок.
Говоря об «израильских специалистах», Путин имел в виду известного исследователя и историка Арона Шнеера, который в августе опубликовал в фейсбуке имена троих осужденных после войны коллаборантов, участвовавших в уничтожении евреев Латвии. Эти имена Шнеер обнаружил в базе данных жертв политических репрессий «Мемориала» . В сентябре указанные имена в базе «Мемориала» были заблокированы.
«Не должен допускать в своей деятельности ошибок» — это прекрасно. Но в этой базе миллионы имен, ошибки неизбежны. Научная и общественная открытая дискуссия для того и существует, чтобы выявлять ошибки.
Между тем эмоциональным постом Арона Шнеера элементарно воспользовались в кампании против «Мемориала» . Как там у Льва Рубинштейна… «Служил Гаврила лишь предлогом для Первой мировой войны». По‑моему, это очевидно.
Однако 10 декабря журналист Сергей Пархоменко опубликовал в фейсбуке пост, в котором обвинил Шнеера: дескать, выбранная им форма публикации информации привела к тому, что из нее «получился инструмент, немедленно взятый на вооружение теми, кому важно уничтожить “Мемориал” любой ценой».
«Получился инструмент»? Да умеючи‑то, немудрено. Что ж теперь, общаться исключительно с оглядкой на будущих следователей? Я вот благодаря «Мемориалу» читаю дело 1938 года, в котором безо всяких «инструментов» обходятся.
Акценты смещены, стороны обмениваются взаимными упреками.
И это как‑то отвлекает от главного: уничтожают «Мемориал» , который сделал для памяти миллионов невинных жертв больше, чем кто‑либо.
Я попросил поделиться своими впечатлениями сотрудника «Лехаима», который по поручению редакции постоянно работает с архивами:
«Я столкнулся с “Мемориалом” случайно — в любительских изысканиях по истории Большого террора. Задав общий вопрос по статистике национальностей репрессированных, познакомился с удивительными людьми, включая Яна Збигневича Рачинского, нынешнего председателя правления “Мемориала” . Вместо обсуждения обезличенных цифр мы перешли к историям реальных людей, как известных — раввинов Дубина и Либермана, — так и простых, например моих родственников, предков моих друзей из США и случайных людей, которые оказались в тех же или смежных следственных делах. В Москве (наверное, и всем бывшем СССР) никто и близко не умеет так работать с этими знаниями: какой архив и где, какая фраза и что на эзоповом языке на самом деле значит в судьбах реальных людей, что значат бериевские “пересмотры” и почему, например, люди возвращались из лагерей годы спустя после окончания формального срока… Все, с кем я пересекался в офисе на Каретном ряду, — реальные специалисты своего дела — по лагерям, тюрьмам, “тройкам”, психушкам, полигонам и судьбам».
И об этом надо знать: мы рискуем потерять центр бережного и профессионального хранения памяти. Беспамятство — это болезнь.
The Free Press: Дэвид Мэмет: «Том Стоппард и я»
Стоппард и его история
