Рядовой, пехотинец Яков Форзун находился в действующей армии 22 месяца, с октября 1942‑го по июль 1944 года. Из них почти семь месяцев провел в госпиталях, ибо был четырежды ранен, один раз тяжело. Награду получил только одну — Золотую Звезду Героя Советского Союза и входящий в «комплект героя» орден Ленина. В 1946 году , после вручения Форзуну награды в Кремле (раньше он ее получить не мог, ибо вновь попал в госпиталь с тяжелым ранением), сотрудниками Комиссии по истории Великой Отечественной войны Академии наук СССР с ним была проведена беседа. Благодаря этому в нашем распоряжении оказался первоклассный источник. Распечатка стенограммы беседы с Форзуном составляет 10 машинописных страниц.
Комиссия по истории Великой Отечественной войны АН СССР была создана в январе 1942 года и работала до декабря 1945 года. Формально руководителем комиссии был заведующий отделом агитации и пропаганды ЦК ВКП (б) Григорий Александров, однако инициатором создания и фактическим руководителем комиссии на всем протяжении ее работы был член‑корреспондент АН СССР Исаак Минц (1896–1991). Поэтому за ней прочно закрепилось название «комиссия Минца». После прекращения работы комиссии большая часть ее сотрудников вошла в созданный в 1946 году в Институте истории АН СССР сектор истории Великой Отечественной войны, ставший «формой инобытия» комиссии. Однако в 1947 году сектор истории Великой Отечественной войны объединили с сектором истории советского общества, при этом большинство бывших сотрудников комиссии уволили. Это стало проявлением общей линии на ограничение изучения истории Великой Отечественной войны. Для создания официального канона истории войны работа с документами, тем более такого рода, как собранные комиссией, не требовалась.
Сотрудниками комиссии (в ее состав входили известные советские историки Э. Б. Генкина, Л. М. Зак, И. М. Разгон, А. Л. Сидоров, В. И. Шунков и др.) были собраны тысячи документов, но самое главное — записаны рассказы участников войны, как бойцов и командиров Красной армии, так и партизан. Кроме того, сотрудники комиссии записали рассказы жителей освобожденных от оккупации территорий. Материалы комиссии делятся на несколько тематических блоков: история воинских частей, оборона городов, партизанское движение, жизнь в оккупации, Герои Советского Союза и другие .
Всего сотрудниками комиссии было записано около 4 тыс. интервью. Среди них свыше 300 интервью с евреями. С военнослужащими‑евреями были проведены беседы не потому, что они были евреями, а поскольку они чем‑то отличились в боях. Целью историков в конечном счете было создание героического нарратива. Научные задачи переплетались с агитационными. Однако в годы войны еще не сформировался идеологический канон истории войны, также как общепринятый язык ее описания. Большинство интервью передают живую речь и содержат нередко подробности, о которых впоследствии предпочитали умалчивать . Не случайно на протяжении десятилетий доступ к этому комплексу первоклассных материалов был закрыт или ограничен. Многие интервью, наряду с рассказами о боевых действиях, содержат сведения о предвоенной жизни респондентов, нередко начиная с детства. Это уникальный источник не только по военной, но и по социальной истории, позволяющий, среди прочего, приблизиться к пониманию феномена советского еврейства.
Половина рассказа Якова Форзуна посвящена его довоенной жизни. На мой взгляд, это не менее интересная часть интервью, нежели та, что повествует об обстоятельствах его подвига. Подавляющее большинство рассказов евреев‑ветеранов о войне, так же как воспоминаний и дневников военного времени, принадлежат образованным жителям больших городов — в целом бенефициарам советской власти. Форзун был евреем местечковым, родился в Коростышеве Житомирской области, лишь в 1938 году получившем статус города. Это было местечко «с историей». По переписи 1897 года, евреи составляли больше половины его населения (4160 человек), в 1926 году еврейское население сократилось до 3017 (свыше 37% населения местечка), а в 1939‑м здесь осталось 2170 евреев, хотя все еще больше трети населения Коростышева . Яков Форзун родился 6 октября 1924 года. Большую часть своей 17‑летней довоенной жизни провел в Коростышеве. Эта жизнь была необыкновенно — впрочем, для большинства населения страны обыкновенно — бедной, временами просто нищей, иногда на грани голодной смерти. Его отец, сапожник по профессии, оставил жену с тремя детьми, двумя мальчиками и девочкой, и уехал в Донбасс. Он помогал семье, но делал это нерегулярно, «так что нам жилось плохо», вспоминал Яков. Приведу большую часть его бесхитростного рассказа о довоенной жизни. Он того заслуживает. Стилистические особенности первоисточника сохранены.
Я почти всю жизнь прожил в Коростышеве. Мать видела, что живется плохо, и мы в 1927 году уехали в Донбасс к отцу, потом снова вернулись; на станции Знаменка мать нас потеряла, мы пробыли 1 месяц на квартире у какой‑то женщины, которая нас приютила. Мать заболела, ее положили в больницу, сестру взяли в приют, а я с братом находились у чужой женщины. Потом мы стали писать в Коростышев, где была мамина сестра, она стала думать, как нам помочь и сын маминой сестры — двоюродный брат — приехал за нами и нас забрал. Потом он поехал за мамой в больницу и забрал ее из больницы, а сестру из приюта. Он привез нас в Донбасс (в Сталино) к отцу. Там заболел мой маленький брат и умер. Мы остались вдвоем и тоже стали болеть. В Сталино очень нехороший климат и он вредно действовал на нас. Мы тогда поехали в Коростышев, а отец уехал обратно в Донбасс.
Когда мне было шесть лет он прислал маме письмо в котором сообщал, что расходится с ней. Отец предложил маме отправить к нему детей, но мама не захотела. Он нам посылал деньги, посылки, а иногда и сам приезжал к нам.
Когда мне исполнилось 7 лет, то я поступил учиться в еврейскую школу. Учился один год в первом классе, потом в Донбассе учился три года. Учился я ничего, занятия происходили на еврейском языке.
Коростышев маленький город, там имеются парки, леса, много фруктов, протекает река Тетеря, в общем замечательное место.
Жили мы бедно, а в школе помогали нуждающимся: то выдадут ботинки, то пальто, то рубашку. Учителя обращались с нами хорошо. Учителя были евреи. Я изучал букварь, все это на еврейском языке. В школу я поступил в 1931 году и проучился в ней до [19]33 года. Когда я учился в еврейской школе, то читал на еврейском языке. Из русских писателей я читал произведения Алексея Толстого, Лермонтова, Горького, Николая Островского (Как закалялась сталь). Читать приходилось мне мало. На фронте — некогда, а в госпитале книг почти не было, изредка приносили шефы книги для чтения.
В 1933 году в Коростышеве был голод. Питались картофельными очистками и свекольной ботвой. Мы с сестрой опухли от голода. К нам приехал один из Донбасса и предложил забрать детей в Сталино. Мать, видя кругом десятки смертей от голода, согласилась отпустить нас в Донбасс к отцу, чтобы спасти нас. Мы приехали к отцу в Донбасс. У отца была другая жена. Она, конечно, была против того, чтобы отец взял нас к себе, но отец сказал, что детей он никуда не отдаст и он взял нас к себе на квартиру. Через несколько месяцев я заболел тифом. Меня сразу отправили в больницу, где я пролежал 7 месяцев (в Сталино). Думали, что я умру, давали мне дышать кислородом. Все‑таки я вылечился и меня взяли из больницы домой. В Сталино я пошел учиться во второй класс.
Отец работал сапожником. Дома все было. Отец к нам хорошо относился, одевал нас. Я учился во втором и третьем классе, в третьем классе я остался на второй год. В 1936 году мать стала часто писать, что ей плохо и чтобы мы приехали к ней. Отец нас хорошо снабдил на дорогу и отправил в Коростышев. Мать очень болела, у нее был порок сердца, ей даже ходить было трудно. Когда я приехал домой, то снова пошел в школу и учился в ней весь 1937 год. Я кончил 4 класса в еврейской школе. Когда мне было 13 лет, я ходил на вокзал, помогал относить чемоданы, вещи и мне давали деньги, а иногда кормили. Потом отец стал посылать деньги, подросла сестра и пошла работать, в общем кое‑как крутились. Жили мы в плохом одноэтажном доме — мазанке, печь разваливалась, как стукнешь дверью, так весь дом трясется. В доме была кухня, зал и спальня. Обстановка была плохая. В общем дом был как землянка.
Приехала к нам мамина сестра с мужем, мы им уступили одну комнату. Мы жили в очень плохой обстановке, так как дом был ветхий, двери все время падали.
Сестра стала работать кассиром в парикмахерской, зарабатывала она 100–150 рублей в месяц. Но быть кассиром в парикмахерской — это плохая специальность и сестра перешла работать в артель портных: она там проработала 3 года (с 1937 по 1940 г[од]) портнихой. Потом в 1940 году она вышла замуж и уехала в Житомир. Я остался с мамой. В 1939 году я пошел работать курьером в Горсовет, проработал я там год, зарабатывал мало — 120 руб. в месяц. Я просил помочь мне, чтобы дали валенки, но мне ничего не дали, я ушел сам оттуда, потому что тогда было свободно в отношении ухода с работы. Потом я поступил в артель портных; проработал там 5 месяцев. Потом приехал мой дядя в Житомир. Я хотел научиться какой‑нибудь специальности; мой дядя был хорошим лудильщиком, он забрал меня к себе, с тем, чтобы я был его помощником. Он мне обещал платить 600 рублей в месяц. Я научился лудить и мне стали платить 800 рублей в месяц. Это работа тяжелая, но специальность хорошая. Я проработал до 1941 года. Мама была одна в Коростышеве. Я и сестра помогали маме деньгами и продуктами. Мой дядя работал в артели .
Некоторые фрагменты рассказа Форзуна требуют пояснения. Сталино — это бывшая Юзовка, ныне Донецк, крупнейший центр угледобывающей и металлургической промышленности. Так что «нехороший климат» в городе объяснялся не природными условиями. Ни британского предпринимателя Джона Хьюза (Юза), ни капитанов социалистической индустриализации не слишком заботили экология и здоровье обитателей поселка, быстро ставшего городом. «Свободно в отношении ухода с работы» в СССР было до 26 июня 1940 года, когда был опубликован указ Президиума Верховного совета СССР, запрещавший «самовольный уход рабочих и служащих из государственных, кооперативных и общественных предприятий и учреждений». Нарушители карались на первый случай тюремным заключением от двух до четырех месяцев.
Вскоре после начала войны Яков и его мать эвакуировались буквально «своим ходом»: «Шли пешком, связали узелок и пошли». Добрались до Киева, оттуда отправились дальше на восток. В эвакуации Яков работал в колхозах: сначала в районе станции Барвенково на Харьковщине, потом в Ростовской области и, наконец, в Пензенской. Судя по всему, парень он был трудолюбивый и покладистый. «Все меня там любили», — вспоминал Яков о своей работе в колхозе в районе Барвенково. «В колхозе я проработал год, работать приходилось и днем и ночью, жилось нам хорошо» — это уже о работе помощником тракториста в Пензенской области. «Что касается работы, то мне больше нравится работать лудильщиком, чем на сельскохозяйственных работах», — все же заключил Форзун .
В августе 1942 года Якова призвали в армию. Ему еще не исполнилось 18 лет. Сначала его направили в танковый полк в Ульяновске, затем в стрелковую бригаду в Чапаевске, после пятимесячной подготовки — на Брянский фронт.
Летом 1943 года мы шли на Брянск. Я был на фронте в качестве автоматчика. Первый бой был удачным, мы сразу взяли деревню, нам приказали идти дальше в наступление, взяли вторую и третью деревню, мы шли через Брянский лес и дошли до станции Карачево. Там завязался сильный бой, мы пошли в наступление и меня там ранило. Я был очень тяжело ранен в голову, в грудную клетку и бедро. Меня положили на носилки и понесли в командный пункт — в сан[итарную]роту, оттуда меня сразу отправили в санбат и дальше в полевой госпиталь. Там мне вынули осколки и отправили в тыл — в город Арзамас Горьковской области, где я пробыл 5 месяцев, а когда выздоровел, меня отправили обратно в часть. 5 января 1944 года меня выписали из госпиталя. Я попал в запасной полк и сразу меня отправили на фронт. Наша часть попала в наступление. Под Витебском ранило в ногу — это было 1 марта 1944 года. Я опять попал в госпиталь в гор. Калинин, где пролежал 1,5 месяца, а когда выздоровел и попал на фронт в 6‑ую армию (67‑ую дивизию), то меня сразу взяли в пулеметную роту. Пулемет я знал до этого очень поверхностно, так как специально его не изучал, но в пулеметной роте я 2 месяца изучал пулемет, меня поставили № 1 пулеметного расчета. Когда я был на отдыхе, то учился несколько месяцев. 22 июня 1944 г. меня снова направили на фронт; был приказ идти в наступление, нас бросили на прорыв, мы прошли километров 60. Я все время был с пулеметом — был командир расчета, я был № 1 и был № 2; мы очистили местность от неприятеля и шли по Калининской области: пулемет пришлось тащить на себе, иногда тащили вдвоем, а если сильная грязь, то приходилось класть его на плечо и тащить одному. Мы подошли 27 июня к Западной Двине, и был приказ форсировать Западную Двину. Мы заняли огневую позицию, окопались, чтобы нас не было видно. Левый и правый берега Двины — низменные; на левом берегу была высотка. Я замаскировал свой пулемет, чтобы его не было видно, кустарником и травой. Командир нам сказал, что есть приказ командования армии рано утром 27 июня форсировать Западную Двину, и мы должны приказ выполнить с честью и выбить врага. Я вышел и сказал командиру, что я буду первым форсировать Западную Двину. Я был уже комсомольцем. Как меня взяли в армию — в 1942 году — я вступил в комсомол. Я решил, что как комсомолец я должен быть в первых рядах и показать пример остальным. Я сразу сделал самодельный плот. Мы собрали в деревне бревна, доски <…> работали так, чтобы не было заметно. Я самый первый сделал плот и сказал, что он готов. Рано утром было очень туманно. Я поставил пулемет, сел на плот, за мной плыли из моего расчета пулеметчики, а на плоту я был один с пулеметом. Это было рано утром. Я был первый с пулеметом. Вернулись разведчики, сказали, что немцы держат оборону, сказали, где находятся сторожевые посты. Когда мы переправились со своим расчетом, то немцы стали нас обстреливать. Ширина Западной Двины в том месте — метров 600–700. Мы переправились и по нам открыли ураганный огонь, нам удалось уцелеть. Я замаскировал пулемет, и мы отправились с финками к сторожевым постам. Немецкие посты были тоже замаскированы, но наша разведка сообщила нам, где они находятся — их там было 3 фрица, надо сказать, что здоровенные; один из них сидел, другой стоял, а третий прислонился и смотрел в другую сторону, по направлению к своим. Мы подошли, закрыли рот им и ножами их прикончили, вонзив нож в сердце. Они даже не крикнули, мы их бросили в окопчики и забросали землей, ветками. Мы забрались в пустые траншеи, взяли пулеметы и начали ползком передвигаться. Мы выбрали боевую позицию, забрали пулемет, замаскировались и условились, что как только я дам выстрел, то тогда наши части будут переправляться, это был сигнал идти в наступление: немцы тогда спали, они караулили всю ночь, а когда наступило утро, то легли спать. Когда я дал очередь из автомата, то наши войска сразу начали переправляться. Я же стал обстреливать немцев из пулемета. Мы заняли оборону. Целый день немцы молчали, и мы пока молчали. Мы ждали, чтобы подошла артиллерия, она не могла так быстро передвигаться, как мы.
Утром немцы узнали, что мы переправились и начали нас выбивать, пустив в ход гранаты, винтовки, артиллерийские орудия. Наши стали отступать. Я решил, что отступать не буду и не сделаю ни одного шага назад. Немцы пошли в контратаку. У нас переправилась только пехота, артиллерия еще не подошла, создалась паника и наши войска стали отступать и переправляться обратно. Я со своим пулеметчиком все время отбивался и отбивал все контратаки. Все погибли из моего расчета, командир роты и командиры взводов были убиты. Из расчета убило подносчика снарядов и командира расчета. Мне пришлось держаться целые сутки до прихода другой части. Я собрал 40 коробок с патронами и стал опять отбивать контратаки. Эти коробки находились в 10 метрах друг от друга. В моем расчете были гвардии старший лейтенант Жилин и гвардии старший лейтенант Серагов. Мы били на правом фланге, и мы все время меняли позиции, чтобы нас не обнаружили. Целый день я так отбивался, на нас шла целая рота немцев. Я застрочил из пулемета, немцы падали как мухи, к вечеру все затихло и целую ночь мы держали оборону, трое суток мы ничего не ели, целую ночь мы простояли, а утром 28‑го подошла наша пехота и артиллерия, подошла «Катюша» и как начали бить и около нас и через нас. Наши не знали, что мы удерживаем позицию, пришлось замаскироваться, мы окопались еще глубже. Началась артподготовка, заиграли «катюши», немецкие танки повернули назад. Мой пулемет разбили. Стала переправляться другая часть, стали кричать: «вперед, вперед, за Родину!», и я захватил автомат и гранаты и пошел в наступление с другой частью, я же пошел с автоматом в контратаку. Все части переправились, немцев прогнали. Мы не знали, где находится наша часть, и мы прошли с другой частью несколько километров. Мы пошли искать свою часть и отправились обратно на свой берег, часть свою я нашел, собрались остатки людей. Нам дали отдохнуть сутки. Меня видел заместитель командира полка по полит. части, в бою он замаскировался в плащ‑палатке и был, как убитый, на воде, переправился к берегу, залез под плот и смотрел, что творится кругом. Я спросил его: «Не вы ли, товарищ командир, находились в плащ‑палатке на воде?» Он ответил, что это был он и все смотрел, как я действовал. Тогда он стал писать рапорт в Москву о том, чтобы меня представили к награде. Он следил за действиями всех и был приказ о том, чтобы всех оставшихся в живых представить к награде .
13 июля 1944 года, уже в Латвии, Форзун был ранен в очередной раз: осколок раздробил ему левую ногу. По счету Форзуна это было третье ранение. Согласно наградному листу, он был ранен пять раз: 25.11.1942, 23.09.1943, 1.02.1944, 1.07.1944 и 13.07.1944 . Очевидно, сам Форзун учитывал только те ранения, в результате которых он надолго оказывался на госпитальной койке. Замечу, что отыскать его наградной лист в базе данных «Подвиг народа» оказалось не так просто, ибо он именуется в нем Фарзуном. Как только не переиначивали писари, командиры и врачи его фамилию (Форцун, Фордзун, Фордзон) и отчество: вместо Цалевич — Целевич, Пелевич, Павлович. На сей раз Форзуна отправили в госпиталь в город Фурманов Ивановской области.
В госпитале ему пришлось наслушаться обычных разговоров о том, что евреи не воюют. Об этом он на редкость откровенно рассказал сотрудникам «комиссии Минца»:
В части ко мне относились ничего. Когда я лежал в госпитале, то мне говорили, что евреев не видно на фронте, что евреи прячутся. Я им не возражал, [потому] что знаешь, что если им что‑нибудь скажешь, то они же тебя убьют в первом бою. Поэтому я решил им ничего не говорить. В госпитале было очень плохо в этом отношении. Я много лежал в госпиталях и там разговоры одни и те же, что евреи не хотят воевать. Больные относились плохо. Они не знали, кто я такой по национальности и начинают говорить, что евреи не хотят воевать, только в тылу прячутся, я все слушаю, что они говорят, и молчу, ничего не отвечаю. Я все ждал, когда прибудет известие о моем награждении, тогда они увидят, хотят евреи воевать или нет. После того, как зачитали приказ о моем награждении, все замолчали. Никто ничего больше не говорил. На фронте, конечно, в этом отношении лучше. Этого не чувствуется. Это чувствуется только в госпиталях. Я иногда говорил об этом начальству. В госпиталях было много вышедших из тюрем уголовников, вскоре после выхода из тюрьмы попавших на фронт, а потом в госпиталь. Такие настроения я встречал только в тылу, но не на фронте .
Шестьдесят с лишним лет спустя Форзун был более откровенен: «К таким разговорам я, к моему великому сожалению, уже привык на фронте» .
Звание Героя Советского Союза присвоили Форзуну удивительно быстро — менее чем через месяц после его подвига, 22 июля 1944 года. Узнал он об этом несколько месяцев спустя, в госпитале. В интервью, которое уже очень немолодой Форзун дал в 2008 году сайту «Я помню», он рассказал, что после боя «появились старшие командиры, жали мне руку, на позиции пришел корреспондент из нашей дивизионной многотиражки, стал расспрашивать про обстоятельства боя, меня сфотографировали для газеты». Соответственно, в армейской газете «Боевой натиск» появилась статья о его подвиге и о том, что его представили к «высшему званию». Форзун свернул газету и положил ее в карман . Несомненно, речь идет о публикации в номере «Боевого натиска» от 1 июля 1944 года. На первой странице газеты под шапкой «Они первыми форсировали Западную Двину» был размещен рисунок К. Семенова с фотографии Н. Финикова со следующей подписью: «Вот они перед тобой три богатыря‑гвардейца старшина ЖИЛИН Василий Иванович, гвардии старший лейтенант СИРАГОВ Павел Иванович и гвардии рядовой ФОРЗУН Яков Целевич. Эти герои первыми форсировали Западную Двину и, закрепившись на том берегу, отбили несколько яростных контратак противника. СЛАВА ИМ!»
В заметке ничего не говорилось о представлении Форзуна к званию Героя Советского Союза. И не могло говориться: командир полка подполковник Дегтярев представил его к званию Героя Советского Союза через три недели, 22 июля 1944 года. Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении гвардии красноармейцу Якову Форзуну, наряду с другими отличившимися в боях в Белоруссии, звания Героя вышел в тот же день и был перепечатан в «Боевом натиске» через два дня . Но так не бывает! Представление командира полка должно было быть завизировано вышестоящим командованием, вплоть до командующего армией. И в самом деле: подписи командиров дивизии, корпуса, наконец, командующего 6‑й гвардейской армией гвардии генерал‑полковника И. М. Чистякова и члена военного совета армии гвардии генерал‑майора К. К. Абрамова на наградном листе имеются, причем визы двух последних датированы 23 августа 1944 года. А ниже штамп: присвоено звание Героя Советского Союза, и дата Указа Президиума Верховного Совета — 22.07.1944!
Объяснение этой фантасмагории дает докладная записка начальника Управления кадров РККА генерал‑полковника Ф. И. Голикова «о награждении по 1‑му Прибалтийскому фронту» на имя И. В. Сталина, датированная 7 июля 1944 года. Сталин лично утверждал списки на присвоение звания Героя Советского Союза, Президиум Верховного Совета лишь штамповал указы. О присвоении звания Героев военнослужащим, отличившимся «при прорыве сильно укрепленной, глубоко эшелонированной оборонительной полосы противника между городами Полоцк и Витебск и при форсировании реки Западная Двина», ходатайствовали маршал Советского Союза начальник Генерального штаба РККА А. М. Василевский и военный совет 1‑го Прибалтийского фронта. Василевский в период Белорусской наступательной операции («операция Багратион») находился на фронте и на месте координировал действия 1‑го Прибалтийского и 3‑го Белорусского фронтов. Несомненно, маршал хотел, чтобы отличившиеся в упомянутых выше боях были оперативно награждены, и подал список, включавший 146 фамилий, помимо обычного порядка . Кто включил гвардии рядового Якова Форзуна в этот список, мы вряд ли когда‑нибудь узнаем. Ясно одно: столь оперативное присвоение ему звания Героя Советского Союза объясняется ходатайством начальника Генерального штаба Красной армии.
В любом случае важно, что писал командир полка в представлении Форзуна к званию Героя:
В наступательных боях по прорыву сильно укрепленной полосы обороны противника 22 и 23 июня 1944 года в районе деревни Сиротино, тов. Фарзун (так! — О. Б.) смело и храбро сражался с противником и огнем из пулемета уничтожил 6 гитлеровцев.
24 июня 1944 года в момент форсирования реки Западная Двина, первым из роты форсировал на подручных средствах реку, немедленно открыл огонь из пулемета по противнику и прикрывал переправу наших подразделений. В ночь на 25 июня 1944 года, когда противник, стремясь сбросить наши подразделения в реку, крупными силами пехоты при поддержке артиллерии и танков перешел в ожесточенные контратаки, тов. Фарзун невзирая на ожесточенный огонь противника отражал контратаки.
Когда выбыл из строя наводчик пулемета, тов. Фарзун сам лег за пулемет и продолжал отражать контратаки. Тов. Фарзун в этом бою отразил 11 контратак противника и не ушел с занимаемого плацдарма до подхода подкрепления, уничтожив свыше 40 солдат и офицеров противника .
В конце августа в «Боевом натиске» был опубликован парный снимок Форзуна с Героем Советского Союза старшим сержантом Дмитрием Татмяниным .
Сам же герой понятия не имел, что высокое звание ему уже присвоено. Он поделился с товарищем по палате тем, что его представили к званию Героя Советского Союза. В интервью, которое взяли у него в 2008 году для портала «Я помню», Форзун рассказывал, что показал ему заметку из дивизионной газеты. Однако, как мы знаем, о представлении Форзуна к званию Героя Советского Союза в заметке не говорилось; возможно, кто‑то из командиров сообщил ему о представлении, а заметка в газете подтверждала, что нечто экстраординарное Форзун в самом деле совершил. По словам Форзуна, товарищ,
меня не спрашивая и мне ничего не говоря, написал письмо на имя Михаил Ивановича Калинина, в котором сообщил, что рядовой Форзун лежит в Фурмановском госпитале. В январе 1945 года меня вызывает к себе начальник госпиталя, а у него в кабинете находятся военком города и первый секретарь горкома. Спросили у меня анкетные данные. Я ответил, и тут все стали меня поздравлять, начальник госпиталя передает мне пакет. А внутри пакета временное удостоверение Героя Советского Союза. В госпитале сразу собрали митинг, у них впервые среди раненых появился Герой Союза. Поздравляли, а потом попросили меня выступить перед ранеными бойцами и рассказать, за что получил Звезду.
Я вышел перед ранеными и медперсоналом, стою на костылях, и начинаю выступление следующими словами: «Для тех, кто в палате заявлял, что евреи не воюют, хочу сообщить — Я еврей!»...
Известие о присвоении Форзуну звания Героя стало подлинной сенсацией в госпитале, да и в городе. Точнее, в городке: население Фурманова, по переписи 1939 года, составляло 36 тыс. человек. 9 января 1945 года в городской газете (органе Фурмановского горкома и горсовета) была опубликована статья за подписью начальника госпиталя майора медицинской службы К. Трушковского, посвященная Форзуну. В ней говорилось: «Наш прославленный герой — боец‑пулеметчик т. Фордзон Яков Целевич по национальности еврей, происходит из семьи рабочего… Воспитанный в трудовой обстановке тов. Фордзон закалил свою волю и свои силы и был всегда готов отдать их своей Родине, своему народу». Здесь же сообщалось, что «сталинская дружба народов является залогом величайших побед Красной армии на фронтах Отечественной войны» .
Как раз «дружбу народов» Яков Форзун ощутил в госпитале в полной мере.
Форзун провел в госпитале полгода, после чего был комиссован из армии: после пятого ранения государство признало его непригодным к службе. Золотую Звезду в начале 1946 года он получал все еще на костылях.
После демобилизации Форзун обосновался в Житомире. Его сестра как будто осталась в Медногорске на Урале, куда ее забросили перипетии эвакуации. Форзун не упоминает о судьбе родителей. Всю жизнь он проработал бригадиром на житомирском заводе «Рембыттехника». Его образование осталось на уровне семи классов средней школы, которые он закончил в 1939 году. Советские справочные издания несколько «улучшили» его социальное происхождение, сообщая, что Форзун родился в «семье рабочего», а не «кустаря‑одиночки», по советской терминологии. Видимо, Форзун не был активен в общественной жизни: в партию вступил только в 1961 году. Рискну предположить, что местной парторганизации «поставили на вид», что Герой Советского Союза — беспартийный.
В 1990 году Форзун вместе с детьми уехал в Израиль. Поселился в городке Ор‑Акива между Хайфой и Тель‑Авивом. В советские времена Героя после эмиграции ожидало бы забвение на родине. К примеру, сведения о Герое Советского Союза ефрейторе Калманисе Шурасе (Шуре), репатриировавшемся в Израиль в 1979 году, не были включены в справочник о Героях Советского Союза. Такая же участь постигла Героя Советского Союза полковника в отставке Вольфа Виленскиса (Виленского), уехавшего в Израиль в 1983 году после 11 лет отказа. Но времена изменились: в 2005 году генеральный консул России в Хайфе торжественно вручил Якову Форзуну медаль «65 лет Победы в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.». Форзун остался к тому времени единственным Героем Советского Союза, проживавшим в Израиле. В 2014 году генеральный консул в Хайфе и глава представительства Россотрудничества в Израиле посетили героя, чтобы лично поздравить его с 90‑летием . 27 февраля 2015‑го они же вручили ему памятную медаль к следующему, 70‑летнему юбилею Победы . А 6 июня 2015 года, на 91‑м году Яков Форзун скончался в Нетании.
Яков Форзун. 2012. Скриншот видеоинтервью / Youtube
«Случай Форзуна» и удивителен, и типичен. Это, судя по стенограмме его беседы с сотрудниками «комиссии Минца», «простая душа», наивная и открытая. Он принимает жизнь «как она есть», рассказывает об ужасных вещах, но не жалуется и не ропщет. Он никак не связывает свои — и окружающих — проблемы с политикой власти, в том числе и смертельный голод. Единственная, пожалуй, обида, — это когда ему, курьеру, работавшему за копейки, отказали в выдаче валенок. Сапожник для него — едва ли не представитель «высшего общества» («в доме все было»), совсем неплохо быть и лудильщиком. Эвакуация, тяжелый труд в колхозе — но зато все сыты, включая больную мать, находящуюся на его содержании, и к ним хорошо относятся. Ему совсем немного нужно для счастья: «Коростышев маленький город, там имеются парки, леса, много фруктов, протекает река Тетеря, в общем замечательное место» . Любимое развлечение Форзуна — кино, он не пропускает ни одного фильма, его фаворит, конечно, «Чапаев»: «…там есть замечательное место, как Анка‑пулеметчица села на коня и поехала к Фурманову, сообщила Фурманову, что Чапаева ранили, а потом убили. Петька сам себя застрелил, а Фурманов здорово побил немцев». Не отсюда ли стремление в армию? «Я был очень доволен, когда меня взяли в армию. Мне нравится военная профессия» . Характерно, что Форзун то ли оговаривается, то ли не видит разницы между немцами и белыми: ведь и те и другие — враги.
Форзун воевал за советскую власть без страха и упрека. На таких, как он, держалась Красная армия. Я говорю о подобных ему людях любой национальности. Другое дело — как власти, военные и гражданские, относились к бойцам. Относились по‑разному, иногда заботливо, иногда не слишком. Нередко — как к пушечному мясу. Форзун был четырежды ранен, причем первый раз очень тяжело. Это не мешало вновь и вновь отправлять его на фронт, пока он не стал, после пятого ранения, вовсе непригоден для «эксплуатации». Характерно, что доблестно воевавший и четырежды раненный солдат не удостоился до получения Золотой Звезды никаких наград, даже медали «За боевые заслуги», занимавшей низшее место в советской наградной иерархии. Присвоение сразу звания Героя Советского Союза, без наличия каких‑либо предшествующих наград, — дело довольно редкое. Для этого нужно было не только совершить нечто экстраординарное, но и попасть в «наградную волну» в связи с проведением какой‑либо крупной и успешной наступательной операции. В случае Форзуна эти обстоятельства сошлись. Что нисколько не умаляет его личного подвига.
Самуил Гордон и его рассказ «Тель‑авивский виноградарь»
Розалия Фридзон: такая, как все
