Материал любезно предоставлен Tablet

Когда 30 января 1933 года Адольф Гитлер пришел к власти в Германии, он получил полномочия, чтобы внедрить свою расистскую идеологию касательно евреев Германии: их тогда было 535 тыс. на 67 млн населения Германии. После выборов 5 марта в рейхстаг (парламент) новое правительство Германии разрешило применять насилие по отношению к евреям, и на улицах крупных немецких городов нацистские молодчики стали повсеместно нападать на евреев и жестоко избивать их. Всего за несколько месяцев нацистское правительство издало множество постановлений и предписаний, которые фактически вытеснили евреев из экономической жизни и свободных профессий с целью заставить их покинуть Германию.

Изумление и шок — вот как реагировали на это немецкие евреи. Дневники и мемуары — свидетельства их отчаяния и крайнего замешательства. Еще один первичный источник информации — частные письма, которые немецкие евреи посылали родственникам, проживавшим за границей. Эти письма отражают, как мужчины и женщины реагировали на ужасающие события, происходившие день ото дня вокруг, какие чувства они испытывали. Один из таких ресурсов — к нему обращаются лишь изредка — письма членов германской «Бней‑Брит» («Сыны Завета») родственникам в Соединенные Штаты. Многие из этих писем были пересланы в международную штаб‑квартиру «Бней‑Брит» в Цинциннати и доселе хранятся в архиве организации.

Евреи учредили германскую «Бней‑Брит» в Берлине в 1882 году, чтобы бороться с волной антисемитизма, набиравшей силу среди населения и в организациях типа братств. Уже с 1882 года члены германской «Бней‑Брит» были по большей части людьми из среды предпринимателей, промышленников, юристов и врачей. В общем и целом члены «Бней‑Брит» представляли собой самую влиятельную часть европейского еврейского общества, многие из ведущих фигур еврейской жизни в ней состояли. На момент основания берлинской ложи крупнейшая и богатейшая немецкая еврейская элита проживала в Берлине и играла важную роль в культурной и интеллектуальной жизни города. К 1925 году в Германии было 107 лож «Бней‑Брит», объединявших более 15 тыс. членов.

Притом что эти события встревожили и потрясли всех немецких евреев: им просто не верилось, что такое возможно, — в особенно глубокое отчаяние пришла элита общины: ведь среди ее членов бытовало убеждение, что их оградит от опасности экономическое и социальное положение, а также вклад в жизнь и культуру Германии. Именно к этому классу принадлежали члены «Бней‑Брит», и многие из них писали родственникам, жившим в США, частные, взволнованные письма, где рассказывали о том, в каком кошмаре вдруг очутились. В письмах они пронзительно пишут о том, как оцепенели от ужаса, когда привычный им мир рухнул.

В письме — его в апреле 1933 года написал своей дочери, жившей в США, один престарелый врач — выражены отчаяние, разочарование и возмущение автора тем, что обрушилось на него и его коллег.

Жизнь твоей дорогой мамы в опасности из‑за ее слабого здоровья — вот в основном почему я выехал из Берлина как можно быстрее. До того времени со мной лично ничего не случалось. <…> Сам я нахожусь на грани полного нервного срыва. Я определенно не смог бы промолчать в случае какого‑то конфликта. То, что это могло бы означать, другие врачи уже почувствовали на собственной шкуре. Теперь, после нескольких дней в Париже, где люди не смотрят на тебя ненавидящими глазами, где они приветливы и человечны, я снова могу вздохнуть спокойно, а дома в последнее время не мог.

И ради этого я должен был потерять на войне отца, ради этого я в войну должен был покинуть жену и детей и рисковать жизнью в качестве добровольца. Я должен был потерять все и после войны построить новую жизнь, чтобы моя семья не страдала от голода. Ради этого я в 60 лет гордился тем, что врагов у меня очень мало, а друзей много, что у меня есть репутация и я пользуюсь уважением, — ради того, чтобы теперь закончить жизнь гражданином второго сорта. В этих методах куда больше жестокости, чем в любых проявлениях антисемитизма прежде, ведь они не убили 13 тыс. за один день, после чего зверь успокоился бы, — нет, теперь холодно и расчетливо мало‑помалу уничтожают сотни тысяч евреев духовно, физически, морально, а теперь наконец и экономически. И даже если нынешний ураган ослабнет, он разразится снова, как только экономические трудности сделают невозможным успех Гитлера. Нельзя позволять, чтобы огромная шайка необузданных юнцов постоянно выкрикивала: «Надо погубить евреев!» Тогда евреи просто будут вынуждены погибнуть. Вот чего теперь требует эта бессердечная прослойка. Я умоляю тебя уничтожить это письмо, потому что не хочу даже в самой малой мере повредить репутации Германии. Собственно, благодаря моим друзьям и моему положению я видел от Германии только хорошее, а потому не хочу показаться неблагодарным. Но теперь, к сожалению, всё во мраке. И раз так, я просто хотел открыть тебе свое измученное сердце, чтобы мне стало легче. Но прошу тебя: пожалуйста, будь осторожна — пусть ничто не получит огласку через тебя. Всякий раз, когда за рубежом порицают Германию, гнев вымещают на евреях. Им приходится расплачиваться за чужие грехи. И, наконец, будь очень осторожна, когда пишешь нам, потому что после того, как мы обратились за справками в американское консульство, все до одного твои письма вскрывали.

Твой отец.

Это письмо наглядно показывает, что евреи в письмах критиковали правительство крайне осторожно, так как за это могли поплатиться жизнью. Автор письма также напоминает дочери, чтобы и она в письмах соблюдала осторожность, так как за евреями велась постоянная слежка. Он поясняет, что письма дочери вскрывают после того, как он наводил справки в американском посольстве. Он также упоминает, что немецким евреям — а это правда и притом неприятная — пришлось бы дорого расплачиваться за любое действие против Германии, которое совершилось бы с подачи евреев за рубежом. Это соображение отражает суровую реальность: германское правительство возлагало на евреев Германии вину за антигерманские митинги и демонстрации, которые устраивали евреи в других странах. Автор намеренно не указал в письме дату и не подписался, мало того — письмо отослано из Парижа, куда он ездил с женой, так как письма, отправленные не из Германии, не вскрывались, не проверялись и не цензурировались.

2 апреля 1933 года жена другого берлинского врача и члена «Бней‑Брит» написала родственнице в США, проникновенно описывая то, чему была свидетельницей 1 апреля во время общенационального бойкота евреев в Германии, а также свою реакцию и переживания в связи с увиденным.

Я постараюсь дать тебе понятие о том, что повидала вчера — в субботу, 1 апреля… Я много чего повидала в жизни, но ничто из пережитого мной не может сравниться с этим нацистским бойкотом в отместку за «пропаганду о зверствах» против немцев. Кровопролития не было, это верно, но унижение евреев, их совершенно беспомощное положение, трусость этих выродков при проведении в жизнь приказов сверху (Геббельса и Герринга [sic!]) — а они проводились в жизнь до последних мелочей, в самых тонких подробностях, — не поддаются описанию.

Я хотела увидеть своими глазами, что происходит, и потому пошла по Курфюрстендам — по улице, очень похожей на 5‑ю авеню в Н.‑Й. — она очень длинная, квартал за кварталом, — большие и маленькие элитные магазины там перемежаются большими кофейнями и кинотеатрами. Днем по субботам туда ходят гулять и поглазеть на витрины, но какая картина открылась взору вчера! На больших витринах всех магазинов с фамилиями, хоть отдаленно похожими на еврейские, эти коричневые рубашки наклеили однотонные плакаты примерно метровой длины, на которых написано «Deutsche Wehrt Euch—Kauft nicht bei Juden» («Немцы, остерегайтесь, не покупайте у евреев»). На офисных зданиях — там, где еврейские адвокаты, нотариусы или врачи вешают свои маленькие таблички, — они замазали краской таблички евреев и наклеили плакаты поменьше: «Jews—geht nicht hier» [sic!] («Евреи — не заходите»)…

Эти молодые бесы — словно стая голодных волков, спущенных с цепи… с полными ведрами красной краски и большими кистями бегали от витрины к витрине и, не довольствуясь тем, что повесили там огромные плакаты против евреев, писали рядом с плакатами, огромными буквами, JUDE [в оригинале подчеркнуто]. За ними следовали другие штурмовики с ведрами белой краски, которые наспех рисовали на тех же витринах большой щит Давида [в оригинале подчеркнуто]. Действовали они слаженно, до мелочей организованно, так, чтобы зверства следовали одно за другим. Эти бесы перелетали взад‑вперед через широкие улицы, в то время как толпы людей (на улицах не было видно почти ни одного еврея, они в большинстве своем сидели по домам, боясь высунуться) наблюдали со стороны, некоторые с серьезными лицами — многие (в основном буржуазного типа, женщины того сорта, которых можно вообразить во Франции во время революции) ухмылялись и одобрительно улыбались, словно все это — сплошная шутка! Можешь ли ты представить, что я чувствовала? Большие и маленькие магазины, магазины, про которые никто и не знал, что они принадлежат евреям… ателье кружев, которые находились тут, наверно, лет 50… кофейни и роскошные рестораны. Сотни и сотни магазинов, лавки деликатесов, лучшие в Берлине, — их все без исключения размалевали. Ну и зрелище! И сколько горя после этого подлого трусливого налета. На некоторых магазинах, где по названию ни за что не подумаешь, что хозяева евреи, они намалевали «Geborener Jude» («родился евреем»). А на многих — ох как их много — вывели большими белыми буквами «Ich bin Jude» («Я еврей»)… Магазины готового платья — а их много — на главной улице, Ляйпцигерштрассе, все пестрели этими надписями. Что ж, дорогие мои, сердце у меня болело и обливалось кровью, и я еле могла сдержать слезы… На всем протяжении и во всю ширь этой длинной‑длинной Курфюрстендам мы так и не увидели ни одного полицейского [в оригинале подчеркнуто], ни одного блюстителя порядка, который защитил бы от каких‑либо надругательств, а они могли произойти. Можешь ли ты вообразить, чтобы цивилизованная страна смотрела сквозь пальцы на такие зверства? Можешь ли ты вообразить, что в ХХ веке отряды молодых ничтожеств получат право поступать так чудовищно: малевать грязные эпитеты, мазать краской солидные магазины? Повсюду «Juda‑Juda. Kauft nicht bei Juden — kauft nur bei Deutsche» («Не покупайте у евреев, покупайте только у немцев»).

Евреев, воевавших и умиравших за свое Отечество, не следует ли считать немцами? А затем, когда уже можно было подумать, что они закончили свою грязную работу, — увидеть, как они, осатанев от злорадства и торжества, набросились на беспомощных евреев — о, насколько беспомощна эта горстка людей против печально известной своры, которую поддерживает правительство тиранов и ненавистников евреев; увидеть, как они наносят последний штрих — щит Давида, нарисованный белой краской на всех витринах. Что ж, этот щит вел евреев сквозь столетия и защищал их от еще более страшных жестокостей, чем те, которым подвергает их сегодня эта варварская страна… Б‑г еще никогда не оставлял нас, и моя вера в Него всегда была непоколебима.

Это был первый выплеск кровожадной армии, которую создавали Гитлер и его пособники… Протесты евреев в зарубежных странах были им только на руку, и они воспользовались своим уже подготовленным и полностью организованным «бойкотом» как СОБСТВЕННЫМ протестом против лжи о Германии, которую, как они утверждали, распространяют здесь евреи. Бесы говорят: «Это ваших рук дело — а теперь получайте по заслугам». <…> Я теперь не перестану волноваться, пока не пройдет Песах, потому что при виде плакатов, провозглашающих, что евреям для празднования Песаха нужна христианская кровь, меня волей‑неволей посещает мысль, что грядет нечто ужасное. Будем надеяться, что это не так. Теперь я также боюсь, как и многие другие, что имущество, принадлежащее евреям, конфискуют… Сомневаюсь, что хоть что‑то из того, что я тебе описала со всеми мелкими подробностями, просочится в прессу, вот почему я записала свои личные впечатления.

Из письма очевидно, что его автор принадлежит к среднему или к верхнему среднему классу. Эта женщина написала письмо по‑английски, а немецкие фразы, вкрапленные в него, перевела на английский. Потрясение, которое она испытала, обусловлено еще и тем, что евреи ее общественного положения и класса, никогда не сталкивались ни с чем подобным. У нее в голове не укладывается, что так могли бесчинствовать в респектабельном районе Берлина, а не в каком‑то бедняцком, населенном простонародьем квартале. Она опасается, что это не конец и правительство лелеет планы еще более ужасных акций против евреев. Из ее письма также очевидно, что евреи владели большей частью магазинов, ресторанов и кафе на самой дорогой торговой улице Берлина.

Следующее письмо — оно датировано 23 марта 1933 года — написала жена врача и члена «Бней‑Брит» из Вены своей двоюродной сестре в США. Автор, хоть и живет в Вене, описывает, как живется в Германии евреям из класса «интеллектуалов». Она сообщает своей двоюродной сестре Северне: «Прошу рассматривать это письмо как письмо от моего мужа, чьим секретарем и официальным представителем я стала в этих чрезвычайных обстоятельствах».

Каждодневные насильственные преступления, каждодневные угрозы и опасность новых притеснений, о чем открыто сказали высшие официальные лица, и, сверх того, самая опасная из всех угроз, нависших над немецкими евреями, — такая (мой отчет крайне лаконичен и делает упор на положении работников умственного труда, поскольку мой муж врач):

Все евреи так называемых свободных профессий — адвокаты, врачи, художники и т. п. — подпадают под так называемые «правила об исключении». Попросту говоря, это означает, что еврейским адвокатам не разрешается вести дела в немецких судах, что еврейских врачей более или менее насильственно вытеснили из штата больниц и кооперативных учреждений здравоохранения, а актерам и дирижерам оркестров больше не разрешают играть или дирижировать.

Сейчас против еврейских торговцев всех категорий применяется система хорошо организованного бойкота, так что наши единоверцы в Германии никаким способом не могут заработать на жизнь.

В нашей стране быстро распространяется то же самое движение, и легко предугадать, что в ближайшем будущем нас ждет коалиция с той же германской системой.

Умоляю Вас, дорогая кузина Северна, передать этот сигнал SOS тем властям, которым, по Вашему мнению, следует с ним ознакомиться. Из предосторожности я не привожу в письме свой адрес. Если Вы не найдете его, он, я уверена, должен быть у Вашего отца. Я не стану писать Вам о том, что нового в нашей частной жизни: мы так подавлены и угнетены, что я могла бы только повторять все, о чем идет речь в этом письме.

С любовью,

Ваша Штеффи.

P. S. Когда будете писать ответ, пожалуйста, будьте очень осторожны — не пишите слишком открыто и учитывайте тот факт, что это письмо, возможно, вскроют и прочтут власти.

Автор этого, как и первого, письма тоже боится указывать свой адрес. Она опасается, что немецкие власти вычислят, кто написал письмо, и тогда она и ее семья окажутся из‑за него в опасности. Также она боится, что в Австрии произойдет то же, что происходит в Германии.

Судя по всем письмам, к концу апреля 1933 года мало у кого из евреев среднего и верхнего среднего класса остались иллюзии, что условия жизни при нацистах улучшатся. Теперь‑то, глядя из будущего, мы знаем, что положение евреев стало только хуже. Но никто из тех, кто писал письма, не смог бы вообразить, что спустя 10 лет государственная промышленная убойная машина не оставит от них или от их родных ничего, кроме пепла, и долгая история евреев в Германии прервется. 

Оригинальная публикация: Night Falls: German Jews React to Hitler’s Rise to Power