Книжный разговор

Школа Соломона Пляра

Анатолий Найман 19 апреля 2020
Поделиться

(* «Школа танцев Соломона Пляра»
название популярной в советское время песни)


Съедено последнее яйцо, осталась скорлупа, в доме шаром покати. Нищета. Но не кризис. Скорлупу можно предложить соседке — за копейку: у нее куры, им требуется кальций. А можно наклеить на холст, объявить произведением и впарить коллекционеру. Уже за рубль. В этот момент начинается кризис. Потому что цена скорлупы выше копейки не поднялась, и значит, ты слупил за нее лишние 99. Которых — по прошествии некоторого времени — обнаружится нехватка в общей казне.

Это схема универсальная. Скажем, у тебя одаренности, ума и знаний на копейку. Ты заменяешь талант «проектом», мысль умничаньем, знание суммой сведений, выдаешь произведение, получаешь опять-таки рубль. Потом жалуешься: «место философов заняли кинозвезды, эстрадные певцы, политики, владельцы компьютерных и нефтяных корпораций». Так ты же их и привел: там, где копейку можно выдать за рубль, — это поле их интересов и уменья. Примеров куча, на последний натолкнулся на днях. Книга Дениса Соболева (откуда цитата про кинозвезд) с привлекательным названием «Евреи и Европа» Книга Дениса Соболева «Евреи и Европа» вышла в издательстве «Текст» в 2008 году . Автор — культуролог. В предисловии предупреждает, что все главы — «фрагментарные зеркала», «разборы конкретного примера, в котором высвечиваются общие принципы и механизмы». Фрагментарность я обнаружил, про принципы и механизмы должен был поверить автору на слово. Культурология в целом — это такое занятие, похожее на культуроложество: человек набрасывается на беззащитные книги, фильмы и другие предметы культуры, извлекая из этого удовольствие.

И евреи, и Европа в книге присутствуют лишь по названию. Например: Вальтер Беньямин еврей? — кто бы спорил; либералистская Англия Европа? — само собой. И тот и другая имеют в книге место. Но тема, объявленная в названии, — огромная до необозримости, сложностью не уступающая самым темным физическим или биологическим, обещающая неожиданные объяснения и открытия, — если по-честному, почти не задета. Так назвать такую книгу все равно что газетную заметку об антихамасовской операции в Газе — «Война и мир». Даже «и» — то, на чем держатся такого рода сочинения — совершенно бессодержательно: в целом ряде глав оно попросту ничего ни с чем не соединяет.

Образчик научной доказательности — и таких без счета — отрывок из летописи XIII века: «И так плакали над ним [умершим князем] множество владимирцев, немцы, и сурожцы, и новгородцы, евреи же плакали, как по взятии Иерусалима, когда вели их в плен Вавилонский». Комментарий автора: «описание еврейского горя занимает почти столько же места, как и все остальное сообщение; наличие подобной записи в традиционно лаконичной летописи также может свидетельствовать о значительной еврейской общине на территории Владимира-Волынского конца XIII века». Не надо быть специалистом, чтобы понимать, что летописи ссылаются не столько на евреев, сколько на Иерусалим и Вавилонское пленение: так они утверждают свое родство со Священным Писанием.

Образчик аналитической манеры. «Еврейское присутствие <там-то> не вызывает сомнений… Однако происхождение о остается неясным… С одной стороны… с другой стороны… Эта ориентация не позволяет однозначно связать о … В то же время, как уже было сказано, гипотеза о также не основана ни на каких убедительных доказательствах. Ориентация на <то-то> ничего не говорит о происхождении… Проще всего сказать, что они потомки <тех-то>… Впрочем, достаточно очевидно, что последнее не вполне убедительно… Поэтому могли быть с одинаковой степенью вероятности и теми и другими… Оба предположения в одинаковой степени правдоподобны и в одинаковой бездоказательны». Такой фрейлехс, семь-сорок: шажки вперед, шажки назад. Это я выписал с одной страницы. Перерыв в петлянии происходит, только когда автор популярно пересказывает общеизвестные сведения — биографии, исторические события. Едва появляется авторская оценка, абзацы начинают пестрить вереницами «хотя», «но», «тем не менее», «правда», «однако» и особенно «впрочем». В среднем одно «впрочем» на страницу. Заявления от себя сводятся к общим местам: что «демократия» по-гречески значит «народовластие» и что «поэзия — это в первую очередь искусство видения» (умри, Денис, лучше не скажешь).

Все главы на какой точке начинаются, на той же и заканчиваются. Если неясность, то от первой строки до последней: европейские евреи взялись от хазар? — от ашкеназов? — от хазар? Гейне был еврей, а писал на немецком, Мандельштам еврей, а на русском — вот кем их считать? Если ясность — опять от первой до последней: Деррида это Деррида! Если проблема надуманная: связана ли скучная фантазия еврея ибн-Шаббтая с религиозной идеологией катаров, — опять насквозь шестьдесят страниц. Ученые рассуждения идеально укладываются в гоголевский пассаж из «Мертвых душ»: «Сперва ученый подъезжает в них необыкновенным подлецом, начинает робко, умеренно, начинает самым смиренным запросом: не оттуда ли? не из того ли угла получила имя такая-то страна? или: не принадлежит ли этот документ к другому, позднейшему времени? или: не нужно ли под этим народом разуметь вот какой народ? Цитирует немедленно тех и других древних писателей и чуть только видит какой-нибудь намек или просто показалось ему намеком, уж он получает рысь и бодрится, разговаривает с древними писателями запросто… позабывая вовсе о том, что начал робким предположением; ему уже кажется, что он это видит, что это ясно, — и рассуждение заключено словами: «так это вот как было, так вот какой народ надо разуметь, так вот с какой точки зрения нужно смотреть на предмет!»

Ну, и зачем ты, частный человек Найман, нам о такой книге докладываешь? Объясняю: из-за одного абзаца. Вдруг под конец высказался автор напрямую: что Пастернак — шлимазл, а его роман «Доктор Живаго» — шмальц. Такое у человека по имени Соболев мнение, пожалуйста. Так же считают еще сотни евреев. Они лучше Пастернака знают, каким ему надлежало быть. Его вина перед ними в том, что он родился от евреев, таковым себя не ощущал, а имел самосознание русского поэта. Притом что и был (и тем только и значим) великим русским поэтом. Именно им, а не «коррелятом коллективного желания», как выражаются на своей фене культурологи.

(Опубликовано в газете «Еврейское слово», №428)

КОММЕНТАРИИ
Поделиться

Город Дракона под горой

Персонаж многих сказок — одиночество. Одиноки почти все герои, даже если они «любящие и любимые», даже если у них есть семья. И конечно, главный персонаж книги — Хайфа, ее реальная или вымышленная история, населявшие и населяющие люди или сказочные существа, происходящие на улицах этого города события, не только вымышленные, но и исторические, связанные с трагической историей еврейского народа и израильскими реалиями.

Две встречи «Живаго» с евреями

Предваряя свое чтение «еврейских» глав «Живаго», Пастернак достаточно явно намекает на то, что при публикации «еврейские» эпизоды может постигнуть судьба «кошки Фаворского», т. е. в итоге ими можно будет пожертвовать, а написаны они, если верить цитируемой записи, чуть ли не с целью привлечь к себе внимание для отвлечения от более важных эпизодов.