Сто лет назад этот мир покинул пятый Любавичский Ребе Шолом-Бер Шнеерсон, Рашаб.

Благословенной памяти раввин Залман Гавлин, хасид из Израиля, перед первой мировой войной поехал навестить Ребе Рашаба. Началась война, и он смог вернуться в Израиль лишь много времена спустя. В письме, адресованном своему дяде, реб Довиду Шифрину, он описывает последний Пурим с Ребе.

В 1920 году, сразу же после Суккос, Ребе и его семья выехали в Ростов. Свою библиотеку он отправил в Москву, а рукописи захватил с собой.

В Ростове к Ребе стекалось много хасидов. Он постоянно встречался с людьми, давал им советы, в праздники устраивал фарбренген, укреплял дух хасидов.

Зимой большевики приблизились к Ростову. Вскоре они вошли в город, и покинуть его было не­возможно.

Отношения Ребе с хасидами к тому времени изменились. Он отдалился от них и предавался размышлениям в одиночестве. Прекратились фарбренген, личные беседы с хасидами.

Так продолжалось весь Шват и половина Адара. В праздник Пурим мы решили навестить Ребе. Нам сказали, что он проведет с нами короткую беседу, после чего мы разойдемся.

Большевики ввели в городе большие строгости. Был установлен комендантский час, после 7 часов вечера не разрешалось появляться на улице. Даже днем не полагалось выходить без крайней необходимости. Всякого рода собрания были запрещены.

Неожиданно мы почувствовали большую перемену в настроении Ребе. Он произнес «лехаим», подбадривал нас, просил веселиться, петь, как в доброе старое время.

Это нас приятно поразило. За­быв о большевистском присутствии в Ростове, мы чувствовали себя прекрасно, пили и пели от души. Ребецн, напуганная обстановкой в городе, просила нас петь потише, чтобы не было слышно на улице. Но мы, воодушевленные Ребе, про­должали веселиться, пренебрегая опасностью.

Раяц, сын Ребе, тревожился за отца. Но Ребе, полный мудрости и мужества, успокоил его:

— Не бойся, Иосеф-Ицхок! Я уверен, мы в конце концов побе­дим! Я не считаю нужным прятать­ся. Мы должны идти открыто, не скрывая своей сущности! Нам надо продолжать свое дело, постепен­но или сразу, невзирая на препят­ствия. Вот что я теперь чувствую и хочу, чтобы благочестие торже­ствовало…

Его лицо пылало, а слова похо­дили на языки пламени. Мы никог­да не видели Ребе в таком состо­янии. Вся эта ночь была удиви­тельная, Ребе говорил с нами о глубоких таинствах Торы.

Неожиданно до нас дошли дур­ные вести. Большевики обыскива­ли каждый дом, проверяли, как соблюдается комендантский час. Явились они и в дом Ребе. Нас собралось там очень много, а лю­бое собрание было незаконным. За это сурово наказывали

Но Ребе не прекращал фарб­ренген, продолжал беседу о Торе. Мы знали, чем все это может кон­читься, предостерегали Ребе, ко­торый ни на что не реагировал. Более того, он подбадривал нас, просил петь с большим воодушев­лением.

В дверь постучали. Ребе велел открыть ее и, как ни в чем не бывало, продолжал фарбренген. Один из хасидов объяснил «гос­тям», что Ребе очень занят и у него нет времени говорить с ними. Те поинтересовались, когда он освободится, и получили ответ:

— Не скоро. Этот вечер про­длится еще часа два.

Представители властей помол­чали и удалились.

Мы снова веселились. Ребе долго еще говорил о Торе, а потом мы увлеченно пели…

Через несколько часов опять раздался стук в дверь. Никто на него не обращал внимания, по­скольку все были заняты пением. Стук стал сильнее. Мы понимали, что пришли с обыском.

На столах, как полагается в Пурим, стояли вино и крепкие напитки, а это строго запреща­лось по тем временам. Кроме того, на столе стоял поднос с большим количеством денег для идоки, что также не было разре­шено. Мы не представляли себе, чем все это кончится, не знали, как выйти из этого опасного поло­жения.

Ребе понял, что складывается весьма сложная ситуация, но тем не менее распорядился ничего со стола не убирать и открыть дверь.

Вошли люди с пистолетами, оглядели стол и приблизились к Ребе. Он даже не посмотрел в их сторону и обратился к нам:

— Мы будем читать хсидус, и они уйдут.

Чтение длилось около полуто­ра часов. Все это время больше­вики стояли молча и смотрели на Ребе, а затем ушли, не проронив ни слова.

Это было чудо, никто из нас не пострадал. Трудно было поверить в то, что происходило. Мы дрожа­ли от страха, но нас не покидала уверенность, что Б-г и Его слуга нас защитят.

Мы глубоко верили Ребе и старались не упустить ничего из того, что он говорил. Я никогда не забуду той трапезы в Пурим, которая продолжаласьдвенадцать часов.

Это оказался прощальный фар­бренген Ребе, примерно через две недели, 2 Нисана, он вернул Б-гу свою святую душу.

(Опубликовано № 48, апрель 1996)