Артист Зиновий Каминский родился 1 сентября 1912 года. Каминский был не просто актер, а прирожденный актер знаменитой театральной династии еврейских актеров.

Дедушка Зиновия, Авром-Ицхок, — многогранный артист, который вошел в историю еврейского театра не только как актер драматический, но как актер, которому было все под силу, драма, оперетта, водевиль, фарс и часто все это одновременно, даже в одном спектакле. Он был и директором театра, и прекрасным драматургом. Авром-Ицхок был отцом Блюмы Каминской.

Самую известную актрису из знаменитого рода Эстер-Рохл Каминскую знали во всем мире, и даже великий Константин Сергеевич Станиславский, увидев ее на сцене, был настолько потрясен ее игрой, что пригласил работать во МХАТ. В Москву она приехала, но свой театр оставить отказалась.

Дочь Эстер-Рохл Каминской, Ида Каминская, была известной актрисой не только в Польше, но и в других странах. Это была тетя Зиновия Каминского. В Варшаве построили прекрасный еврейский театр в честь Иды Каминской, в котором она успела поработать, но потом во времена Гомулки выехала за границу. Зюня побывал у нее в гостях, показывал в этом театре большую концертную программу, принятую зрителями с восторгом и восхищением.

«Внук известного театрального директора, актера и драматурга, Аврома-Ицхока Каминского, который является членом знатного рода Каминских, — нам особенно люб и дорог…

Он продолжает традиции: блестящую игру своих предков, где сверкающий юмор, благородный лиризм и стремительный темперамент не оставляют спокойным, равнодушным ни одного зрителя». Так писала пресса Варшавы.

Дедушка, Авром-Ицхок, был настоящий мученик еврейского театра. Сколько этому человеку пришлось выстрадать как директору «Литературной труппы» от высокого и низкого варшавского начальства, от служителей культа (клэй койдеш). Зиновий не знал своего деда, но он с детства очень внимательно слушал рассказы мамы и других актеров о талантливом дедушке, и особенно его заинтересовала пьеса, которую все помнили и очень хвалили: «Еврейские актеры в поездке».

Она даже была напечатана в «Роман-газете».

Ни у кого из артистов этой пьесы не оказалось. Помог случай.

Остановившись однажды с передвижным театром в каком-то местечке, тринадцатилетний актер Каминский узнал от одного местного театрала, что «Роман-газета» с произведением его дедушки есть в соседнем местечке у книготорговца. Зюня прошел туда и обратно тридцать километров и вернулся с произведением дедушки, которое берег как талисман.

Будучи уже актером московского «Госета», Зюня наткнулся на рецензию, где современный литературный критик пишет, что автор пьесы — актер, который высмеивает местечковые, кочующие труппы, отсталость актеров, которые понятия не имеют о том, что такое настоящее искусство. Что пора прекратить эти старые ненужные представления перед зрителем, в которых актеры несут бессмысленную и беспредельную чушь. Каминский долгие годы возил с собой, как святую реликвию и наследство, эту дорогую рецензию.

Я думаю, что осталось очень мало людей, которые помнят дореволюционные еврейские передвижные труппы. Они продолжали существовать и после революции. Я лично помню несколько таких маленьких групп, которые приезжали к нам в местечко Екатеринополь, что находится на Украине, и в 5-7 лет меня брали «напрокат» (конечно, бесплатно), и я играла детей — пела и танцевала.

Зюня, родившись в такой большой театральной мишпохе (в понятие «мишпоха» входят все родственники), в буквальном смысле этого слова был дитя театра. Никто не должен был брать его за руку и вести на сцену, он, как выражаются, на сцене родился.

Начиная с рождения, он дышал этим воздухом, грелся у сценического огня, дневал и ночевал за кулисами. С рождения и до смерти сцену не покидал. 

Первый случай, который навсегда запечатлился в памяти ребенка. Спектакль, как обычно, закончился поздно. Публика вышла из зала, огни почти все потушены. Усталые, голодные актеры наспех скидывают театральные костюмы. Блюма Каминская — примадонна передвижного театра — бегает за кулисами, ищет во всех углах своего сынишку.

«Зюничка, где ты?» Но Зюничка, которого она оставила в определенном месте перед последним выходом на сцену и наказала «вести себя как человек, не кричать, сидеть молча — я скоро приду», пропал.

«Зюничка, отзовись!» Уже помогает искать вся труппа. Из отдаленного угла доносится приглушенный детский плач. Все спохватились: «Зюничка».

Зюничка высовывает голову из кучи театрального реквизита. Ему стало холодно, он залез в театральное тряпье и заснул. В другом случае могли бы, наверное, сказать ребенку: «Ну хватит, успокойся, мы уже идем домой». Но, к сожалению, ни у его мамы, ни у других актеров, которые должны были вести бродячую жизнь, дома или даже халупы своей не было. Из местечка в местечко, всегда в дороге. Иногда в подводе, когда пешком. После спектакля актеры хватали свою корзину с барахлом, ребенка с боку и — айда в другое местечко, в другой город. Из Белоруссии на Украину, из Украины в Польшу, оттуда этим же путем обратно.

Вот так жили еврейские актеры, не имея ни театра, ни дома. А были очень крупные таланты, которых знали и любили. О них писали, их восхваляли, и это служило им опорой.

Зюничка рос, и гены династии стали давать ростки. Несмотря на то, что мама Зюни не очень спешила занимать сынишку хотя бы в маленьких эпизодах — ей хотелось для единственного сына не такую каторжную, убогую жизнь, — все равно Зюня не пропускал ни единой репетиции, и, конечно, его занимали в спектаклях, хотя он был еще очень молод.

В это время уже пошла энергичная борьба за новое искусство, которое все больше вытесняло с еврейской сцены странствующую халтуру.

Уже был московский «Госет», и в сравнении с ним труппа Захарова, в которой молодой Каминский начал свой творческий путь, выглядела довольно жалко. Зиновий даже подумал о том, что надо ему поменять профессию.

Но случилось так, что в одном украинском местечке встретилась передвижная труппа Моше Захарова с «народным театром» Вениамина Шварцера. Шварцер увидел на сцене игру Каминского и пригласил его к себе в театр на роль Ботвина в пьесе А. Вевиорко, которую он собирался ставить. Шварцер сам был чудесным актером и объяснил Зюне, что не надо копировать актера, играющего эту же роль в другом театре, даже если этот актер очень хорошо исполняет роль.

— Тебе, Зюня, надо искать собственный подход, свой стиль.

И Каминский искал, трудился, работал над ролью день и ночь.

Ботвин у него был не только первой значительной ролью в художественном театре, но и творчески первая самостоятельная работа, которую режиссер Шварцер по достоинству оценил.

Каминский стал смотреть другими глазами на театральное искусство. Он стал жить своим героем — Ботвиным. Ботвин был началом переломного периода в истории еврейского советского театра — переходом от старого репертуара к новому, современному.

Да, Зиновию Каминскому тоже хотелось влиться в новое течение…

И опять помог случай.

В 1929 году Зиновию бросилось в глаза объявление в минской газете «Октябрь»:

«СТУДИЯ БЕЛОРУССКОГО ЕВРЕЙСКОГО ТЕАТРА ОРГАНИЗУЕТ КОНКУРС ДЛЯ МОЛОДЕЖИ».

— В Минск!

Он объявляет родителям, что едет в Минск. Родители не посмели противиться: они его понимали.

Экзаменаторы: Рафальский, Литвинов, Головчинер. Рафальский — художественный руководитель и главный режиссер минского театра — поставил много чудесных спектаклей и вывел театр в число лучших (в 1937 году его арестовали; погиб в тюрьме).

Когда Зюня назвал свою фамилию, все трое вместе спросили «Каминский? Из «тех» Каминских?»

— Да, — был ответ.

Зюня показывал, пел много, танцевал, читал монологи. Он чувствовал, что очень понравился.

«Ну, да, — они переглядываются, качают головами. — Уже успели хорошо тебя испортить… Но ничего, мы тебя починим…»

И вот он уже студент. Это называется — для вида. На самом же деле включают всех принятых студентов в передвижной коллектив минского еврейского театра. Ждать нельзя — надо играть, репетировать, ставить спектакли.

Будут и учиться. Уроки танцев, постановка голоса, литература, язык, актерское мастерство. Оказывается, так, как он играл до сих пор, это не игра, это шутовство. Ему придется много трудиться, но он будет настоящим актером. Так говорит Рафальский, который учился в Москве и знает, что актеру надо учиться всю жизнь. 

Каждая репетиция, каждая роль — учеба. Если актер перестает учиться, искать новое, он перестает быть актером.

В постоянной работе, учебе проходит год, другой. У Каминского начинается время самостоятельной работы, время творческой зрелости.

Но окончательно он формируется как актер в другом театральном коллективе, куда переходит в 1933 году, — Крымском еврейском колхозном театре.

Крымский театр был самый молодой еврейский театр в стране и состоял из молодых актеров. Его база была в Симферополе, сцена — 87 колхозов. Туда уже уехали несколько молодых актеров, которые закончили московскую театральную студию. Достаточно сказать, что спектакли в этом крымском театре ставили такие известные режиссеры, как Эфроим Лойтер, который создал Харьковский еврейский театр, он же преподавал актерское мастерство в московской студии. Режиссеры Качанов, Смоленский, Ляуфер — художники, у которых можно было научиться настоящему мастерству.

Репертуар театра был яркий: Гольдфаден, Шолом-Алейхем, Шиллер, Островский, Перец Маркиш, Добрушкин…

Это уже был совершенно другой репертуар и совсем другой подход к нему, даже если ставились произведения, которые игрались в дореволюционный период.

Каминский пришел в Крымский театр, где была одна молодежь и каждый актер был рад работать днем и ночью. Было много талантливых актеров, и для всех была работа. Каминский играл ведущие роли в спектаклях: «Стемпеню», «Сендер Бланк», «Гершеле Острополлер», Незнамова в «Без вины виноватые» Островского, Макса в «Цвей кунилэмлэх» («Два дурачка») Гольдфадена, Фернандо — «Овечий источник», Антонио в «Бар Кохба» — разные роли, но в каждой из них молодой артист искал собственную интонацию и от спектакля к спектаклю углублялось его мастерство, и благодарный зритель это ценил.

Особая черта в игре Каминского — лиризм. Возможно, что именно лиризм одаренного Каминского еще много лет назад почувствовал и оценил Соломон Михайлович Михоэлс.

Когда в 1940 г. Соломон Михайлович пригласил Каминского в московский «Госет», было сказано: «Первая роль, которую ты будешь играть в нашем театре, — Лео Рафалеско, она как будто написана для тебя».

Но случилось так, что первая роль в московском «Госете» была у Каминского как раз не Лео Рафалеско, а Мендельсон в пьесе М. Даниеля «Соломон Маймон». Для молодого актера это было крайне неожиданно. Во-первых, его партнером будет Зускин (Зускин играл Маймона), во-вторых, Мендельсон должен, хоть он показывается на сцене всего несколько минут, произвести на зрителя сильное впечатление и своим внешним видом и своей речью. С каким вдохновением Зиновий работал над этой эпизодической ролью! Кажется, впервые в жизни, за все долгие годы на сцене, он дрожал — боялся провала. В газете «Известия» была прекрасная рецензия, где особо отметили игру Шидло, Миньковой и Каминского. Вот так Зиновий Каминский стал актером московского «Госета».

Михоэлс слово сдержал — впрочем, как всегда. Вскоре начались репетиции «Блуждающих звезд» с Зюней в роли Лео Рафалеско.

Каминский признался: этой роли он не боялся, ведь не было театра, в котором бы не играли «Блуждающих». Сколько партнеров у него менялось, с кем он только не играл. Но тут как раз и оказалось самое трудное: Михоэлс делал в «Блуждающих звездах» другой акцент, его интерпретации нельзя сравнить ни с какими другими. Но работать и слушать объяснения Михоэлса — большое счастье. И роль Рафалеско с доводами и разъяснениями Михоэлса повысили интерес к спектаклю. Долгое время трудно было купить билет на «Блуждающие звезды», а Каминского публика возносила до небес. Да и партнерша — Этеле Ковенская была прекрасна и божественна. А главный герой Гоцмах в исполнении В. Зускина был незабываем. Акцент был сделан на социальный психологический мотив, что лежит в основе произведения Шолом-Алейхема, особенно на трагедии художника из народа Гоцмаха.

После «Блуждающих» театр ставит «Капризную невесту», Каминский играет Гунгермана (и опять партнером был Вениамин Зускин, в роли Капцизона) и еще много, много разных ролей. В любимом спектакле «Фрейлехс» Каминский играет жениха, потом 2-го бадхена — 1-го играл Зускин.

После закрытия театра в 1949 году Каминский пошел в эстрадную еврейскую группу, где читал монологи, играл в театрализованных сценах, и публика его хорошо принимала.

Новая жизнь для Каминского начинается, когда создается Московский еврейский ансамбль при Москонцерте.

Вначале несколько актеров репетировали тайно — на дому. Потом стали ходить по инстанциям, но везде следовал отказ. Руководителем этой группы был тот же Вениамин Шварцер, который когда-то пригласил Каминского к себе в труппу. Добивались долго, но результата не было. И только благодаря усилиям Арона Вергелиса — прекрасного поэта, главного редактора еврейского журнала «Советиш геймланд» (Потом он стал называться «Ди йдишэ гас» — «Еврейская улица») — разрешили «пристроить» маленькую группу актеров к Москонцерту. Они показывали один акт «Тевье-молочника» и во втором отделении — концерт.

Со временем, благодаря А. Вергелису, труппа увеличилась до одиннадцати человек, и мы свободно вздохнули. К нам присоединился Каминский и четверо молодых актеров, желающих учиться языку идиш и по возможности работать. Шварцер старался ставить полноценные спектакли, мы разъезжали по стране и пользовались успехом. В 1970 году в наш ансамбль был приглашен молодой талантливый режиссер Григорий Кантор, который поставил спектакль «Три изюминки» — три одноактных пьесы Шолом-Алейхема.

До этого спектакля Каминский вошел в идущий репертуар, где в каждом спектакле были для него ведущие роли: Фернандо в «Испанцах» Лермонтова, «Я — Ноэми», «Мотл-портной», «200 000» Шолом-Алейхема, Маркус в «Колдунье» Гольдфадена. Каминский в каждой роли был на своем месте.

Об этом мастере сцены в течение многих десятков лет не раз писали во многих газетах, журналах на разных языках.

Я не хочу перечислять все роли, которые играл Зиновий Каминский, — список очень велик и разнообразен. И так же как на сцене, где он всегда захватывал зрителя своим темпераментом и обаянием, своей непосредственностью и лиризмом, таким же Зюня был в жизни — дорогим каждому человеку, с которым ему приходилось встречаться или работать.

Каминский был очень скромный человек.

Его честность в отношениях с товарищами и знакомыми, его детская наивность поражала всех.

Известный артист Сергей Образцов когда-то сказал в своем выступлении в Доме актера, что человек, который не теряет способности удивляться, всегда молод, сколько бы ему ни было лет. Вот таким был Зиновий Каминский, который постоянно удивлялся и удивлял других.

Судьба Каминского, как артиста, была счастливая.

Мы, заканчивая еврейское театральное училище под руководством Соломона Михайловича Михоэлса, не знали, куда нас отправят — в какой город, в какой театр, а девушек почти не оставляли в Москве. Первый выпуск оставили полностью, потом оставили одну девушку. И только через несколько выпусков из нашего курса оставили трех девушек, в том числе меня. Юношей оставляли в Москве чаще. Какое же это было счастье остаться в этом прославленном театре и продолжать учиться и работать уже актрисой!

Каминскому повезло. Очень редко принимали в московский «Госет» артистов из других еврейских театров. Я лично знаю только два случая, и первым из них был Каминский.

И если мы, бывшие студенты, были счастливы, что имели честь работать с такой личностью, как Михоэлс, то Каминский имел право гордиться тем, что он был любимчиком Соломона Михайловича.

Великий учитель однажды в беседе сказал о Каминском: «Какая сладкая изюминка в нем, как в актере, таится».

Какая сладкая изюминка сопровождала его лучшие роли! Шимен-Эли («Заколдованный портной») Шолом-Алейхема в блестящем сценарии Феликса Бермана, который поставил в нашем ансамбле один из первых мюзиклов в Москве. Зиновий был такой естественный — он не играл, он жил в этой роли. Эта роль была из самых лучших его работ.

И последнее. После триумфа «Заколдованного портного» пришел в наш ансамбль новый руководитель Я. А. Губенко и принес пьесу Александра Борщаговского «Дамский портной». Пьеса очень глубокая, интересная, хотя тяжелая. Война, евреев везут на смерть. Русская семья должна занять квартиру еврейской семьи, которую ночью будут вывозить.

Губенко взял направление на русский язык, если не полностью все на русском, то хотя бы разговоры с русскими. Для Зюни это был страшный удар.

Каминский играл моего отца, а я — его дочь Соню. Зюня хотел отказаться от роли: он никогда со сцены не говорил по-русски. Мне пришлось долго с ним беседовать. Приступили к работе, спектакль получился отличный, но Зюня погас. Мы выехали на гастроли в Еврейскую автономную область. Играем в Биробиджане только «Дамского портного». Видимо, режиссер хотел видеть только свой первый спектакль. Каминский играл даже героически, не жалуясь на боли. Свой последний выход он сделал именно там, в Биробиджане. Свою главную роль в пьесе «Комедианты» («Блуждающие звезды»), где Каминский играл роль ведущего, он уже не сыграл.

Каминский умер в тот час, когда мы сдавали этот спектакль. Впервые коллектив показал премьеру без Каминского.

Его изумительно нежный, выразительный голос, его светлый образ навсегда останутся в памяти тех, кто знал Зиновия Каминского.

(Опубликовано в газете «Еврейское слово»,  № 353)