Личная и семейная память и сопутствующая ей проблема забвения, умолчания, вытеснения. Неназывание неназываемого. Пережившие Холокост (бежавшие из фашистской Вены в Бельгию и принявшие там католичество) бабушка и дедушка Гертье не рассказывали ничего. А о погибших родственниках, если уж совсем было не избежать их упоминания, выражались эвфемистически: «Его нет более». И уводили разговор в сторону. Они и еврейство свое, по существу, замалчивали

Молодой эмигрант Марк Коган, мальчик из благополучной московской семьи, врач по образованию и первому профессиональному опыту, готовясь к экзамену для получения лицензии на врачебную деятельность, устраивается на работу в провинциальный пансионат для престарелых выходцев из России... Но всего этого автору кажется мало... Но всего этого автору кажется мало. Он делает Марка, еврея по матери (впрочем, далекого от еврейской традиции), чернокожим — «олимпийским ребенком», сыном заезжего негра‑американца

Читатель «Книжников» спросит: а где же здесь еврейская компонента? А она присутствует в виде вкраплений: там, например, где речь идет о первой жене Франтишека (русское имя, да?) Делюшкина, Женьке Розль и ее родителях Аврааме и Жамке. И о связанной с ними истории о говорящей рыбе... Но важнее автору все же компонента российская — сколь бы ни была она фантасмагорична, и даже именно поэтому

Показания выживших лионских евреев, свидетельствовавших против Барби на суде, читаются как центральный месседж романа. Невыносимая правда, публично проговоренная ими, дает основания называть настоящей темой книги отношения человека с истиной и связь истины с человеческим достоинством

В 1943 году, когда почти вся континентальная Европа была под властью Третьего рейха, в Великобритании, было принято очень нетипичное решение: создать для сопротивления нацизму отряды коммандос из граждан тех стран, которые были оккупированы: бельгийцев, голландцев, итальянцев, французов... Один из самых секретных отрядов получил название Икс: группа добровольцев для проведения диверсионных операций против нацистов в прифронтовых зонах... Набирали его из немецкоговорящих евреев

Очевидно, что катастрофа 11 сентября соотнеслась в авторском восприятии с другой — гораздо более давней, а в смысле исторической судьбы еврейского народа даже коренной: с разрушением Второго храма и массовой гибелью иерусалимских жителей от рук римских солдат. Это она, первокатастрофа, все настойчивее, перекрывая личные воспоминания, врывается в сны и видения главного героя, почти разрушая его

Автор, рассказывающий о том, что для ортодоксов самоочевидно, стремится сделать их жизнь хотя бы немного понятнее читателям‑неевреям: хоть насколько‑то уменьшить напряжение чуждости и ощущение границы, разделяющей человеческие миры, — столь же иррациональные, сколь неустраняемые вполне

Кем бы ни были Розенберги, редактируемый опус не просто был плохо написан, он был ложью, откровенной и разнузданной, и его публикацию Саймон считал недопустимой. Но невозможно было и отказаться: публикация романа обещала издательству большие деньги, в которых оно очень нуждалось. И потом, это было его первое задание, проверка на профпригодность, надежда на осмысленное будущее...

Особенно еврейского в книге ничего и нет — кроме отдельных характерных деталей да того, что событиям печали и понимания отведены здесь именно семь дней еврейского траура. Этого времени достаточно мало, чтобы уместившиеся в них события — главным образом внутренние для Евы — развивались плотно и интенсивно, и достаточно много, чтобы она вышла из этих дней с новым пониманием самой себя и своих отношений с близкими людьми.

Это история совершенно библейского масштаба и значения. Она вполне сопоставима с исходом евреев из Египта и в каком-то смысле повторяет ее. С началом Войны Судного дня и разрывом дипломатических отношений между Эфиопией и Израилем все связи были оборваны. И так длилось до тех пор, пока Менахем Бегин, возглавив страну, не добавил к списку запланированных операций «Моссада» еще одну и не сказал: «Привезите мне эфиопских евреев».

Рассказы Краусс — слепки с современной автору еврейской многокультурной жизни с ее условностями, со множеством умолчаний, требований (вынесенное в заголовок требование «Быть мужчиной» — одно из них), запретов, со сложной травматической памятью, которая никогда не выговаривается вполне и корежит души нескольких поколений.

Этот полный подробных и остроумных наблюдений роман из жизни американских ультраортодоксальных евреев написал итальянец. По всей вероятности, все‑таки итальянский еврей, что и обусловило его интерес к предмету. Родился и вырос писатель, журналист и продюсер Симоне Сомех в Италии, теперь же, как сообщает нам аннотация к книге, живет в Нью‑Йорке, где разворачиваются события его первого романа.