Роман Дарев
Тополиный пух
М.: Книжники, 2025. — 608 с. (Проза еврейской жизни)

«Тополиный пух» — второй роман автора (первый, «Чужая юдоль», вышел в «Книжниках» пять лет назад). Роман Дарев — во внелитературном мире Алексей Фридлянд, фермер и финансист, родившийся в Москве американец, который во время, свободное от управления инвестициями, «пишет прозу и занимается общественной и благотворительной деятельностью», а во время, свободное от прозы, разводит быков под Нью‑Йорком. В своей новой книге он объединил несколько форматов прозаической рефлексии. Это семейная сага, и роман воспитания, и рассказ об особенностях и трудностях вживания эмигранта из России в новую культурную среду, и размышление о мотивах эмиграции и разных типах живущих в Америке экспатов.

Роман получился густонаселенным. Помимо главного героя, в нем множество персонажей второстепенных — один другого ярче. Молодой эмигрант Марк Коган, мальчик из благополучной московской семьи, врач по образованию и первому профессиональному опыту, готовясь к экзамену для получения лицензии на врачебную деятельность, устраивается на работу в провинциальный пансионат для престарелых выходцев из России. А там такое разнообразие типов — как обитателей пансионата, так и обслуживающего персонала, — что одного только описания взаимоотношений, конфликтов, интриг в этом сообществе хватило бы на целый роман. Да в общем‑то и хватает: значительный пласт повествования составляют наблюдения над человеческими типами. Многие персонажи достойны стать героями отдельных романов со своими собственными сюжетными сплетениями: полковник Турманов и жена его Мария Михайловна («в девичестве была Моисеевной»), экстравагантная франкофилка Серафима Ильинична, Ривка («бывшая Рая Михайловна»), Зильцер и муж ее Натан («в Харькове — Анатолий»), Алла Соломоновна с Шуриком… Перед нами тот случай, когда как бы побочные, а иногда даже эпизодические персонажи не только не уступают в насыщенности главному, но и превосходят его: сам‑то Марк довольно никакой, вся яркость как бы ушла из центра на периферию.

В том же пансионате оказывается лучший друг деда главного героя, Николай Кузнецов, который на самом деле не Николай и не Кузнецов. И здесь же, в Америке — правда, на противоположном конце континента, — внучка Кузнецова Катя, с которой Марк вместе вырос и был разлучен более десяти лет назад. (Читатель правильно догадался: любовь всей Марковой жизни.)

С дедом Марка, Марком Коганом‑старшим, Кузнецова связывает некая жгучая, трагическая тайна: похоже, в молодости, в начале 1950‑х, в Чите они проводили смертоносные эксперименты над людьми…

Но всего этого автору кажется мало. Он делает Марка, еврея по матери (впрочем, далекого от еврейской традиции), чернокожим — «олимпийским ребенком», сыном заезжего негра‑американца. Приехав в Америку, Марк отца разыскивает — и из этого формируется самостоятельный тематический пласт.

Негритянская тема получает изящное развитие в том, что основные события в романе происходят в конце 2008‑го — начале 2009 года, когда избранным американским президентом становится Барак Обама (как главный герой, потомок негра и белой, они с Марком даже немного похожи). Ближе к концу романа происходит его инаугурация.

Разговор в романе получается, таким образом, и об отношениях между поколениями: отцов и детей, дедов и внуков. А также об открытии и принятии фамильного прошлого с его неминуемыми тайнами и умолчаниями, о сущности русско‑еврейской интеллигенции вообще и в сталинское время в частности, об идентичности еврейской и американской, о возвращении к корням, способном состояться в любом возрасте, вплоть до очень преклонного, как в случае Когана‑старшего, о судьбах чернокожих американцев…

А чтобы читателю было еще интереснее (!), автор добавляет элементы детектива с загадочной смертью одного из обитателей пансионата и уже упомянутую любовную линию, которая — не слишком типично для высокой литературы, но вполне ожидаемо в беллетристике — приводит к открытому, но несомненно счастливому финалу.

В счастливые концы уже и не верится, но Дареву удалось прочертить линию главного героя и его любимой девушки деликатно и психологически достоверно.

Что до соотношения между беллетристикой и литературой, в романе между ними идет нешуточное соперничество с переменным успехом. Автор пользуется беллетристическими приемами очень уверенно, и основное число развешанных по стенам романного здания ружей у него стреляет.

Не то чтобы все многообразие задуманного разместилось в романе гармонично. Такому обилию замыслов тесновато в пределах одного сюжета (хотя замыслы друг с другом взаимодействуют и работают на целое). Не все линии получили отчетливую разработку. Так, детективная линия рыхловата, больше обещает, чем дает, и кажется навязанной повествованию. Один персонаж, отчетливо намеченный вначале — Катин отец, сын Николая Кузнецова Саша, — почти пропадает из дальнейшего повествования и оказывается нужным лишь для того, чтобы Катя родилась на свет. Остается неясным также, не застудил ли, забыв в январе закрыть окно, пьяный Турманов свою парализованную жену (автор не раз обращает внимание на это окно, и читательское воображение уже готово рисовать себе смерть от воспаления легких). Да, динамичность и объем тексту обеспечены. Роман избыточен, полон неожиданностями и не(до)реализованными возможностями, как сама жизнь.

К чести автора, он почти ничего не педалирует, старается избегать прямолинейных выводов и однозначных оценок. К несомненным его удачам стоит отнести фигуру Катиного деда Николая Кузнецова, которого на самом деле зовут Наум Лернер. Он даже интереснее, чем дед Марка — Марк (он же Мордехай) Коган‑старший, герой положительный и с нетривиальной биографической траекторией. Кузнецов–Лернер — фигура сложнейшая, противоречивая, на грани демонизации: о нем, лучшем друге Когана‑старшего, в Америке выясняется много морально проблематичного. Например, он настойчиво пытался увести жену у лучшего друга, когда тот сидел (не увел лишь потому, что дело было в 1953 году, Сталин умер, и друга внезапно выпустили). Автор намекает на то, что именно по доносу Кузнецова–Лернера его и арестовали. А все равно — ближайший друг и лучший собеседник хорошего человека. Трогательно любящий свою внучку. И чувства он вызывает самые разные и почти одновременно — от гнева, отвращения и раздражения до жалости и симпатии. В точности как сама жизнь.

Книгу Романа Дарева «Тополиный пух» можно приобрести на сайте издательства «Книжники» в Израиле, России и других странах