В феврале 1924 года Иосиф Шехтман в статье «По еврейскому образцу» пишет о том, как сообразительные палестинские арабы, несмотря на свои антисионистские декларации, заимствуют у сионистов технические, экономические и административные новации... Спустя 100 лет мы видим, что арабы все‑таки сделали выбор в пользу антиизраильских лозунгов, а из заимствований и подражаний у них остались только военные технологии, производство вооружений и организация армейских подразделений, предполагающая всеобщую мобилизацию в ущерб самим себе.

Евреи — такие же люди, как все, и имеют отношение к мировой и внутренней политике в той же мере, как все остальные. Но не всегда. Антисемитизм касается в первую очередь евреев. И хотя слово это появилось относительно недавно, само явление сопровождает мировую историю как минимум с эпохи эллинизма.

Кое в чем евреи сильно просчитались. В 1923 году евреи слишком доверчиво относились к заверениям Муссолини, будто фашизм не предполагает антисемитизма и даже находит его отвратительным. Как бы ни был убежден Муссолини в своей правоте, он, скорее всего, и не предполагал, насколько дальше него пойдут немецкие «ученики» и как логика событий его самого поведет вслед за ними. Впрочем, сам он вряд ли слишком серьезно относился к собственным заверениям.

Оказалось, то, от чего евреи бежали в Европу и Америку, настигло их и там. Да, это он, наш верный спутник — антисемитизм, у которого везде найдутся пламенные адепты и спонсоры. 8 ноября 1923 года — первый день пивного путча. Как мы помним, Гитлер получит небольшой срок, потом его еще и скостят. А в качестве наиболее эффективного, хотя и не слишком быстрого способа восхождения к власти он предпочтет самый легитимный и демократичный, основанный на массовой народной поддержке и энтузиазме.

Давно уже стало общим местом характеризовать Цвейга как европейца до мозга костей, равнодушного к религии, подлинного интернационалиста. И все это верно, но не вполне. Еврейская тема всю жизнь так или иначе сопровождала Цвейга, выходца из богатой еврейской семьи, жившей в Вене... Уже после самоубийства Цвейга в Бразилии в корзине для бумаг полицейские обнаружили разорванные в клочья газеты с описанием насилий, творимых над евреями в Европе, а также со статьями о том, что Цвейг официально был назван нацистами самым опасным еврейским интеллектуалом.

И евреи вновь перед выбором: бороться «за счастье человечества», что в действительности означает утрату своего еще не созданного государства, или решать собственные проблемы к неудовольствию противников самой идеи, что евреи такие же люди, как все остальные, и имеют право на свое государство, как все народы... Об этом писал Владимир Жаботинский в журнале «Рассвет» столетней давности.

Эмигрантская еврейская печать хочет рассказать читателям о еврейской жизни на родине. Рассказать, воздерживаясь от эмоций и оценок, дать сухую информацию: происходит то‑то и то‑то. Например, в 1923 году в разделе о еврейской жизни в России и на Украине (да, тогда ни у кого не вызывало сомнений, что Россия и Украина — единое целое) есть сообщение о состоянии здоровья раввина Мазе: мол, оно улучшается.

Инициатива закрытия Московской еврейской синагоги и превращения ее в клуб принадлежала самим «еврейским трудящимся». В ответ старосты и прихожане Московской синагоги на Маросейке, а точнее в Спасоглинищевском переулке, написали в Народный комиссариат юстиции просьбу отказаться от проекта. Документ свидетельствует о глубокой подавленности, ощутимой в еврейских кругах советской России.

«Легенды о царях Давиде и Шломо» — это не гораздо более известная «Сефер Агада», это другая книга, не компилятивная, а оригинальная, хотя и написанная на том же или аналогичном материале: сборник историй, главным образом о библейских персонажах. У большинства историй есть прообразы в Танахе или Талмуде, с прямыми цитатами, органично бытующими в тексте, написанном на столь же архаичном языке. Виртуозно владея этим языком, Бялик успешно применял его для всех жанров и самых разных стилистик — не только традиционной эпической, или литературы «премудрости», но и для историй юмористических, драматических, пасторальных, лирических.

Да, много было в прошлом плохого, нуждавшегося в замене. И люди, прошедшие тяготы дореволюционной еврейской жизни, никак не могли относиться с лирической ностальгией ко всему в своем прошлом. Но, имея дело с государственной машиной, люди не представляли себе, насколько она «заточена» под собственные цели и как использует их энтузиазм.

Еще до прихода Добровольческой армии Жаботинский вел переговоры с Петлюрой о разрешении организовать отряды еврейской самообороны для защиты от погромов. Петлюра без особой охоты, но разрешение такое дал. Однако вскоре Директория пала... Деникин оказался в чем‑то циничнее Петлюры. За полторы недели до вступления Добровольческой армии в Киев он принял еврейскую делегацию, поднявшую вопрос о неизбежных погромах. Деникин наотрез отказался издавать какие бы то ни было приказы или декларации по этому вопросу.

«И вы понимаете, что сейчас мы поговорили про очень легкую погромную версию Полтавской и Харьковской губерний. А сейчас мы переходим к трешу и угару Киевской. Никто, никто не пострадал так же, как Киевская губерния...» Я бы определил этот стиль как очень раскованную эссеистику — но, возможно, так порой и нужно. Такой прием оправдан, если помогает пробить броню историографической лжи, устоявшихся мифологем, читательского невежества и нежелания думать и принимать страшные факты.