После революции из Минска переехал в Вильно, потом в Берлин, потом опять в Вильно. Стал президентом всемирного еврейского Пен‑клуба. А в 1928‑м — опять же как многие — вернулся в СССР, единственную страну, где литературу и культуру на идише поддерживало государство. И быть бы ему расстрелянным со всеми вместе 12 августа 1952‑го, если бы его не расстреляли на 15 лет раньше. А не уедь он в СССР, лежал бы в Понарах. А может, ушел бы в партизаны с Ковнером и Суцкевером?.. Варианты есть, но их немного. И кровавая баня — почти во всех. 

Гарвардский профессор Тимоти Снайдер, один из ведущих специалистов по истории Холокоста, в своем выступлении размышлял о перспективах «следующих 75 лет» после Аушвица. По его словам, нацизм начинался с «дегуманизации еврейства»: «Гитлер связывал весь прогресс своего времени с евреями — технологии, общественные движения, конституции. Уничтожив евреев, он собирался уничтожить людей, оставить только номера. В определенном смысле постиндустриальное общество тоже дегуманизирует мир».

Не то чтобы прежде существовала полная ясность в определении добра и зла. Каббала считает, что вследствие греха познания Древа добра и зла «разбились сосуды», и не существует теперь зла без примеси добра, и нет больше добра без примеси зла. Но сегодняшняя картина усугубляется средствами воздействия на сознание. Потребитель неизбежно оказывается на распутье: нырнуть в мир пропагандистской лжи или получить доступ ко всему спектру мнений и кладези знаний. И Сорос стоит в самом центре этой развилки.

Древо росло, но без больших открытий. И тут я решил сдать на анализ свою ДНК, чтобы найти родню ультрасовременным способом. Через две недели результат был у меня на руках. А на сайте я стал изучать ближайшую родню. Четвертым в списке шел мой троюродный брат, о котором я и так все знаю. Тем интереснее были трое его опередивших. Кто эти люди, чьи гены ближе к моим, нежели гены человека, с которым я вырос?..

Хадасса Кестин, жена поэта Бинема Хелера, читает его знаменитое стихотворение «Моя сестра Хая». Знаменитым оно стало благодаря песне в исполнении Хавы Альберштейн. Но без музыки оно звучит еще страшнее. Поэт объясняет, почему в Израиле продолжает писать на идише. Когда-то я скопировал себе перевод Игоря Белого — очень адекватный. Прочтите его, слушая оригинал. А если сможете, смотрите при этом на Бинема Хеллера.

В России всегда — почти всегда — ждут команды сверху. Поэтому не стоит недооценивать внешние признаки отношения к евреям. Признаки‑знаки. Знаки‑команды. Популярный президент говорит из телевизора о «важном вкладе еврейской общины в процветание общества» перед двумя раввинами в шляпах — это знак. И этот знак хорошо читается адресатами, — оттого впечатляющая статистика «снижения антисемитских настроений в обществе». Но стоит посмотреть и на прецеденты.

Вот раскопал я записанный мной в январе 1993 года рассказ реб Аврома Генина для «Лехаима». Сколько мужества и осознанной силы в этом человеке! Какая чистота, скромность, достоинство и благородство!

Вторая половина ХХ века в США, конечно, была не только ротовской, не только временем еврейского интеллектуала из среднего класса. Но если вы хотите узнать о жизни внуков эмигрантов из Российской империи, читайте Рота. А уже потом академические труды. Они мало что добавят.

Судьба раввина Симона Якобашвили, грузинского еврея, поначалу складывалась весьма удачно: счастли­вое детство в большой состоятельной семье, учеба в лицее, перспектива продолжить образование за гра­ницей, карьера инженера в будущем... Октябрьская революция в России, затем граждан­ская война грубо вторглись в жизнь Симона, разруши­ли его планы, разбили надежды.

Израиль празднует свое 70‑летие. Празднует, как всегда, со слезами на глазах. Слезами, не высохшими с кануна Дня независимости: за день до праздника в Израиле отмечается День павших. Без слов и споров следует просто помолчать — и снова вспомнить тех, кого не вернуть. Тех, чьи жизни стали серебряным блюдом, на котором евреям поднесли Страну.

Шолом-Бер Фридман пережил нечеловечески трудные детство и юность. Может быть, поэтому так был гостеприимен его дом в Милане, и тысячи людей вспоминают благодарно его доброту и радушие. Фридман по-отцовски заботился о еврейских эмигрантах из России. Но он не любил шума вокруг своего имени. И никогда не говорил о прошлом, о чудом спасшемся из гетто ребенке, которого когда-то шутливо-горько называли Берл-партизан... Исключение впервые было сделано для нашего журнала.

Уж и не знаю, стоит ли в тысячный раз повторять: конечно, не польский или украинский народ активно участвовал в уничтожении евреев, а конкретные поляки или украинцы. И вопросы к польскому или украинскому государству сегодня возникают как к ответственному не за прошлое, а за настоящее и будущее. И за память, которую оно пытается «регулировать».