Шамси объясняет, что не дает согласия на перевод своих произведений на иврит, поскольку не может найти в Израиле издателя, «никак не связанного с государством», — иными словами, такого, который действовал бы, руководствуясь не своей «свободой совести и самовыражения», а ее.

В берлинской квартире Глинки бывали Мендельсон‑Бартольди и Мейербер. Еврей Мейербер шел за гробом Глинки. Голословные обвинения не просто оскорбительны, они отменяют принцип презумпции невиновности, и всех это как будто устраивает. Мода на фейк‑ньюс, подтасовки, игнорирование фактчекинга не сегодня родились, но породили фальшивую логику, которая используется повсеместно. Вот и сейчас, по этой логике, автор первой русской оперы — убежденный космополит, проведший полжизни в путешествиях по Европе, написавший десятки произведений на итальянские, испанские, немецкие, еврейские темы, — автоматически стал «врагом евреев» и воинственным борцом за «русский дух».

Небольшое расследование, проведенное «Лехаимом», показало: история с попытками увековечить память погибших на фоне противодействия этому увековечению тянется уже несколько лет. В ней, как в капле воды, отразилась общеукраинская ситуация с поиском «правильного» прошлого: возвеличиванием для этой цели разного рода малосимпатичных персонажей и попытками «затушевать» неприятные страницы истории, принявшими широкий размах после последнего Майдана.

Первые евреи‑ашкеназы появились в Ташкенте вместе с русской армией в 1864 году. Затем община росла за счет беглецов от голода 1920‑1921 годов и 1933 года из России и с Украины, беженцев и эвакуированных времен Великой Отечественной войны.Первая ашкеназская синагога была открыта в Ташкенте в 1896 году и предсказуемо конфискована советскими властями во время «безбожных пятилеток» начала 1930‑х. Нынешняя синагога открыта в частном доме в так называемой еврейской махалле (квартале) в 1973 году, что стало тогда беспрецедентным событием в регионе.

Ухватывать определенные явные, главные черты вселенского порядка и в то же время следить за его целостной динамикой — вот чем Сол Беллоу занимался больше любого другого американского прозаика ХХ века. Весь его путь был преданным служением этому. Беллоу тяготел то к одному, то к другому полюсу, но никогда не терял из виду оба.

Беллоу, как и большинство других американских еврейских писателей, полагал, что идеи, которые что‑то значат, надо искать не в еврейских текстах, а в «великих книгах» классической и современной Европы. Он попросту не считал, что, раз он еврей, у него меньше, чем у других, прав на «все лучшее, что когда‑либо подумали и сказали люди» (если прибегнуть к знаменитой фразе Мэттью Арнольда). Чувство своей индивидуальности было для него выше всего — и это дало ему право держаться на равных с кем угодно. 10 июня исполняется 105 лет со дня рождения Сола Беллоу

Будем надеяться, что после разочаровывающей программы этого года в 2021‑м нас будут ждать более интересные фильмы. Что касается отмененного на будущее приза Альфреда Бауэра, то могу предложить переименовать награду в честь одного из первых авторов идеи Берлинского кинофестиваля — американского солдата, еврея Оскара Мартая. Если Берлинале волнует потеря репутации после откровений об Альфреде Бауэре, то нет лучше способа восстановить ее, чем прославить забытого еврея — основателя Берлинского кинофестиваля.

Решения Трампа демонстрируют освежающую способность трезво смотреть на реальность — его взор не застят предубеждения. Любой умный и объективный наблюдатель ближневосточного конфликта — в отличие от политруков на Потомаке — давно бы уже понял, что настаивать на схеме, которую отвергают уже 20 лет подряд, по меньшей мере глупо и что куда более конструктивно признать наконец, что поступки должны иметь последствия, а многолетние отказы от полученных предложений — определенную цену.

Так что же будет с нами, американскими евреями? Многие из нас в последнее время теряют сон, чувствуя, что мир близится к концу. Это не так, но он меняется, и в этом главная особенность истории, делающая человеческую жизнь на этой планете такой пугающей и такой захватывающей. И, обращаясь к истории, надо заметить, что евреи, которые отказывались принимать во внимание драматические изменения в окружающей их действительности, нередко становились мертвыми евреями.

Можно убедительно доказывать, что запрещать визит Тлаиб и Омар было не очень хорошей идеей. Можно указать на то, что Нетаньяху успел поменять свое мнение на прямо противоположное. Еще можно возносить хвалу двухпартийности или открытому обществу со всеми его достоинствами либо превозносить способность диалога трогать сердца и умы. Но называть этот запрет невиданным‑неслыханным нарушением демократических норм, причем в новостной заметке, а не в аналитической статье или колонке, — это просто глупость.

Случай Тека очень показателен, поскольку обнажает новую линию раскола. С одной стороны, здесь те, для кого неравенство и дискриминация представляются проблемами, требующими политического решения: постановки достижимых целей и получения конкретных, осязаемых результатов. С другой — те, для кого неравенство и дискриминация — это грехи, моральное фиаско, которое никак нельзя исправить политическими методами — только искупить путем покаяния. Первая группа ищет решений здесь, на земле; вторая обращает очи вверх.

Сразу после победы Нетаньяху на выборах, в те безмятежные дни, Либерман пообещал Биби свою поддержку, объявив, что никого другого он не видит в этой должности. Почему же он тогда предал Нетаньяху в критический момент?