Эмигрантская еврейская печать хочет рассказать читателям о еврейской жизни на родине. Рассказать, воздерживаясь от эмоций и оценок, дать сухую информацию: происходит то‑то и то‑то. Например, в 1923 году в разделе о еврейской жизни в России и на Украине (да, тогда ни у кого не вызывало сомнений, что Россия и Украина — единое целое) есть сообщение о состоянии здоровья раввина Мазе: мол, оно улучшается.

Да, много было в прошлом плохого, нуждавшегося в замене. И люди, прошедшие тяготы дореволюционной еврейской жизни, никак не могли относиться с лирической ностальгией ко всему в своем прошлом. Но, имея дело с государственной машиной, люди не представляли себе, насколько она «заточена» под собственные цели и как использует их энтузиазм.

Еще до прихода Добровольческой армии Жаботинский вел переговоры с Петлюрой о разрешении организовать отряды еврейской самообороны для защиты от погромов. Петлюра без особой охоты, но разрешение такое дал. Однако вскоре Директория пала... Деникин оказался в чем‑то циничнее Петлюры. За полторы недели до вступления Добровольческой армии в Киев он принял еврейскую делегацию, поднявшую вопрос о неизбежных погромах. Деникин наотрез отказался издавать какие бы то ни было приказы или декларации по этому вопросу.

Образ и оценка исторической гайдамачины в еврейской исторической памяти всегда отличался от героико‑романтической мифологемы, бытующей в русской и украинской культурах. По мнению Дубнова, главная причина гайдамачины — в наступлении периода разрухи и горя. Грядет всеобщий распад — значит, есть чем поживиться удалому, и в первую очередь за счет беззащитных. Поэтому еврейские погромы — и времен Хмельницкого, и Уманскую резню 1768 года во время гайдамацкого восстания, и ужасы Гражданской войны — историк считает не случайными явлениями, а всегда присущими гайдамачине, будь она первая, вторая или третья по счету.