Вдруг началось что‑то несусветное. Когда портниха Шева стала спускаться обратно в могилу, в зале поднялся ужасный шум. Топая и толкаясь, народ бросился к двери — а оттуда, где смешались женские парики и мужские шляпы, доносился истошный крик: «Г‑споди, помогите!» Меня прошиб холодный пот. Так кричала Тойба, лежа на снегу...

Почему эти мужчины и женщины готовы были рисковать жизнью ради книг и бумаг? По сути, тем самым они провозглашали свое мировоззрение и воплощали в жизнь свои убеждения. Мировоззрение их заключалось в том, что литература и культура являются высшими ценностями, они ценнее жизни отдельного человека или группы людей. Будучи убеждены, что скоро погибнут, члены «бумажной бригады» сделали выбор: посвятить остаток жизни тому, что действительно важно, а если понадобится, то и принять за это смерть.

По воскресеньям евреи стараются обходить больницу за версту. Не любят они эту больницу. Говорят, в ней людей режут как скот, и жаловаться некому. Евреи не так боятся заразных девок и черных ворот, как докторишку Кошицкого, бездарного лекаря, жестокого, как татарин. Ему лишь бы резать. "Мясник, — называют его евреи. — Потрошитель".

Руфь требовала, чтобы ей позволили выйти если не на улицу, то хотя бы во двор, Ивка ей говорила: хорошо, можно на десять минут, но только если прицепишь звезду. Руфь отвечала, что не сделает этого ни сегодня, ни когда бы то ни было, даже если от этого зависит ее жизнь, потому что она не носила звезду ни тогда, когда ее все любили, ни тогда, когда она была загребской Ширли Темпл, и не будет носить и сейчас, когда для всех тех людей она стала только еврейкой. Или же будет носить звезду Давида тогда, когда они будут носить крест.

Весь город, мужчины и женщины, вместо того чтобы вздремнуть после субботнего обеда, спешит увидеть что‑то страшное. Давка, толкотня. Вытягивают шеи, встают на мыски, пытаясь посмотреть поверх голов... Да это же… Это же Тойба! Наша Тойба!Она лежит на красном снегу, разорванная пополам. Обнаженные ноги вытянулись, как деревянные, и то ли из них, то ли из живота течет кровь.

Возвратившись в Москву, Боря начал преподавать Тору дома. Приходили молодые художники, писатели, режиссеры. Это был единственный тогда в Москве еврейский кружок, объединявший в основном людей гуманитарных профессий. Гуманитариям труднее, чем людям технических профессий, «вставлять» себя в еврейские религиозные рамки. Боря хорошо знал литературу, искусство, это помогало найти общий язык с учениками.

Все произойдет быстро, думал Арон. Стук в дверь, формальности, торопливые сборы… Его и папу увезут сразу. Маму оставят. Она будет рыдать, падать в ноги, обнимать сапоги. Если за ночь не сойдет с ума, наутро побежит в милицию, в райком. Будет говорить, что это ошибка, что муж ни в чем не виноват, что ее сын — коммунист, сам служит в органах. Но ей ответят по инструкции: «Не волнуйтесь, гражданка. Разберемся!» А в это время их с папой будут допрашивать. Выбьют зубы, пригрозят, что арестуют всю семью. Потребуют назвать подельников, сообщить подробности. В конце потребуют подписать оговор.

Асар был виртуозом во всем: в переводах стихов и прозы, оригинальных стихах, изящных лимериках. Он любил литературную игру, парадоксы, экспромты, но его обычная доброжелательная усмешка не свидетельствовала о веселости нрава. В печатных поминовениях его величают «человеком‑праздником». И справедливо. Острый ум, даровитость, культура, явленные в одной личности, — разве это не праздник?

Когда Бейла приходит к нам с праздником поздравить и мама начинает расспрашивать, как ей живется, она нет‑нет да и проговорится, что иногда ночью, когда дети спят, вспоминается ей тот черный еврей с горящими глазами. Встает перед ней как живой, а она и не знает, что подумать. После такой ночи у нее душа не на месте. Каша пригорает, извозчики от маковых лепешек нос воротят, а Бейла ругается с соседкой, которая живет у нее в каморке.

Одной из основных причин полного изгнания иудеев из Испании в 1492 году было то, что они своим присутствием и, соответственно, развитием собственной культуры (считай, не в последнюю очередь развитием книгопечатания) отрицательно влияли на новых христиан, то есть евреев, по тем или иным причинам принимавшим католичество в период с конца XIV по конец XV века и еще не окрепшим до конца в новой вере.

Ицхак Абарбанель бóльшую часть жизни провел в Португалии, где выступал в качестве лидера еврейской общины и занимал видные посты при дворе короля Афонсу V. Обвиненный в участии в заговоре, Абарбанель в 1483 году бежал в Кастилию, где вскоре занял пост главного сборщика налогов при главе испанской церкви кардинале Мендосе и финансиста при дворе четы испанских монархов Фердинанда и Изабеллы. Однако, когда испанская корона издала эдикт об изгнании евреев в 1492 году, Абарбанель со своей семьей предпочли крещению изгнание.

Как оказалось, события 1492–1498 годов не стали последней главой в иудео‑христианском сосуществовании в Испании и Португалии. Как мы увидим, в Испании и особенно в Португалии сложнейшая проблема уцелевших конверсов не была решена еще несколько поколений. Рассеяние евреев и марранов, которые несли с собой иберийское наследие, сильно повлияло на многие западноевропейские и ближневосточные общины.