Поговорим о главном. О книгах. Точнее, о новинках нашего издательства: «Книжники» в уходящем году издали десятки новых книг. Итак, мой выбор.

Скромный, чеховский интеллигент. Тихая речь умницы. Если тебе повезет пообщаться с таким, ты будешь уверен, что он — хрупкий прекрасный цветок из теплицы. Любой полевой ветерок может его загубить. Будешь уверен — но как же ты ошибешься! Вот и они ошиблись.

Они были святыми людьми, сохранившими преданность еврейству в самых невозможных условиях. И уж не знаю, что главное — то, что Гур унаследовал эту святость, или то, что святость предков защитила его самым невероятным образом. Но, когда в десантника Гура Недзвецкого, заброшенного на пять километров в глубь Ливана, попало три пули — одна в ногу, другая в живот, и третья, несущая верную гибель, в рот, — он дополз до своих, до него долетел изрешеченный вертолет, и он выжил.

Мы увидели, что в XXI веке и в США могут гулять под свастикой. Не только в Будапеште, Риге, Киеве, но и в Америчке. Это с одной стороны. С другой стороны, до боли знакомые ребята, будто шагнувшие прямиком из столь привычных нам «русских маршей», стали всемирным скандалом.

Мы были знакомы много лет. Сегодня я пытаюсь ретроспективно понять, чем он был особенно заметен в нашей жизни, и понимаю, что это очень сложно описать. Я смотрю нашу переписку и понимаю, что Носик — это все. Он был членом ученого совета Еврейского музея, главным человеком во всем, что касалось сайта музея, его интернет‑проектов. Когда мы решили серьезно изменить сайт «Лехаима», все для нас придумал Носик. И сейчас совершенно непонятно, как нам быть дальше. Сегодня 30 дней, как Антона нет с нами.

Ему мало духовного очищения, он жаждет действий: объединить все партии и всех вождей. Для спасения народа — вывезти евреев из Польши немедленно. Его слушали — и не слышали. Ничего не было сделано. Все его страшные пророчества сбылись. Цейтлин предрек Катастрофу, дал ей имя, Шоа, и, облаченный в талит и тфилин, с томом «Зоара» в руках, стал ее сильнейшим образом.

Ответ я получил незамедлительно. Отец прекрасно помнил, как в 1948 году в Москве, после попытки наладить связь с дальней родственницей — послом только что созданного Государства Израиль Голдой Меирсон — арестовали его тетку. И родня, готовясь к обыскам, зачеркивала крамольную фразу в Агаде: «В будущем году — в Иерусалиме!» Так Иерусалим стал для меня символом опасной светлой мечты.

Когда Нехама Лифшицайте приехала в Израиль, ее называли «голосом оттепели». Первые ее концерты пробили брешь в той тьме, которая возникла после расстрела деятелей еврейской культуры 12 августа 1952 года. Появление певицы, исполнявшей еврейские песни на идише, стало не просто оттепелью — ренессансом.

ООН‑ШМООН! Две тысячи лет назад у стен храмового подворья на горе Сион бегали еврейские дети. И вот сейчас здесь — Малка. Где тогда была ООН? Где она будет через тысячу лет? А еврейские дети тут будут — так и передайте. Малка так говорит.

Леонард Коэн был одним из величайших англоязычных поэтов и музыкантов второй половины XX века. Но все‑таки главное для меня не его особенный голос, не его ни с чем не сравнимая манера исполнения. Для меня и множества почитателей Коэна главным было то, что он формулировал за нас мысли, которые сами мы были не в состоянии сформулировать.

Хотя секундочку! А не «Шаар а‑рахамим» ли это?! Так у нас называются самые древние, по преданию, из ворот на Храмовую гору, «Золотые ворота». Если это они, они и правда закрыты. Мусульманскими завоевателями в 810 году. Крестоносцы в 1102 году их открыли, но Саладин в 1187‑м заложил. Правда, султан Сулейман их заново отстроил, однако в 1541 году их опять заложили и больше не открывали.

Много раз я бывал в Кракове, но никогда мне не приходило в голову поехать в Освенцим. Я вообще не ездил ни в один концлагерь. И в Бабий Яр тоже не ходил. Но вот лет десять назад в Киеве я оказался свободен на целый день. И решил отправиться туда.