Зэк не в первом поколении убежден, что мы очень запоздали с «Историей евреев в ГУЛАГе»; что мы в долгу перед многими, кто не в силах защитить свое имя.

Примо Леви, итальянский еврей, химик из Турина, был освобожден из Аушвица, когда в январе 1945 туда пришли советские войска; ему тогда было двадцать три, и с того момента, как начался отсчет отсрочки приговора, практически до самой смерти в апреле 1987 года он вспоминал, исследовал, анализировал, фиксировал – в книге за книгой излагал историю кошмара. Он считал себя одержимым летописцем немецкого ада. 31 июля исполнилось 100 лет со дня рождения поэта и публициста Примо Леви.

У молодого эстонца из нашего барака оказалась логарифмическая линейка, он мне ее подарил. Я до сих пор ее храню. Можно было подсчитывать масштабы с чертежей инструкций. Работал каждый день, как бешеный. Мне казалось, и я был прав, что это единственный способ сохранить свой интеллект, а может быть, и заинтересовать Москву своим существованием. За два года мне удалось разработать два полноценных эскизно‑технических проекта автомобильного и тракторного поездов с активными прицепами, составить объяснительные записки к ним, с расчетами и графиками.

Реплика Чуковского заставила меня совсем по-новому взглянуть и на эту, действительно мрачноватую и не шибко уютную, квартиру Маршака, и на весь его, в самом деле, не больно хорошо устроенный быт. 55 лет назад ушел из жизни Самуил Маршак. К этой дате «Лехаим» публикует воспоминания Бенедикта Сарнова о поэте и переводчике.

В интервью «Лехаиму» глава Всемирной ассоциации белорусских евреев Яков Гутман рассказал, как 29 лет назад с помощью хасидов Хабада он выво­зил из СССР на отдых в Израиль группу чернобыльских еврейских детей.

«В Москве я исполнила свою мечту», – признается Инге Ауэрбахер. Бывшая узница концлагеря Терезиенштадт посетила в российской столице могилу своего спасителя – советского маршала. В возрасте семи лет Инге попала в нацистский концлагерь и три года провела там, пока его не освободили советские войска. В мае 1946 года ее семья эмигрировала в США. Но живя в Америке, она долго мечтала попасть в Россию и почтить память тех, кто освободил узников лагеря.

Творчество Бориса Слуцкого, как и творчество всякого большого поэта, бесконечно многообразно. Однако, опять же, как у всякого большого поэта, у него есть своя сквозная тема. Она продиктована национальным чувством, от которого Слуцкий никогда не был избавлен. Чувством, не застилавшим глаза, но, напротив, помогавшим понимать, кто есть кто, определять истинную цену человека. К 100-летию Бориса Слуцкого «Лехаим» публикует рассказ В. Кардина о дружбе с поэтом.

Тому, кто знал его лично, легко было убедиться, что он жаждет удрать с ярмарки тщеславия, стремится к бегству, а не к прогулкам по ней. Сам образ жизни Володина был сродни бытию, уготованному судьбой героям его пьес. Близость автору, надо полагать, содействовала их органичности. Словно были они и впрямь люди одного круга, одних представлений, одного образа мыслей.

«Им нужен был не выкуп за заложника! Главарь банды попросту требовал заклад... Шпачек, Шимон и я, не сговариваясь, сказали, что ручаемся за Кригеля. Но этого оказалось недостаточно. Началась закулисная торговля. Дубчек, Свобода, Черник и Смрковский вместе с руководством советского политбюро ушли в соседнюю комнату, и там, за закрытыми дверьми, они договорились». К 50-летию со дня вторжения советских войск в Чехословакию «Лехаим» публикует эссе Бенедикта Сарнова.

На 93-м году жизни в США ушел из жизни поэт Наум Коржавин. «Лехаим» публикует воспоминания литературоведа Бенедикта Сарнова. Круг тех, для кого он всегда был и по сей день остается «Эмой», «Эмкой», «Эмочкой», – поистине необъятен, писал о Науме Коржавине Сарнов.

Бен-Гурион нередко причинял будущему, а после и уже возникшему Государству Израиль ущерб, но чаще приносил доход. И тот и другой исчислялись миллионами. А первым получателем дохода или потерпевшим убыток бывал сам Старик, его проекты и планы.

После конца войны бывшие узники Собибора разъехались по всему миру: кто‑то оказался в Советском Союзе, кто‑то в Израиле, кто‑то в Америке, Австралии или даже Бразилии. Потомки этих людей при помощи Фонда Александра Печерского впервые за все годы собрались в Москве на торжества в Еврейском музее. Вместе с ними приехали их истории — причудливые, трагические, счастливые.