20 сентября 1888 года в небольшом городе Спасск под Рязанью родилась Елизавета Жиркова — будущая поэтесса Элишева, которая наряду с Рахелью, Эстер Рааб и Йохевед Бат‑Мирьям станет одним из ведущих женских голосов ивритской поэзии 1920–1940‑х годов. Она выросла в необычной семье: отец — русский православный учитель, позднее ставший книготорговцем, мать — обрусевшая ирландка‑католичка из семьи, осевшей в России во времена Наполеоновских войн

Зингер сберегал мудрость и дух иудаизма, при этом его произведения в традиционном еврейском мире, из которого вышел этот писатель, сочли бы неприемлемыми. В каком‑то смысле его произведения сами балансировали на грани, отделяющей секулярные тексты от религиозных, снова и снова побуждая нас подходить к жизни созидательно

Путешествуя в 1966 году по Израилю, Стейнбек нашел то, чего, по его мнению, не хватало на родине. Он встретил людей, полных патриотизма, верных своей стране, охотно служащих в армии, — разительный контраст с тем, что он видел в американской молодежи, представители которой, по его словам, «жгли повестки, поскольку война во Вьетнаме была невыносимой»

Вопрос о происхождении книги Коэлет — один из самых сложных в библеистике. Традиционно она приписывается царю Шломо (Соломону), но эта атрибуция выглядит проблематичной: лингвистические особенности (например, наличие арамеизмов, персизмов и, по мнению ряда исследователей, грецизмов), синтаксическая структура и общее философское содержание указывают на более позднюю редакционную основу

В чем же секрет притягательности книги Рут спустя тысячи лет? Наверное, в ее универсальности. Формальный анализ показывает техническую сторону: «как это сделано». Но за мастерской формой стоит нечто, близкое каждой эпохе: вера в то, что добродетель не остается бесплодной. Книга Рут — маленькая история, которая вписалась в Большой замысел. И художественная форма позволила этой идее зазвучать легко и убедительно

В том‑то и дело, что Янкель, главный персонаж‑еврей, вовсе не отрицательный герой! Напротив — он единственный, кому на самом деле доверяет Тарас Бульба, а ведь Тарас вроде бы герой положительный — если мы имеем дело с героическим эпосом. Он появляется в критические моменты, чтобы... помочь презирающему его главному герою. Он спас старшего брата Тараса — Дороша, выкупив его из турецкого плена.

Ицхок‑Лейбуш Перец — один из столпов идишской литературы. По словам Рут Вайс, статей и монографий о одном Переце написано больше, чем о любых двух других идишских писателях, в том числе о двух классиках, Менделе Мойхер‑Сфориме и Шолом‑Алейхеме. В честь Переца называют школы, улицы, достопримечательности, издательства, детские дома; в Нижнем Манхэттене есть даже площадь Переца. Его имя носят различные еврейские культурные организации в Европе, Северной Америке и Израиле

Не волновало великого барда положение евреев в современной ему Англии (тем более, считалось, что их и нет в Англии уже несколько веков). И никакого скрытого смысла в монологе Шейлока не было. Его вычитали те, кому хотелось, чтобы он, этот второй, «юдофильский», смысл, был. Но, увы…

Крылова переводили на идиш много и охотно. Этим переводам присущи особые черты, не встречающиеся более нигде в еврейской литературе. В РНБ собрана самая представительная в мире коллекция переводов крыловских басен. И многие из этих переводов настолько хороши, что заслуживают если не отдельного рассказа о себе, то уж во всяком случае внимания читателей

Ирония заключалась в том, что самого Конрада неоднократно принимали за еврея просто из-за места, в котором он родился. В эссе, написанном в 1918 году, Фрэнк Харрис, некий скабрезный британский писатель, как-то вскользь объединил Конрада с английским еврейским романистом Израилем Зангвиллом, автором романов «Дети гетто» и «Король шнореров». Харрис жаловался, что даже «самый отстойный писака» из числа писателей-романистов смог добиться популярности, просто заявляя, что он «один из угнетенной расы»

Самый великий роман о Первой мировой войне написал еврей‑алкоголик, он обожал империю Габсбургов и охотно плодил небылицы о себе. Автор «Марша Радецкого» Йозеф Рот, как никто, умел врать с размахом. Дни и ночи Рот проводил в берлинских и парижских кафе, там он писал, пил, курил и обменивался остротами с собратьями‑эмигрантами. Его жена сошла с ума, он впал в отчаяние, но писать не бросил. В Париже и Берлине Рот переезжал из гостиницы в гостиницу, и все его имущество помещалось в три чемодана. Он спился и умер незадолго до того, как нацисты захватили Польшу...

«Я получил еврейское образование, которое в мое время и в том месте, где я жил (в Нью‑Йорке в начале двадцатых годов), считалось несколько лучше среднего. Я мог довольно бегло читать и переводить повествовательные отрывки из Танаха. Я умел быстро читать молитвы. Моя бар мицва была роскошным празднеством, в котором я удачно сыграл предназначенную мне главную роль. Я считал, что мое религиозное воспитание окончено»