Попробуем взглянуть на библейскую книгу Рут глазами литературоведа‑формалиста. Юрий Тынянов, выдающийся теоретик русского формализма, призывал изучать литературу как систему, в которой каждое произведение выполняет определенную функцию и соотнесено с другими элементами системы. В духе этого подхода мы и рассмотрим, какую роль книга Рут играет в системе древнееврейской литературы, каковы ее композиция и сюжетные приемы, каковы повторяющиеся мотивы и эволюционная новизна книги в сравнении с другими текстами Танаха. Также обсудим, как неразрывно в ней связаны форма и содержание: как структура и стиль помогают раскрыть ключевые темы верности, избранности и обращения чужестранки. Наконец, проанализируем особые черты повествования: роль диалогов, лаконизм описаний, ритм и организацию сцен. Это увлекательное путешествие по древнему свитку продемонстрирует, почему книга Рут — настоящая жемчужина библейской литературы.

Книга Рут в литературной системе Древнего Израиля

Какое место занимает книга Рут в корпусе древнееврейских текстов и какова ее функция? В еврейской Библии (Танахе) книга Рут относится к разделу Писаний (Ктувим) и входит в число так называемых Пяти свитков. Не случайно в печатных изданиях Танаха ее часто помещают сразу после книги Судей. Действие ее разворачивается «во дни, когда управляли судьи»: то есть хронологически книга Рут продолжает период Судей и предвосхищает эпоху царства, завершаясь упоминанием рождения царя Давида.

Функция книги Рут в системе текстов Библии во многом переходная и соединительная: она служит мостиком между эпохой Судей и зарей царства, легитимируя через родословие происхождение Давида от праведной моавитянки Рут.

Однако этим роль книги не исчерпывается. Книга Рут вводит в канон новый тип повествования и выполняет специфическую задачу внутри литературной системы.

На фоне грандиозных исторических хроник и пророческих книг Танаха небольшая повесть о частной жизни двух женщин и их родственника выглядит скромно, но именно в этом ее сила. Она привносит в корпус древнееврейской литературы элемент бытовой драмы, семейной истории с хорошим концом, тем самым расширяя жанровый диапазон канона. В религиозной традиции роль книги Рут тоже особая: ее публично читают на празднике Шавуот — празднике урожая и дарования Торы, что подчеркивает тематическую связь сюжета с идеей принятия (Рут как чужеземка принимает народ и Б‑га Израиля, подобно тому как Израиль принимает Тору на Синае).

Таким образом, в литературной системе Древнего Израиля книга Рут выполняет функцию нравственного примера и символа интеграции: демонстрирует, как идеалы верности и благочестия воплощаются не только в героях‑израильтянах, но даже в чужестранке, решившей стать частью избранного народа.

Исследователи отмечают: язык и стиль книги Рут содержат поздние черты (например, архаизмы, арамеизмы) — вероятно, она была записана уже в послепленную эпоху, то есть значительно позже описываемых событий. Зачем в иудейском обществе эпохи Второго храма понадобилось внести в канон эту старинную семейную историю? Вероятно, она выполняла идеологическую функцию: была ответом на острые вопросы того времени.

В книгах Эзры и Нехемьи, написанных в тот же период, резко осуждаются браки с чужестранцами и звучит требование к пришельцам отделиться от общины. А книга Рут, напротив, мягко полемизирует с таким изоляционизмом, прославляя образцовую женщину‑моавитянку, которую Б‑г удостоил стать прабабушкой Давида. С точки зрения формализма в литературной системе своего времени книга Рут выполняла функцию своеобразного контрапункта: привносила в канон универсалистский мотив против ксенофобии, демонстрируя, как чужестранец может стать своим через веру и верность.

Итак, на системном уровне книга Рут обогащает древнееврейскую литературу новыми гранями: она связывает эпохи, расширяет жанровую палитру, служит нравственным ориентиром и даже участвует в культурном диалоге о границах общности.

Разобрав место и функцию книги, перейдем к тому, как эта маленькая повесть устроена изнутри: ее композиция, сюжетные приемы и мотивы.

Композиция, сюжетные приемы и повторяющиеся мотивы

Композиция книги Рут тщательно продумана и элегантна. Перед нами практически новелла в четырех главах, каждая из которых соответствует определенному этапу развития сюжета. Вспомним структуру повествования.

Глава 1. Экспозиция и завязка. Семья из Бейт‑Лехема (Элимелех, Ноами и сыновья) из‑за голода переселяется в Моав, там сыновья берут жен‑моавитянок (Рут и Орпу). Внезапно умирают и муж, и сыновья — трагическое опустошение семьи. Вдова Ноами решает вернуться на родину в Бейт‑Лехем, и невестка Рут демонстрирует поразительную верность, отказавшись оставить свекровь: «Куда ты пойдешь — туда и я пойду, твой народ будет моим народом, и твой Б‑г — моим Б‑гом». Эта клятва Рут — первый ключевой мотив книги: мотив беззаветной преданности. С ней же связан мотив «возвращения»: еврейское слово «шув» («возвратиться») повторяется многократно, подчеркивая и физическое возвращение Ноами на родину, и духовное «обращение» Рут к новому народу и вере.

Глава 2. Развитие действия. Бейт‑Лехем. Рут, как бедная вдова, идет в поле подбирать колосья (библейская форма социальной помощи бедным) и случайно попадает на поле богатого землевладельца Боаза, который по счастливой случайности оказывается близким родственником семьи (то есть потенциальным выкупателем имущества Элимелеха). Здесь завязывается второй важный мотив «надежного покровителя», или гоэла (родственника‑искупителя). Боаз относится к Рут благосклонно и с особой заботой (велит жнецам нарочно оставлять пшеницу, чтобы ей досталось больше). В конце дня Рут возвращается к Ноами не с пустыми руками, а с целой мерой пшеницы, добытой благодаря щедрости Боаза. Обращает на себя внимание симметрия сцен: эпизод, где Рут уходит утром в поле нищей собирательницей и возвращается вечером с изобилием зерна, повторяется и в следующей главе. Эти параллельные сцены создают композиционную ринфору (обрамление) и символизируют движение от пустоты к наполненности. Как отмечают исследователи, книга Рут вообще полна тщательно выстроенных парных элементов и контрастов: голод вначале — сытость в финале, одиночество Ноами — семейная радость в конце, общее непослушание эпохи Судей — частная добродетель Рут и Боаза, «пусто» vs. «полно» и т. д. Все эти противопоставления служат художественными приемами, усиливая центральную идею искупления и восстановления.

Глава 3. Кульминация. Ноами, понимая, что шанс на будущее семьи — в браке Рут с Боазом по закону левирата (обычай, когда ближайший родственник умершего должен взять вдову, чтобы продолжить род), разрабатывает смелый план. Ночью на гумне Рут приходит к Боазу и в традиционной завуалированной форме просит его исполнить обязанность выкупателя и жениться на ней. Сцена на гумне — эмоциональная вершина сюжета: тихий диалог среди стогов, полутени ночи, благородство и сдержанность героев. Здесь возникает мотив покрывала, или крыла: Рут просит: «простри крыло твое на рабу твою» (то есть защити и возьми в супруги). Этот образ «крыла» отсылает к словам Боаза из главы 2, где он благословил Рут, пришедшую под крыла Б‑га Израиля: снова повтор мотива, теперь с новым значением. Боаз поражен добродетелью Рут и соглашается, но появляется препятствие: есть другой, более близкий родственник, имеющий первоочередное право. Так автор вводит элемент сюжетной интриги: сумеют ли герои преодолеть препятствие? С формальной точки зрения мы видим типичную для многих сказаний структуру кульминации — ночное испытание, после которого наступает развязка на общественном собрании.

Глава 4. Развязка и итог. У городских ворот Боаз созывает совет старейшин и успешно улаживает юридические формальности: ближний родственник, узнав, что за наследством придется взять и моавитянку‑вдову, отказывается от выкупа, право переходит к Боазу. Публичное соглашение заверено обрядами (снятие сандалии — древний символ отказа от левирата). Боаз женится на Рут, восстанавливая тем самым прерванную линию рода. В финале — рождение сына Оведа, которого женщины называют «сыном Ноами», ибо он создал радость и будущее для престарелой свекрови. Происходит символическое замещение потерь: у Ноами в начале книги не осталось ни мужа, ни сыновей, а в конце есть внук, продолжатель рода. Автор подчеркивает это включением родословной: перечисляется генеалогия от Переца (сына Иеуды) до Оведа, отца Ишая, отца Давида. Этим приемом книга Рут включается в «большую историю» Писания: частная драма вплетается в генеалогический канон (как и книга Бытия структурирована родословиями). Родословие выступает симметричной концовкой, отражая в миниатюре композицию всей книги: от смерти семьи Элимелеха к рождению новой семьи Давида.

Итак, композиция книги Рут отличается четкостью и гармонией. Сюжетные приемы здесь разнообразны: повторы ключевых слов и ситуаций (возвращение, крыло, пустой/полный), контрастные пары (Рут и Орпа — две реакции на одну ситуацию; Боаз и безымянный родственник — два типа исполнителей долга), элементы тайны и неожиданного поворота (появление ближнего родственника как препятствия).

Подобное всегда интересовало формалистов: как устроен сюжет, за счет чего удерживается внимание читателя. В случае Рут мы видим, что, несмотря на бытовой характер истории, динамика прекрасно выстроена: читатель (или слушатель в древности) переживает эмоции от горя к радости, от напряжения к разрядке. Причем эстетический эффект достигается именно литературными средствами, а не чудесами или подвигами, как во многих других библейских книгах. Можно сказать, что книга Рут — шедевр литературной техники древнего автора, который сумел в коротком повествовании создать яркий мир, полный скрытой символики и эмоциональной глубины.

Литературная эволюция: новизна книги Рут на фоне Танаха

Чем отличается книга Рут от предшествующих книг Танаха и в чем ее новаторство? Тынянов рассматривал литературную эволюцию как смену систем и приемов: новое произведение возникает, трансформируя существующие жанры и вводя свежие элементы. Применим это к книге Рут.

Во‑первых, в жанровом отношении книга Рут — это идиллия или семейная сага, что редкость для Танаха. Ранее в Библии мы встречаем либо масштабные исторические повествования (Исход, Судьи, Царства и др.), либо законодательные тексты, либо пророческую поэзию, либо мудрые изречения. А книга Рут представляет собой цельный короткий рассказ, сосредоточенный на жизни обычных людей. Можно вспомнить, пожалуй, повествование о Йосефе в книге Бытия как пример развитого сюжета с сильной драматургией. Но история Рут уникальна тем, что она целиком посвящена женской судьбе и при этом лишена явных чудес.

Новаторство книги Рут в контексте Танаха — это появление героя‑нееврея (моавитянки) в центральной, да еще и положительной роли. Раньше чужеземцы в Библии были либо врагами, либо второстепенными фигурами, обращенными в веру (как Рахав из Иерихона). Здесь же инородка становится образцом веры и преданности, да еще входит в родословие мессианского царского рода. Это смелый шаг для библейской литературы, расширяющий понятие «своего».

Во‑вторых, новизна проявляется в стиле и композиции. Книга Рут демонстрирует зрелое литературное мастерство: многие ученые считают ее поздним произведением, созданным в III–II веках до н. э., именно из‑за отточенности формы. Автор книги, очевидно, был знаком с традиционными библейскими сюжетами и сознательно с ними полемизировал и перекликался. Можно отметить параллели с историей Тамар (женщина, добивающаяся продолжения рода), можно найти параллели с образом Авраама (Рут как бы совершает исход из своей земли по зову веры) и даже с дочерями Лота (одна из них праматерь моавитян, от которых происходит Рут, но Рут противопоставлена им своей добродетелью). Подобное интертекстуальное мастерство — признак позднего, саморефлексивного этапа литературы. Если ранние библейские книги закладывали сюжеты, то Рут их творчески переосмысляет. Например, мотив левиратного брака всплывает еще в истории Иеуды и Тамар (Берешит, 38). Но там все драматично и окрашено грехом, тогда как в книге Рут благочестиво и торжественно.

Таким образом, книга Рут выступает как эволюционный продукт библейской литературы: она берет известные мотивы и впервые показывает их в новом, позитивном и гуманистическом свете.

Еще один аспект новизны — отсутствие ярко выраженной сверхъестественной интриги. В книге нет чудес, пророчеств, явлений ангелов или голосов свыше. Б‑г, конечно, упоминается (как дающий хлеб народу, как устраивающий судьбы), но действует скрыто, через людские поступки. Такой условно секуляризированный способ повествования выделяет Рут среди книг Судей или Царств, где Г‑сподь постоянно вмешивается напрямую.

Перед нами почти что реалистическая новелла по меркам древней литературы. Формалист сказал бы: старая система эпических чудес и божественных голосов уступает место новой системе психологической мотивации и бытовой правдоподобности. Это и есть литературная эволюция: смена приемов, где доминантой становится человеческая история с внутренним, а не внешним чудом.

Наконец отметим идеологическую смелость книги: она новаторски для своего времени утверждает универсализм веры и предвосхищает идеи, которые полноценно разовьются лишь в позднейшей религиозной мысли. Представьте слушателя эпохи Эзры, которому читают повесть о благочестивой моавитянке, — это действительно свежо и даже провокационно. Но благодаря художественной убедительности образов Рут и Боаза книга сумела занять почетное место в каноне, а ее новые идеи смогли встроиться в мировоззренческую систему иудаизма, не разрушая ее, а обогащая.

В итоге с эволюционной точки зрения книга Рут — это пример того, как литературная система Танаха породила нечто качественно новое, сохранив преемственность (сюжетные мотивы, генеалогическое единство) и одновременно сдвинув акценты (героиня‑чужестранка, бытовой сюжет, скрытое Б‑жественное присутствие).

Единство формы и содержания: структура как выразитель темы

В духе формализма важно понять, как литературная форма книги Рут помогает раскрыть ее основные темы: верность, избрание и обращение чужестранки. В идеале форма и содержание должны быть слиты, и в книге Рут мы именно это наблюдаем.

Тема верности (преданности) пронизывает всю книгу. Она выражается не только в словах Рут («не уйду от тебя»), но и в самой структуре сюжета. Композиция строится вокруг отношений Рут и Ноами (глава 1 и эпилог) и отношений Рут и Боаза (центральные главы). Это два уровня верности — семейная любовь невестки к свекрови и брачная верность/забота, зарождающаяся между Рут и Боазом. Структурно первая и последняя главы образуют кольцевую рамку вокруг центральных событий: в начале Рут обещает не бросать Ноами, в конце это обещание «вознаграждено» — Ноами держит внука на коленях как символ возродившегося рода. Тем самым композиция сама по себе становится манифестом верности: начатое доведено до конца. Если бы история оборвалась без счастливого финала, тема осталась бы голословной. Но форма классической комедии (а по сути, книга Рут — это трагедия, перешедшая в комедию) предполагает восстановление порядка и награду добродетели.

Лаконичность финала — несколько строк о рождении сына и родословии — внешне скромна, но это и есть выражение содержания: верность Рут «вознаграждена» включением ее в великую историю (родословие). Получается, что сухой список имен в конце играет эмоциональную роль: свидетельствует о долговечности плодов верности (династия Давида). Стилистический минимализм усиливает ощущение значимости: тема верности выражена здесь не пышными дифирамбами, а самим фактом рождения и записанного родства.

Тема избранности и Б‑жественного промысла также нашла отражение в форме. Как замечают комментаторы, хотя в книге Рут Б‑га упоминают редко, события выстроены так, что удачные совпадения выглядят не случайно. Формалисты сказали бы о принципе мотивированности элементов: все детали в тексте служат целому. В книге Рут каждое якобы случайное событие — приход Рут на поле Боаза, появление ближнего родственника и его отказ, своевременное возвращение в Бейт‑Лехем в начале жатвы — сюжетно мотивировано, но одновременно и теологически значимо (читатель между строк видит руку Провидения). Стиль повествования подчеркнуто спокойный, не чудесный, но за счет этого каждое благоприятное стечение обстоятельств ощущается как знак свыше. Например, когда Рут «случайно» приходит на поле Боаза, в ивритском тексте используется оборот, который можно перевести как «по счастливому стечению»: тонкий намек на невидимого режиссера событий.

Форма реалистичной хроники с точечными намеками на Б‑жественное участие идеально подходит для темы промысла: Б‑г проявляет избранность Рут ненавязчиво, через цепь естественных событий. В литературном плане эта форма делает содержание убедительным: из череды бытовых эпизодов складывается великая судьба. Стилистическая сдержанность усиливает доверие к повествованию, а значит, и к идее, что избранность проявляется в реальной жизни, а не только лишь в чудесах.

Тема обращения чужестранки (героя‑иноплеменника, входящего в народ Б‑жий) в книге выражена на нескольких уровнях. Во‑первых, ключевой диалог Ноами и Рут (1:16–17) становится сюжетным поворотом: именно в своей речи Рут совершает выбор. Формалисты уделяли особое внимание функции диалога, и здесь диалог не просто раскрывает характеры, но двигает сюжет, оформляет само событие обращения. Во‑вторых, в структуре книги: в начале Рут моавитянка, в конце — праматерь Давида. Эта трансформация статуса обрамляет всю историю, и форма родословия в финале окончательно узаконивает Рут как полноправную часть израильского народа.

Интересно, что по ходу повествования автор постепенно перестает акцентировать внимание на чужеземном происхождении Рут: в начале ее зовут «моавитянка» при каждом упоминании, а к концу просто «Рут, жена Боаза». Стилистический прием очевиден: он отображает принятие чужестранки в общину. Сближаясь с народом, героиня сближается и с языком повествования. Эта взаимосвязь формы (лексики, терминологии) и содержания (социального статуса Рут) — тонкий художественный ход, вполне в духе формальной школы анализа текста.

Итак, структура и стиль книги Рут неразрывно сплетены с ее идеями. Верность отражена в надежной композиционной рамке и сдержанном тоне вознаграждения, избрание проявлено через мотивированное плетение событий и намеки стиля, а обращение иноземки подчеркнуто ключевым диалогом и даже словоупотреблением. Такая синхронность формы и содержания делает произведение художественно цельным, что ценилось формалистами как признак высокого мастерства.

Особенности повествования: диалоги, лаконизм и ритм сцен

Рассмотрим некоторые особые черты повествования в книге Рут, которые важно отметить с формалистской точки зрения: функции диалогов, лаконичность описаний и структура сцен с их ритмом.

Диалоги в книге Рут занимают значительную часть текста и выполняют несколько функций. Во‑первых, характерологическую: через речь герои раскрываются глубже, чем через описание. Автор почти не дает психологических комментариев, мы узнаем о настроениях и чертах персонажей из их собственных слов. Например, горечь и смирение Ноами слышны в ее репликах («Называйте меня не Ноами [“милая”], а Марой [“горькая”]!» — восклицает она, вернувшись в Бейт‑Лехем, тем самым выражая свою душевную травму). Или благородство Боаза: из его приветствия работникам («Г‑сподь с вами!») и из теплых, уважительных обращений к Рут видно, что перед нами человек верующий, добрый и великодушный. Диалог Рут и Ноами на дороге — квинтэссенция эмоции верности. Во‑вторых, диалоги играют роль в движении сюжета. Его ключевые повороты оформлены именно как разговор: решение Рут остаться — диалог, предложение брака — опять же диалог между Рут и Боазом, разрешение конфликта — диалог Боаза с родственником перед старейшинами. Слово двигает действие. Это интересный прием: не битвы, не чудеса, а сила слова (клятвы, уговоры, обещания) меняет судьбы. Формалист сказал бы, что в поэтике книги Рут диалог — доминантный элемент, через который автор организует и фабулу, и образность. К тому же диалоги помогают создать эффект присутствия: читатель как будто подслушивает живую речь давних времен, что делает повествование более вовлекающим и «зримым».

Лаконизм описания — еще одна броская черта стиля. Библия в целом известна своей сжатостью и емкостью выражений, и книга Рут — прекрасный тому пример.

Никаких длинных пейзажных отступлений или пространных размышлений автора — все кратко, по делу, и при этом выразительно. Формалисты назвали бы это законом экономии: каждое слово на счету. Например, описание первой встречи Рут и Боаза умещается в пару фраз: упоминание, что Рут случайно зашла на поле Боаза, реплики слуг и ответ Боаза — и читатель уже понял, что зародилось взаимное уважение. Описания внешности сведены к минимуму (мы почти не знаем, как выглядели герои, кроме того, что Рут молода, а Боаз постарше). Зато действия описаны подробно, потому что они значимы для сюжета (как Рут собирает зерно, как Боаз угощает ее хлебом и уксусом, как Рут лежит у ног Боаза на гумне и т. д.). Лаконичный стиль заставляет читателя внимательно всматриваться в текст, вычитывать между строк. Минимализм формы рождает максимализм смыслов. Так, одно короткое предложение — «и взял ее Боаз в жены, и она ему родила сына» — заключает целый мир переживаний: радость, исполнение долга, Б‑жье благословение. Формальная сдержанность усиливает эмоциональное воздействие: у читателей рождается эстетическое удовольствие от недосказанности, от того, что за простыми словами скрыта глубина.

Недаром критики отмечают неподражаемую простоту и искренность этого рассказа: стиль книги Рут внушает доверие и трогает душу, идеально соответствует ее содержанию.

В книге четыре главные сцены (по числу глав), и каждая из них разделена на подэпизоды с началом и концом. Ритм следования сцен очень равновесный: дом — дорога — поле — гумно — ворота города — дом. Можно даже почувствовать чередование частных и публичных пространств: книга начинается и заканчивается дома (семейный круг Ноами), середина включает внешние точки (поле — общественное место, гумно — полуобщественное, городские ворота — официально общественное). Такой ритм движения — от дома наружу и обратно внутрь — отражает и путь Рут: она выходит из дома (земли Моава) во внешний мир, затем входит в новый дом (Боаза).

Ритмически текст размерен: нет скачков времени, события текут последовательно, практически в режиме реального времени для диалогов и с краткими пропусками (жатва, ночь, следующий день). Можно сказать, темп повествования неспешный, ровный, подобно смене сезонов (от жатвы ячменя к жатве пшеницы и до рождения ребенка — примерно годичный цикл). Этот природный ритм (голод — жатва — брачный союз — рождение) подчеркивает естественность происходящего. Некоторые исследователи указывают на то, что автор книги Рут мастерски вплел ритуальный и сельскохозяйственный календарь в структуру сюжета: начало приходится на время сбора урожая (символ надежды), кульминация — на ночь после уборки (символическое завершение труда и ожидание плодов), финал — роды (плод любви, аналогично урожаю). Цикл урожая становится метафорой цикла человеческой жизни. Это придает тексту ощущение завершенности и цельности: все фазы — посев, рост, жатва, переработка зерна, пища, рождение новой жизни — находят отражение на уровне сцен. Ритм сцен, сменяющих друг друга в такой последовательности, создает у читателя ощущение гармонии и осмысленности жизни, что и соответствует пафосу книги.

Кроме того, каждая сцена имеет свою ритмическую кульминацию: эмоциональный пик. В первой главе — речь Рут о преданности, во второй — благословение Боаза за столом (момент особой милости к Рут), в третьей — признание на гумне, в четвертой — официальное объявление старейшин «свидетели мы» и благословения народа новобрачным. Эти кульминации, как ударные точки, придают тексту пульс: он то нарастает к диалогу, то спадает в повествовательную паузу. Читатель как бы идет по волнам напряжения. Такой ритм держит внимание и одновременно позволяет перевести дух между важными моментами.

Баланс сцен — еще один признак мастерства автора. С точки зрения формальной школы, это свидетельствует о сознательном построении сюжета по законам композиции, а не случайном нанизывании эпизодов.

Итак, повествовательные особенности книги Рут — диалогичность, лаконизм и ритмически выверенная сценическая структура — действуют совместно, создавая уникальный стиль, в котором нет ничего лишнего и все глубоко содержательно. Для формалиста книга Рут — отличный материал для анализа, как экономными средствами (диалогами вместо описаний, намеками вместо долгих объяснений) достигается мощное художественное впечатление. Как сказал бы Виктор Шкловский, здесь есть эффект остранения обыденного: повседневная сельская жизнь показана так проникновенно, что заново ощущаешь красоту простых человеческих добродетелей.

*  *  *

Итак, в книге Рут мы видим не просто библейскую историю о давних временах, а высокохудожественное произведение, где каждая деталь имеет значение. Мы проанализировали книгу как элемент литературной системы и обнаружили, что она выполняет важные функции в библейском каноне, связывая эпохи и идеалы, споря с современными ей идеями и предлагая новое слово в древней традиции. Ее композиция — строгая, симметричная — полна повторов и контрастов, благодаря которым сюжет запоминается как путь от горечи к радости. Смелое введение в сюжет чужеземной героини, тонкий реализм повествования и жанровое разнообразие — это то, чем книга Рут обогатила Танах. Форма здесь слилась с содержанием: строй повествования и отточенный стиль помогли раскрыть темы верности, избранничества и принятия. Наконец, нельзя не любоваться особенностями авторского метода: диалоги, говорящие больше, чем описания; молчания, значащие не меньше слов; ритм сцен, следующий ритму жизни.

В чем же секрет притягательности книги Рут спустя тысячи лет? Наверное, в ее универсальности. Формальный анализ показывает техническую сторону: «как это сделано». Но за мастерской формой стоит нечто, близкое каждой эпохе: вера в то, что добродетель не остается бесплодной. Книга Рут — маленькая история, которая вписалась в Большой замысел. И художественная форма позволила этой идее зазвучать легко и убедительно.

Юрий Тынянов и его коллеги‑формалисты говорили, что изучение литературы — это постижение внутренней организации текста, механизма его воздействия. В случае с книгой Рут мы постарались понять этот механизм.

Так почему же история моавитянки Рут так органично завершает эпоху Судей и предшествует царству Давида? Какой смысл хотел донести до нас древний автор этой изящной литературной жемчужины? Эти вопросы оставляют широкое пространство для размышления.