За два дня до Пейсаха дочки возвращаются домой. Едва заслышав их голоса, Лейба пугается до смерти: рай кончился, начинается ад! Но, похоже, он ошибся. Три сестры с веселыми, добрыми улыбками заходят в дом, держа в руках узелки. Лейбе кажется, он их не узнает. Неужели это его дочери?

Самая заурядная беседа на идише насыщена масштабными историческими, мифологическими и религиозными отсылками. Сотворение мира, грехопадение, потоп, Египет, Александр, Тит, Наполеон, Ротшильды, мудрецы и Законы — все пускается в дело, даже если речь идет всего‑навсего о яйце, бельевой веревке или паре штанов. Такой обычай жить накоротке со всеми эпохами и всеми великими способствовал, по причине нищеты и бесправия Избранного народа, развитию в гетто чувства смешного.

После удачно проведенной свадьбы бабушка Гита превратилась в главный еврейский авторитет местечка — к ней шли за советом, за помощью. Пришлось ей заняться и самым скорбным делом: организацией достойных похорон уничтоженных фашистами евреев, чьи едва присыпанные землей тела по‑прежнему взывали к справедливости и отмщению из расстрельного рва за зданием городской больницы. К тому времени прояснилась картина тех ужасных событий, на свет всплывало все больше и больше подробностей. Бабушка Гита не находила себе места. С ее точки зрения, жизнь не могла нормально продолжаться, пока все погибшие не будут захоронены на еврейском кладбище.

Общее ощущение еврейства — вот что связывало группу, сплотившуюся вокруг «Менора джорнал», вот что заставило тех из нас, кто пришел на свадьбу Солоу, возлагать большие надежды на Общество этической культуры. Ощущение это не имело отношения к религии — религиозными мы не были. Не имело отношения это и к сионизму — сионизм мы воспринимали скептически, а то и враждебно, и во время вспышек насилия в 1929 году кое‑кто из нас принимал сторону арабов. Наше ощущение еврейства скорее можно считать тем, что сейчас принято называть чувством аутентичности.

Германии необходимо горячо и непрестанно ненавидеть все, что стоит на ее пути к мировому господству. Культивируя ненависть, человека легче ненавидеть, чем идею; людей, которых вы видите во плоти, легче ненавидеть, чем тех, кто находится где‑то далеко; относительно малую группу легче ненавидеть, чем большую. Поэтому ненависть к евреям нацисты считают самой подходящей и наиболее «продуктивной». Ненависть разжигают всеми способами: клеветой, псевдонаукой и порнографией.

Я приехала в Израиль отдохнуть, но это, вероятно, была моя главная ошибка. В первые несколько ночей после перелета я засыпала со снотворным, что вполне понятно: синдром смены часовых поясов, дорожные волнения — я ведь летела не одна, а с маленьким ребенком. Но это не объясняет, почему я продолжала принимать амбиен, белые безобидные таблетки, почти не дающие «похмельного синдрома», во все остальные дни в Израиле. Может, есть что‑то в здешнем воздухе — чувство настороженности, проникающее в нервную систему всех и каждого, за исключением особо толстокожих иностранцев, — поэтому так трудно здесь расслабиться и забыться сном после суматошных дневных забот.

Любой объективный читатель высоко оценит блестящий анализ личности Эйхмана в книге мисс Арендт. Вместе с тем едва ли найдется более наглядный пример интеллектуальной извращенности, присущей уму, который упивается своей искрометностью и склонен ослеплять читателя своим блеском. Антисемит — это любитель грязных шуточек про евреев, — но никак не Адольф Эйхман, который отправил несколько миллионов евреев на смерть, — в противном случае это было бы неинтересно и нисколько не прояснило бы вопрос о природе тоталитаризма.

Единственная жизнь, которую я способен любить или ненавидеть, — та, которую я, мы с вами, проживаем здесь, в Америке XX века, жизнь американцев, которые вместе с тем и евреи. От каких же источников — американских ли? еврейских? — мощнее добродетель? И разве один источник исключает другой? И разве должно выбрать один из них? Суть свободы в том, что человек, если нужно выбрать, выбирает, сообразуясь с сокровенными личными доводами. И вот тут‑то вдруг отчаянно начинает хотеться, чтобы за спиной не было длинной и запутанной истории. (Но разве такое бывает?)

Хект сочинял язвительные газетные объявления, клеймившие Америку и Великобританию за их равнодушие к положению европейских евреев. В 1946 году Хект написал сионистскую пьесу «Флаг поднят», сборы от которой шли на «Иргун». Зритель валил на пьесу валом, сборы были такие огромные, что «Иргун» назвал в честь Бена Хекта транспортное судно.