Недавно В 1953 году. — Здесь и далее примеч. перев.
, на пике новой моды на Шолом‑Алейхема, переведена и опубликована повесть «Приключения Мотла, сына кантора» В Америке книга издана под таким названием. В русском переводе она называется «Мальчик Мотл».
 — последнее произведение великого еврейского писателя‑юмориста. Приступил он к повести в 1907 году, последнюю главу писал в 1916‑м, перед самой своей кончиной в возрасте пятидесяти семи лет.

Прелестное повествование от лица мальчика, вместе с родными иммигрировавшего из российского местечка в Нью‑Йорк, ведется в характерном для автора ключе. Шолом‑Алейхем описывает жизнь семьи — описывает смешно и увлекательно. Серьезную литературу евреи диаспоры писали на иврите; идиш был языком мирским, пригодным разве что для комедии. Популярный писатель, насмешливый и сентиментальный, Шолом‑Алейхем был скорее близок не к Марку Твену, с которым его часто сравнивали, а к Диккенсу. Его ирония великолепна — с ним идиш обрел гения иронии, — в Шолом‑Алейхеме глубоко печальный, горький дух гетто смеялся над собой и через это устремлялся ввысь.

С евреями гетто сыграли чудовищную шутку. Им была предназначена великая судьба, а жили они, как мыши в подполе. Они не вершили историю, она с ними случалась. Историю вершили другие народы, евреи тем временем несли ее тяготы. Но когда история случилась, она принадлежала им, поскольку сутью ее было пришествие Мессии — их Мессии. Им мог оказаться любой ребенок мужского пола. Самая заурядная беседа на идише насыщена масштабными историческими, мифологическими и религиозными отсылками. Сотворение мира, грехопадение, потоп, Египет, Александр, Тит, Наполеон, Ротшильды, мудрецы и Законы — все пускается в дело, даже если речь идет всего‑навсего о яйце, бельевой веревке или паре штанов. Такой обычай жить накоротке со всеми эпохами и всеми великими способствовал, по причине нищеты и бесправия Избранного народа, развитию в гетто чувства смешного. Видимо, от бесправия люди кидаются искать выхода в языке. Гамлет сетует, что ему приходится «отводить словами душу» У. Шекспир. «Гамлет, принц датский», акт II, сцена 2, перев. М. Лозинского.
. Тот факт, что евреи Восточной Европы жили в окружении грозных и могущественных соседей, безусловно, поспособствовал изощренности и богатству слов, которые помогали им отводить душу.

«Приключения Мотла, сына кантора» — книга веселая, жизнеутверждающая. Пусть фон и мрачен — и жизнь в гетто, и дыхание смерти, — мальчик играет, несмотря ни на что. Чему только он не находит возможности порадоваться! Жизнелюбию его нет пределов — так, он хвастается, как быстро после смерти отца выучил поминальную молитву, как теперь, когда он сирота, его все жалеют, и это так здорово. Когда из дивана вылезают пружины, он наматывает их на шею — проверить, можно ли ими задушиться. Семья продает последнюю мебель, зато у него теперь больше места на полу для игр. Брат Эля, новый глава семьи, с Мотлом суров, однако мальчик способен буквально во всем находить повод для радости и на него не обижается. Он играет в полях, возле речки, среди штабелей бревен, что свалил на их грязном дворе местный богач. Все места для него хороши. Он отказывается страдать от напастей, которые обрушивает на него жизнь.

Комедийное в книге возникает из простодушных наблюдений Мотла за старшими членами семьи. Эля — а он теперь опора семьи — раздобыл книгу с советами, как быстро разбогатеть, и по инструкциям в ней сварганил порошок для травли мышей. Жена Эли, Броха — в переводе с иврита ее имя значит «Благословение», только в ее случае благословением и не пахнет, — постоянно поднимает цену на порошок.

« — Если уж на то пошло, — говорит она, — если уж жрать свинину, так пускай по бороде течет. Уж если ты крысомором заделался, так загребай хоть денежки.

— Ну, а справедливость где же? А Б‑г где? — вмешивается в разговор моя мама.

Но золовка Броха отвечает:

— Справедливость? Вот она где — справедливость! — и указывает на печку. — А Б‑г? Вот где Б‑г! — и хлопает себя по карману» Перев. М. Шамбадала. .

Мышиный порошок сделан на основе чемерицы и к употреблению негоден: люди от него чихают, а мышам на него начхать. Однако главное здесь — сама идея. Мысль разбогатеть с помощью мышиной отравы пришлась бы по душе Гоголю. Недаром Шолом‑Алейхем, судя по всему, многому у него научился. Только смех у Гоголя привольнее, затейливее и щедрее, у Шолом‑Алейхема он скупее и печальнее. Его персонажи — люди на грани выживания. Бедные, голодные, напуганные, они обязаны выжить, себя при этом не теряя; они во что бы то ни стало должны сохранить верность себе. Мотл рано познает хитрости сложного искусства эквилибристики, а один из иммигрантов, Пиня, вообще придает умению сохранять равновесие исключительное значение. Из‑за Пининой уравновешенности его самого и окружающих то и дело штормит, но убежденность в том, что все как‑нибудь образуется, живет в каждом.

С точки зрения художественности повесть «Приключения Мотла…» не лишена изъянов; композиция у нее несовершенная и малодинамичная, зато в ней столько ярких персонажей, что их с лихвой хватит на пять обычных повестей, а еще неподражаемый юмор. Перевод внучки автора, Тамары Каханы, великолепен: он веселый, живой, остроумный. Думаю, у каждого, кто знает идиш, оригинал сам собой будет накладываться поверх английских конструкций; изредка читателю будут попадаться фразы, переведенные слишком буквально, или неуклюже, или пресновато. Однако он, думается, поймет, как непросто было мисс Кахане.