Историй у Занесла Маркуса было бесчисленное множество, и я никогда не уставал его слушать. Он лично знал всех так называемых профессионалов‑евреев мира. Бывал в еврейской колонии барона Гирша в Аргентине, ездил на все сионистские конгрессы, посетил Южную Африку, Австралию, Эфиопию, Персию. Его фельетоны в Тель‑Авиве переводили на иврит. В этот день мы, как всегда, в конце беседы заговорили о любви, верности, измене.

Роберт все еще неотрывно смотрел в затылок немцу, точно вынуждая его обернуться. Полная женщина перехватила его взгляд, опустила глаза и зашептала что-то мужчине в черной парке. Через несколько секунд он обернулся, делая вид, что обернулся случайно, без всякой цели. Мужчина посмотрел ему прямо в лицо, и Роберт подумал: «Если кататься на лыжах годами, то рано или поздно наткнешься на тех, кого уже встречал раньше». И вдруг, в одно мгновение он понял, что на вершине горы ему предстоит отнюдь не простая потасовка. Он должен убить того, чьи ледяные голубые глаза, обрамленные бледно-желтыми ресницами, с вызовом смотрели на него из-под белого козырька фуражки африканского легионера.

Эмоции, жесты, слова, все чувственно воспринимаемые сигналы психических процессов он тщательно анализировал и всегда знал — ни один из них не является безусловно истинным. И как за каждым лепестком цветка существует другой лепесток, так за каждой правдивостью человека кроется другая правдивость, и человек, не зная и не желая этого, всегда обманывает и себя, и другого. Как человек Шницлер полагал, что не в состоянии понять отдельного человека до конца, как художник же пытался сделать невозможное возможным.

Еврейский народ в течение двух тысячелетий объединялся не государственной формацией, понятие расы ему было чуждо, единственное, что его объединяло, это Библия, верность которой являлась для него самым важным. Всю свою жизнь евреи строили по ее канонам. Мистическое учение, выраженное в каббале, зиждется, как это ни удивительно, на том, что людям дано их мысли и ощущения навечно сохранить средствами письма. Этот народ очень рано понял, что литература является памятью человечества, достижения которого могут распространяться лишь с помощью языка и письменности.

Вариан Фри пришел к нам очень растерянным. Ему стало известно, что инструкции внезапно ужесточились. Чтобы пройти туннелем, необходимо иметь разрешение на выезд из страны. Ни у кого из нас таких бумаг не было. Не оставалось ничего иного, как идти через Пиренеи. Наше с Лионом положение оказалось наихудшим. Франц Верфель был чехом, Генрих Манн имел чешские документы, Голо — тоже. Вариан отвел Лиона в сторону и объяснил ему, что все было бы в порядке, но он, Лион, очень опасен для остальных. Вся операция по спасению может провалиться из‑за нас, Лиона и меня. Лион прекрасно все понял.

Еврейство — это не раса, не общая земля, не общая форма существования, не общий язык. Это общий образ мышления, общее духовное поведение. Это согласие всех, относящихся к данной группе, consensus omnium во всех решающих вопросах. Это согласие, взаимное понимание трехтысячелетней традиции в определении добра и зла, счастья и несчастья, в выборе объектов страстного желания и жгучей ненависти, общее основное мировоззрение, одинаковое понимание Б‑га и человечности.