Летом 1933 года четыре женщины, все в возрасте 20 лет, были заняты, изучая значение своего собственного существования и важность других, пишет журналистка «Guardian» Кэролайн Мурхед.

Слово «экзистенциализм» еще не было изобретено, но все они были заинтригованы идеей найти новую философию, используя свой интеллект, чтобы изменить себя и мир, одновременно выясняя, какую роль играют индивидуум и коллектив в недугах современности. В течение следующего десятилетия, как пишет Вольфрам Эленбергер, все они интеллектуально пересекались, иногда соглашаясь, чаще нет, хотя, кажется, что на самом деле они никогда не встречались.

Старшая была бескомпромиссной и проницательной 28-летней эмигранткой из России, добравшейся до Голливуда, и сменила свое имя с Алисы Розенбаум на Айн Рэнд. Благодаря сценариям и художественной литературе она решила передать то, что она видела как борьбу за автономию души, с «просвещенным эгоизмом» как ее новое видение мира. Книга «Так говорил Заратустра» стала «чем-то вроде ее домашней Библии», а такие фразы, как «Ницше и я думаю…», украшали ее философские заметки. Ханна Арендт, бывшая студентка Мартина Хайдеггера, которая была изгнана из Германии в возрасте 27 лет и страдала от ощущения, что она потеряла все, что ей было дорого, не разделяла полной погруженности Рэнд в себя. Она полагала, что единственный способ противостоять политической суматохе ее времен — это определить и сказать правду. И признать, что никто не может убежать от истории. Осознав свою еврейскую принадлежность с приходом к власти Гитлера, она планировала работать на благо евреев и вплотную заняться правами человека и сионизмом.

Симона де Бовуар, связанная с Жан-Полем Сартром договором интеллектуальной верности «как единственной сущности, расположенной в центре мира, вокруг которой кружат другие, сосредоточилась на себе вопреки всем остальным. Она считала человечество «фоном, чтобы стимулировать мыслительные игры». Симона Вейль, которая, как и Арендт, бежала из Германии в 1933 году, работала в школе недалеко от Лиона. Самая младшая из четырех, и самая религиозная, Вейль была болезненной и склонной к самоуничижению. Для нее будущее должно было лежать в подчинении человека коллективу.

«Провидицы» охватывают 10 лет в жизни этих женщин, когда они сталкивались с отчуждением, страхами за будущее и разочарованием, ища интеллектуальные рамки, по которым можно жить. Все четверо сочли писательство напряженным и в целом приятным занятием. Используя письма, дневники, мемуары и опубликованные работы, Эйленбергер следует за Рэнд, когда она умиляется тем, что он описывает как что-то похожее на «нарциссическое расстройство личности» и добирается к «Источнику», где в лице Говарда Рорка выведен один из самых эгоистичных и неприятных персонажей в художественной литературе. Он прослеживает мучительную самоидентификацию Вейль со страданиями других и поиск Арендт «как быть и тем, и другим», одновременно являясь частью любящей пары и в то же время оставаясь верным своей собственной идентичности. Для Де Бовуар 1930-е годы были связаны с плаванием по бурным водам личной свободы и попытками проявлять сочувствие ко всем страдающим человеческим существам, уделяя при этом внимание главным образом себе. К середине десятилетия ее «супружеской жизни» с Сартром угрожала растущая коллекция общих молодых любовников, на которых они выделяли определенные ночи недели. В начале гражданской войны в Испании Вейль решила присоединиться к бойцам, а де Бовуар решила не делать этого, хотя она была возмущена отсутствием вмешательства со стороны Франции и Великобритании. Даже если быстро приближающаяся Вторая мировая война не была хорошим временем для философских миссий любого оттенка, четыре женщины продолжали писать, продолжали думать, продолжали задумываться о том, что составляло «справедливую войну» и характер насилия, который она повлечет за собой.

В Нью-Йорке Рэнд, объявляя, что альтруизм был врагом свободы, создала группу «интеллектуальных аристократов» и начала «оргию письма». «Источник», опубликованный в 1943 году, был бестселлером. Де Бовуар и Сартр счастливо катались на велосипедах по вишистской Франции и ели цыпленка по мэрилендски с Андре Мальро, даже когда евреев отправляли в лагеря для интернированных, в один из которых, Гюрс, вскоре должна была попасть Арендт.

Три женщины пережили войну. Вейль, ослабленная туберкулезом, умерла от голода в санатории, оставив после себя замечательные записные книжки. Позже Альберт Камю сказал, что она была «единственным великим разумом нашего времени». Арендт, вероятно, была тем, кто был ближе всего к развитию новой философской перспективы. В своей книге Эйленбергеру удается передать не только сложную жизнь своих персонажей, но и запутанный поток их бесконечно взволнованных умов. Рэнд может показаться непревзойденно эгоцентрической, и де Бовуар ненамного лучше, даже если она скоро станет основателем современного феминизма – и непрерывные интеллектуальные поиски всех четверых делают чтение увлекательным.