«Он никогда в жизни не продавал картины, жил в лачугах, но умер с состоянием около 100 миллионов долларов», — заявил Энтони Уильямс, председатель Художественного фонда Бориса Лурье, на предварительном показе для прессы выставки «Борис Лурье: «Ничего не оставалось, кроме как попробовать», пишет «The Guardian».

«Он был, — говорит он позже со вздохом, — сложным человеком». Парадокс условий жизни Бориса Лурье — лишь один штрих в трагической и увлекательной жизни этого художника, иллюстратора, скульптора, автора дневника, соучредителя художественного движения «Нет!» и пережившего концлагерь, работы которого выставлены в Музее еврейского наследия в нижнем Манхэттене. Выставка — первая выставка современного искусства за 24-летнюю историю музея. Красота и ужас, обнаруженные в почти 100 произведениях, большинство из которых были созданы в бешеном темпе в 1946 году и с тех пор были названы «Военной серией» Лурье, занимают подходящее место рядом с основной коллекцией музея, посвященной свидетельствам о Холокосте и иудаике, мемориальным садом, спроектированным Энди Голдсуорси, и домом для Национального театра идиш «Folksbiene», старейшей непрерывно играющей на идиш театральной труппы в мире и самой долго существующей театральной труппы на любом языке в Соединенных Штатах.

«Это свидетельство другого рода», — заявил президент музея Джек Клигер о часто кошмарных и тревожных изображениях на выставке.

Лурье родился в Ленинграде, ныне Санкт-Петербург, в 1924 году, но его семья переехала в Ригу в Латвии, когда ему было два года. Нацисты оккупировали город, когда ему было 16 лет, и после непродолжительного пребывания в Рижском гетто самые близкие ему люди — его мать, бабушка, сестра и подруга — оказались среди 25000 человек, убитых в лесу Румбула. Юного Бориса и его отца заставили работать на фабриках (в том числе на «Ленте», производя предметы роскоши для нацистов), отправили в концлагерь Саласпилс под Ригой, оттуда на корабле – в Штуттгоф вблизи Данцига, и наконец, в филиал Бухенвальда в Магдебурге. Здесь они работали разнорабочими до освобождения лагерей. После войны Борис работал в Корпусе контрразведки США, затем эмигрировал в Нью-Йорк. Он сразу же погрузился в работу, хотя формального художественного образования у него почти не было.

Центральная часть выставки «Ничего не оставалось, кроме как попробовать» (название — это фраза из мемуаров художника, касающаяся его самообразования) – включает в себя серию наспех нарисованных зарисовок, на листках, вырванных из блокнотов, многие из которых, по словам куратора Сары Софтнесс, хранились в секрете большую часть его жизни. Там есть даже рисунок на «салфетке, испачканной соевым соусом». Эти изображения — это вспышки воспоминаний о его позднем подростковом возрасте, прерванном нацистскими зверствами: горящие здания, вооруженные солдаты, вынужденное перемещение. Можно найти повторяющиеся темы, такие как вытянутые руки (которые могут указывать на приветствие Гитлера, но также и на любимого человека, протягивающего руку, чтобы вступить в контакт), безликих мужчин с буквой X нацарапанной на спине и жутких, тревожных деревьев с узловатыми ветвями. Картины этого периода вызывают настоящий ужас. Перекличка в концентрационном лагере, с его темным кружащимся небом и адской землей цвета ржавчины, представляет собой ряд измученных душ с искаженными до неузнаваемости лицами. (Тот, кто смотрит прямо на зрителя, почти похож на классического Носферату в исполнении Макса Шрека.)

Столь же поразителен — как будто названия недостаточно – «Портрет моей матери перед расстрелом», выполненный в бежевом монотонном цвете. Памятные вещи на выставке предполагают, что она изо всех сил старалась сохранить семью, несмотря на все трудности, и даже провела званый обед за ночь до убийства женщин Лурье. Рядом с картиной «Без названия (улица Лудзас, 37)», последним домом семьи (и близким к дому его девушки), добавлен комментарий о том, что всю оставшуюся жизнь Лурье «всегда ненавидел банкеты». Некоторые из работ, которые последовали за серией «Война» на этой выставке, включают завораживающую картину без названия 1970 года, которая работает в диалоге с портретом его матери.

Человеческое лицо с акцентом на голубой цвет, размытое и искаженное, чужеродно и скелетообразно, что, вероятно, означает тускнеющее воспоминание взрослого, цепляющегося за последнее воспоминание о любимом человеке, отнятом у него еще в молодости. Есть также большие фотографии, сделанные во время поездки Лурье в Ригу в 1975 году, когда он побывал в Румбуле. Изображения немного нечеткие, предположительно из-за того, что у него тряслись руки, когда он шел по местам, вызывавшим у него воспоминания. Самая последняя работа на выставке называется «Колунная серия», представляет собой коллекцию деревянных пней и старых инструментов, вероятно, отражение работы, которую он и его отец проделывали, чтобы выжить в нацистских лагерях.

На этой выставке несколько замалчивается работа Лурье с арт-группой «Не!искусство», радикальным и конфронтационным движением, начавшимся в 1959 году. Его выставки носили запоминающиеся названия, такие как «Роковое шоу» и «Вульгарное шоу». Как хвастался журналисту «The Guardian» Энтони Уильямс из Фонда Лурье, ему удалось протащить «Дерьмовую скульптуру» Лурье через таможню на недавнюю выставку в Берлине.

Место Лурье на арт-сцене ХХ века до сих пор определяется с помощью Фонда, созданного в 2009 году, через год после смерти художника. Хотя он и жил в нищете — его убогую студию в Ист-Виллидж, которую он сам описывал как «мое нью-йоркское суррогатное Рижское гетто», Лурье к концу своей жизни был очень богат. Сначала это было связано с некоторыми инвестициями в недвижимость Нью-Йорка. «У него был кусочек Ансонии», — говорит Уильямс, имея в виду великолепный жилой комплекс в Верхнем Вест-Сайде, в подвале которого какое-то время находились легендарные Континентальные бани.

Позже он занялся дешевыми акциями, сосредоточившись на мобильных технологиях на рынках третьего мира. Это оказалось невероятно успешным, отсюда и огромное состояние на момент его смерти.

По словам Уильямса, он ни разу за свою карьеру не продал своих «значительных» произведений и даже отговорил покупателей, когда сделка была близка к завершению. Он спал днем ​​и работал ночью, и некоторые из его друзей задавались вопросом, не пытался ли он каким-то образом воссоздать то, как он жил в Бухенвальде.

«Эта выставка, — говорит куратор Сара Софтнесс, — действительно рассматривает его разрушительную эмоциональную жизнь и то, как он вышел в этот мир, — все это неизбежно связано с его травмой».