Бабий Яр. Контекст
Режиссер Сергей Лозница
Нидерланды, Украина. 2021

80‑летие расстрела евреев в Бабьем Яре было отмечено в Киеве 6 октября презентацией концептуальной скульптуры Марины Абрамович «Кристальная Стена Плача». Сайт Мемориального центра Холокоста «Бабий Яр» сообщил в этот день, что состоялось открытие его первой очереди. Но по большому счету, открытие мемориала состоялось еще летом, на кинофестивале в Каннах, где фильм Сергея Лозницы «Бабий Яр. Контекст», снятый по заказу и при поддержке Мемориального центра (киевская премьера состоялась 5 октября), получил специальную награду за лучшее документальное кино — приз «Золотой глаз».

«Как ты мог все это смотреть тысячи раз, бедный мой мальчик», — написал Сергею Лознице Отар Иоселиани, посмотрев фильм «Бабий Яр. Контекст». Лозница упоминает об этом в одном из интервью, которых много дал в Каннах. Видеодокументы, свидетельства, доказательства преступлений, занимающие на экране минуту‑две, а иногда секунды, режиссер, отсмотревший для фильма огромное количество хроники 1941–1946 годов, вынужден был многократно пересматривать. И в конце концов нашел кадры, позволившие реконструировать события 80‑летней давности, использовав последний шанс вытащить их из небытия, не дав уйти в давно забытое прошлое.

Для Лозницы это выстраданная тема: всерьез он занялся ею в 2012 году, собравшись снимать игровой фильм. А впервые задумался об этом в юности, студентом прочитав «Бабий Яр» Анатолия Кузнецова, осознавая несправедливость и сервильность бездарного памятника 1976 года, поставленного «советским гражданам и военнопленным солдатам и офицерам Советской Армии, расстрелянным немецкими фашистами в Бабьем Яру». Он хотел делать картину о Дине Проничевой, одной из 29 спасшихся в Бабьем Яре, о которой узнал из книги Кузнецова. И сейчас гордится, что ему удалось найти в Красногорском архиве полную запись ее выступления на Киевском процессе 1946 года, все восемь с половиной минут. Раньше их никто не видел.

Родившийся в 1964 году в Белоруссии Сергей Лозница, которого называют украинским режиссером, вырос в Киеве и там же получил первое образование. А второе уже в Москве, во ВГИКе. Сценарий игровой картины про Бабий Яр давно написан, весной 2020 года режиссер рассчитывал приступить к съемкам, но случился локдаун, и на неопределенное время об этом пришлось забыть. На основе уже найденной хроники режиссер Илья Хржановский, художественный директор Мемориального центра Холокоста «Бабий Яр», предложил Лознице сделать короткие ролики для музейной инсталляции — и в итоге они сложились в двухчасовой фильм. Его выпустила та же голландская киностудия ATOMS & VOID, на которой были сделаны все последние документальные ленты Лозницы, включая «Процесс» (2018), о суде по делу промпартии, и «Государственные похороны» (2017), о всенародном прощании со Сталиным. Как и в этих картинах, здесь Лозница обошелся без голоса за кадром, смонтировав хронику — и ничего кроме хроники, усилив эмоции с помощью искуснейшей работы со звуком и добавив титры, редкие и скупые. Такие, например: «Действуя по приказу немецких властей, украинская милиция собирает местных евреев в тюрьме, где найдены трупы заключенных, спешно казненных НКВД (советской тайной полицией) перед их отъездом из города. Евреев обвиняют в сотрудничестве с Советами и НКВД».

Дело происходит 1 июля 1941 года во Львове. Накануне немцы под рукоплескания местных жителей вошли в город, портреты Сталина моментально поменяли на портреты Гитлера, а назавтра евреи выносят те самые трупы из тюрьмы — потом их всех расстреляют. Шаг за шагом Лозница раскручивает историю «Холокоста от пуль» на Украине, о котором, как выяснятся, сохранилось множество документальных свидетельств. Не самих расстрелов — таких нет, но есть цветные (!) снимки Йоханнеса Хелле, обнаруженные в архиве Гамбургского института социальных исследований: одежда расстрелянных на траве. Сами расстрелы снимать запрещалось, на пленке запечатлено лишь одно подобное преступление, в Лиепае, в декабре 1941‑го. Но тут не Латвия, а Украина, где летом того же года — горящие хаты, засиженные мухами лица трупов, толпа гонит евреев палками. И дальше — известные фотографии львовского погрома с голыми телами.

Временами кинохронику сменяют фотографии, меняя ритм. Вообще в этом кино, очень тихом и неторопливом, сцены сменяют друг друга с той скоростью, которая позволяет все рассмотреть, но не дает времени осознать — только задним числом понимаешь, к примеру, что взрывы Киева летом 1941 года, спланированные и устроенные отступающей Красной армией, сняты немцами. О существовании этой съемки никто не подозревал — пленки нашли в Штутгартском архиве и в Бундесархиве в Берлине. Сюжета о взрывах Крещатика в начале войны, когда было уничтожено 956 зданий, включая консерваторию и бывшую городскую думу (мы видим их еще целыми с высоты птичьего полета), нет в официальной советской историографии. Но в фильме он есть, и есть ящики с тротилом, которые немецкие солдаты выносят из киевского Музея Ленина.

Понятно, что кто‑то после этого предъявит претензии автору: дескать, Лозница пытается местью объяснить стремительную расправу над «жидами города Киева». Но автор, стремящийся прежде всего показать уникальные кадры, просто чтобы сохранить, вряд ли испугается. Уже своей решимостью снимать про Бабий Яр для будущего мемориала, против которого выступают на Украине многие общественные деятели, в том числе еврейские, Лозница доказал, что готов за все отвечать. Теперь надо, чтобы и зрители готовы были принять то, что увидят. Недаром режиссер говорит, что «фильм — проба на зрелость граждан Украины».

Он идет два часа. Первый час — путь немцев от границы Советского Союза до Бабьего Яра. Ровно посередине — кульминация: черный экран с текстом Василия Гроссмана, из его эссе «Украина без евреев», так и не напечатанного по‑русски полностью. Лозница получил его сначала — благодаря адвокатам, занимающимся наследием писателя, — по‑английски, а только потом на языке оригинала.

«Все убиты, много сотен тысяч — миллион евреев на Украине. Это не смерть на войне с оружием в руках, смерть людей, где‑то оставивших дом, семью, поле, песни, книги, традиции, историю. Это убийство народа, убийство дома, семьи, книги, веры. Это убийство древа жизни, это смерть корней, не только ветвей и листьев. Это убийство души и тела народа, убийство великого трудового опыта, накопленного тысячами умных, талантливых мастеров своего дела и интеллигентов в течение долгих поколений. Это убийство народной морали, традиций, веселых народных преданий, переходящих от дедов к внукам. Это убийство воспоминаний и грустных песен, народной поэзии о веселой и горькой жизни. Это разрушение домашних гнезд и кладбищ. Это уничтожение народа, который столетиями жил по соседству с украинским народом, вместе с ним трудился, деля радость и горе на одной и той же земле».

После Гроссмана парабола фильма — и истории — идет почти симметрично вниз: снова девушки в вышиванках приветствуют генералов, только уже советских, снова меняют местами портреты, снова казнь — только теперь нацистов, причастных к Бабьему Яру: в январе 1946 года на разрушенном Майдане (тогда площади Калинина) установили многоместную виселицу, и 200‑тысячная толпа собралась посмотреть на последнюю в СССР публичную казнь. А дальше все покрылось болотом забвения, в течение многих десятилетий скрывавшего трагедию. И не одну, а все трагедии гиблого места — и убийства 1941 года, начиная с расстрела 752 пациентов психиатрической больницы, и сожжение в 1943‑м трупов советскими военнопленными — их потом тоже расстреляли, и гибель пяти цыганских таборов, и предсказанная в фильме куреневская катастрофа 1961 года, когда пульпа из оврага Бабьего Яра размыла дамбу и затопила возведенный в 1952‑м по соседству район.