О том, в чем провиденциальный замысел власти, все забыли. И мы, послушные ей граждане, и она сама. Мы хотим, чтобы она обеспечивала нашу повседневность и обозримое будущее. Чтобы и то и другое было, по меньшей мере, сносным. По мере оптимальной — пристойным. По мере алчной — постоянно улучшающимся. Власти всё это до фени. Она занимается исключительно собой, поддержанием и укреплением себя как таковой. К тому, что она — домоправительница, несущая тяготы по содержанию чад и домочадцев, обе стороны относятся, как к архаической сказке. Тем не менее мы ей нужны — как подвластные. В этой точке ее и наши интересы относительно совпадают. Есть два способа подчинения: отправлять в концлагерь или заботиться о сносности уровня жизни. Второй более затратный, но, похоже, более перспективный. При этом в воздухе, в обществе и в средствах массовой информации витает присказка «скажите спасибо, что так, а не хуже». Что есть колбаса, а не погромы, что есть коррупция, а не идеология. Говорю: спасибо.

Потому что  читал книжку Говарда Фаста «Торквемада» Издательство «Книжники», 2008 год , и там не очень хорошо с колбасой и средне с коррупцией, зато прекрасно с идеологией и, как следствие, с погромами. Торквемада был великий инквизитор Испании, искоренял ереси, из которых одной из самых страшных было скрытое еврейство. Открытое не было. Не то чтобы евреи жили вне закона, но закон не протестовал, если инквизиция сжигала их заживо в синагоге. Скрытое же заключалось не в принадлежности к иудаизму, а в предке-еврее у христианина. Это, в понимании инквизиции, угрожало спасению души. Опыт искоренения этой ереси был не совсем чистый: имущество испанца, обличенного в ней, переходило к королю. Сами разбирайтесь, где причина, где следствие: спасение души или приращение казны. Затея была беспроигрышная: за столетия совместного проживания в родословную практически каждого дворянина затесался один из, как говорит в книге король, «этих ублюдков». Пикантность ситуации заключалась в том, что бабка Торквемады тоже была «из них».

Мы такому положению дел, насмотревшись на то, что с человечеством происходило с того времени, с конца XV века, не ужасаемся. Нам кажется довольно нормальным, что власть ведет себя именно так, а не, скажем, себе в ущерб борется за справедливое отношение к людям, кто бы они ни были. Наше внимание привлекают разве что неожиданные повороты государственной идеологии, фантастичность вельможной мысли. Например, что евреем человеку просто нельзя быть, потому что это гибель души. Надо заставить ее не погибнуть. Для чего необходимы, например, аутодафе, испытание и исцеление огнем. Чтобы душа спасалась через сгорание губящего ее мерзкого тела. Я когда-то переводил старофранцузский, XII века, роман в стихах «Флуар и Бланшефлор». Язычник Флуар становится королем: «Корону прежде освятили/И, помолясь, его крестили». Немедленно он приказывает креститься подданным. «…крестилось большинство/До окончанья дня того./…кто искал предлога/Крещенья избежать и в бога/Не верил, тех Флуар рассечь/Велел, снять кожу с них и сжечь».

Но это художественное произведение, тогда как инквизиция действовала в границах скучной реальности. И тут самое время сказать о Говарде Фасте. О том, в какой реальности жил он и какую ей предпочитал. Родился в Нью-Йорке в 1914-м, года не дожил до 90 лет. Отец — украинский еврей, мать — англичанка. Рабочий район, бедность, вступил в американскую компартию. За что при Маккарти получил три месяца тюрьмы. (Не удержусь заметить, что компартия ведущая, наша, таких насмешек над людьми себе не позволяла: начинала минимум с пяти лет.) В аккурат в год смерти Сталина получил Сталинскую премию как борец за мир. Я, учась в школе, «проходил» его книгу «Дорога свободы», про негров, подробностей не помню, помню, что тоска. Впоследствии он стал писать и о притеснении евреев. За что мы камня в него не кинем. Так же как за то, что после доклада Хрущева на XX съезде и расстрела венгерской революции из коммунистических рядов вышел.

Роман «Торквемада» — не бог весть что, иллюстративно-декоративный. Но, видно, достали Говарда Фаста его учителя. Из левых, из правых, из комитета по антиамериканской деятельности, из ЦК ВКП(б) и Союза писателей СССР. Конечно, среди побуждений написать эту книгу было и сочувствие к гонимым, в данном случае евреям, и негодование из-за взятого властью курса держать их за людей второго сорта. Но самое сильное отталкивание у писателя вызывают те, кто убежден в собственной праведности. У них монополия на истину. То есть не где-то есть истина, и они хотят ее познать — а что они считают истиной, то она и есть. По этой причине они всегда переворачивают происходящее с ног на голову. Оказывается, Торквемада отправляет ближайшего друга на пытки, заботясь не столько о его душе, сколько о своей собственной. Чтобы не дала трещину, если он помилует друга из личных к нему чувств.

Та же монополия есть, пусть на совсем других основаниях, и у властителей. Сила — право: это аксиома, которую выучивают в первом классе. Власть владеет всем, значит, и истиной. Власть решает, какими быть другим, и решает, таковы ли они. В СССР, каково мое место, какие мои мысли правильные, какие нет, чего я могу хотеть, о чем должен забыть, меня, как и всех, наставляли воспиталки детсада, а в более зрелом возрасте — майоры КГБ. Смешно сказать, но и сейчас есть много людей, уверенных, что знают, как мне думать и что писать. Между тем, будучи, как всякий попавший на эту землю, уникумом, причем не по своей, а по высшей воле, я придерживаюсь того мнения, что объяснять, как мне поступать и что говорить, следует только по моей просьбе.

Недоволен человек властью. Власть, само собой, недовольна им. Я недоволен еще и тем, что не понимаю, как из этого сплошного недовольства выбраться. Твержу что-то вызывающе старомодное: власть — слуга, а не хозяин. Я не против, чтобы у слуги была «крепкая рука» — подсаживать старую тетушку в автобус, удерживать поднос при обслуживании стола, одолевать грабителей…

Сам признаю, что заврался.

(Опубликовано в газете «Еврейское слово», №397 )