19 апреля 1943 года в Варшавском гетто началось восстание. Немецким солдатам противостояли едва вооруженные, измученные голодом, болезнями и издевательскими условиями содержания узники. За четыре недели в боях на улицах, отделенных стеной от остальной части города, погибло около 7 тыс. повстанцев. Еще около 6 тыс. непокорных узников гетто нацисты и их пособники сожгли заживо. Оставшиеся — около 60 тыс. человек — были отправлены в лагеря смерти. Около 3 тыс. смогли бежать. Те, кого не поймали, кого не выдали пособники, продолжили вооруженную борьбу.

26 апреля 1943 года там же, в Варшаве, польский поэт, будущий лауреат Нобелевской премии Чеслав Милош написал стихотворение под названием «Кампо ди Фиори»:

В Риме на Кампо ди Фиори

Корзины оливок и фруктов

Вином забрызган булыжник,

Цветочными лепестками.

Свежие frutti di mare

Сыплет на стол перекупщик

Груды черного винограда

Прячут пух абрикосов <…>

На площади Кампо ди Фиори в Риме только что сожгли Джордано Бруно.

Я вспомнил Кампо ди Фиори

В Варшаве, у карусели

В приятный весенний вечер

Под звуки ритмичных мелодий

Залпы за стенами гетто

Глушила музыка танцев

И в танце взлетали пары

В высокое ясное небо <…> Здесь и далее перевод с польского авторский. — Ред.

Тогда в Варшаве, помимо евреев, было несколько категорий жителей. Были палачи и их пособники. Были обычные горожане, занятые своими делами и старавшиеся не отягощать и без того нелегкую жизнь под оккупацией. Были те, кто извлекал выгоду из ситуации, присваивая имущество соседей. Наиболее предприимчивые и рисковые выменивали у узников гетто ювелирные украшения на картошку. Были бойцы антифашистского подполья. Были и те, кого позже назовут Праведниками народов мира: люди, спасавшие евреев Я помню из детства высокого веселого мужчину. Он приходил в гости к моему деду. Звали его Яша Пресс. Позже от своего отца я узнал, что Яше Прессу удалось бежать из Гродненского гетто. Некоторое время он жил в канализационном люке. Кормила его и затем прятала у себя местная женщина, полька. Имя ее и судьба неизвестны. Позже Яше удалось выбраться из города, он прошел всю войну. Я знал несколько подобных историй об узниках Гродненского гетто. Их — лишь нескольких из 25 тыс., которым удалось бежать и спастись, — прятали местные поляки. — Авт. .

Чеслав Милош принадлежал к последней категории. Будучи бойцом подполья, вместе с братом Анджеем он помогал евреям, в том числе бежавшим из гетто, прятаться в «арийской» части Варшавы. Мемориальный центр «Яд ва‑Шем» признал поэта и его брата Праведниками народов мира.

Медленно сверлит туннель, продвигается крот‑охранник.

С красным фонариком, прикрепленным ко лбу.

Касается тел погребенных, считает, идет дальше,

Различает человеческий пепел в радужном паре,

Пепел людской имеет различный радужный цвет <…>

Что скажу ему я, еврей Нового Завета,

Ждущий две тысячи лет возвращенья Иисуса?

Мое разбитое тело выдаст меня его взгляду,

Он причислит меня к помощникам смерти:

Я не обрезан.

Ч. Милош. «Бедный христианин смотрит на гетто» (1943)

Ныне, в 80‑ю годовщину Победы, не хочется говорить о тех, кто был «помощниками смерти», об их наследниках и апологетах. Но говорить приходится. Ведь через 80 лет после Победы нам навязывают «войну памяти». Наш долг перед победителями, среди которых наши отцы, деды и прадеды, сохранить память и правду о Второй мировой войне.

По ее окончании, по результатам Нюрнбергского трибунала, не только осудившего военных преступников, но и давшего оценку преступлениям нацистского режима против человечности, в мире сформировался так называемый «нюрнбергский консенсус». СССР и его союзники, несмотря на идеологические различия, отстаивали в войне общечеловеческие гуманистические ценности. Гитлеризм был враждебен самой человеческой цивилизации, на нацизме лежит ответственность за беспрецедентные, исключительные в истории злодеяния. Казалось бы, это вещи очевидные, бесспорные в силу огромного количества фактов, свидетельств и документов. На этой основе до какого‑то времени стоял послевоенный мир.

Однако мы дожили до эпохи размывания объективной реальности. Постмодернистские фантазии, порой любопытные или юмористические в художественной литературе, будучи примененными к истории, дают не просто потоки псевдонаучной болтовни, искажающей картину мира, но становятся основой для ревизионизма в политике. Историческая тема идеальна для массированной «промывки мозгов» в пропагандистских целях. В этом и состоят цели подобных фантазий: человек соотносит свою жизнь с историей страны и народа, эмоционально воспринимает исторический нарратив как нечто личное, побуждающее к действию в том или ином ключе.

В 1985 году федеральный президент Германии Рихард фон Вайцзеккер произнес знаменитую речь о том, что капитуляцию нацистской Германии можно рассматривать двояко — как поражение и как освобождение. Сам он придерживался последнего варианта. Память об ответственности Германии за преступления нацизма рассматривалась им как необходимость, сдерживающий фактор, позволяющий избежать новых ошибок: «Кто не желает помнить о бесчеловечности, тот становится восприимчив к новому заражению <…> Будем стараться, насколько это в наших силах, смотреть правде в глаза».

Некоторое время спустя канцлер Герхард Шредер, лидер Социал‑демократической партии Германии, уже заявлял о том, что поколение, ответственное за ошибки прошлого, ушло. Новое поколение не должно отвечать за предков. Понимать это можно было двояко и даже трояко: так, что нынешнее поколение немцев не должно бесконечно испытывать комплекс вины, либо в том смысле, что политика Германии не должна сдерживаться соображениями исторической ответственности за прошлую войну и ее преступления. А либо так, что соображения некоей универсальной морали и ответственности в современной немецкой политике в принципе следует отбросить как архаичные.

В 1986–1987 годах в ФРГ состоялся так называемый «спор историков». Предметом академической и публичной дискуссии стали масштабы нацистских преступлений, их историческая исключительность, вопрос об исторической исключительности Холокоста и его роли в истории Германии. Также у историков зашел спор об ответственности Германии за преступления и само возникновение немецкого нацизма.

Историк Мартин Брошат выступил за «историизацию» нацизма — рассмотрение его в широком контексте исторических процессов и явлений в Германии и Европе. При этом Брошат все‑таки дистанцировался от релятивизации — отрицания исторической исключительности нацизма и преуменьшения тяжести его преступлений, призывая лишь к всестороннему изучению и анализу их причин. Однако вслед за ним в публичном пространстве релятивизация фактически состоялась.

«Не только немцы имели тяжелое прошлое»: этой фразой историк и философ Эрнст Нольте объяснял появление нацизма в Германии «преступлениями сталинского режима в СССР». Холокост он поместил в один ряд со сталинскими чистками и представил прямым их следствием: «ГУЛАГ был первичен, а Освенцим вторичен», «каждый большой народ имеет свой Освенцим» и т. п.

Немецкие СМИ — сначала высокоинтеллектуальные издания, а затем и газеты попроще, в которых философы обращались друг к другу и к широким массам, — стали формировать нарратив, ныне ставший стандартом соответствующей пропаганды.

Но давайте немного отвлечемся. Не так давно BBC‑3, британская радиостанция классической музыки, транслировала концерт с «Бабьим Яром» (Симфонией № 13) Д. Д. Шостаковича на стихи Евгения Евтушенко. И ведущая представила это произведение следующим образом: Шостакович вместе с украинским поэтом Евтушенко выразили мощный протест против преступлений советского тоталитаризма на Украине, совершенных в Бабьем Яре.

Это хорошо комментируется стихом из того же Чеслава Милоша: «Из семечка правды выращивай растенье обмана» («Дитя Европы»).

С одной стороны, экзистенциальный кризис, в котором оказалась гитлеровская Германия, а за ней и вся Европа, — это проблема общечеловеческая. С другой стороны, Карл Густав Юнг рассматривал нацизм в таком ракурсе, что социальные катаклизмы — это следствие комплекса внутренних проблем индивидуума, сталкивающегося с иррациональными, темными сторонами собственной природы. Поэты, писатели и режиссеры, в свою очередь, могут рассматривать нацизм в художественном преломлении, их цель — обращение к эмоциям, вовлечение человека в процесс личного сопереживания.

А историки должны говорить все‑таки о фактах — не о метафорах или архетипах массового бессознательного. Заявления о том, что «родоначальником» германского нацизма был Сталин, а Освенцим стал реакцией на ГУЛАГ, — то есть немцы, дескать, пали жертвой «русских» или «еврейских» или еще каких‑то иных коммунистов, — это идеологическая и пропагандистская манипуляция, прямо наследующая доктрине Гитлера, как она изложена в «Майн кампф».

Я вновь обращусь к цитате из Чеслава Милоша: «Пусть обман логичнее будет, чем факты, / Чтобы уставшие путники смогли утешиться им», — писал он.

Наверное, лучше даже, чтобы обман был приятнее фактов, нежели логичнее.

Германский нацизм на деле был глубоко немецким явлением. Исторической предпосылкой гитлеризма стало поражение Германии в Первой мировой войне и последовавший за ним экономический и социальный кризис. Нацизм стал очередной уже реализацией идей немецкого милитаризма и экспансионизма, производной совершенно определенной, немецкой по происхождению философской школы мысли и замешан был не столько на темном «массовом бессознательном», сколько на многовековой традиции европейского антисемитизма, корнями уходящей в эпоху религиозных войн и Крестовых походов. Это богатое идейное наследие Гитлер серьезно изучил и использовал для выработки нацистской идеологии.

Не случайно Мартин Хайдеггер вступил в НСДАП, отнюдь не только из карьерных соображений. Он искренне приветствовал национал‑социализм — именно как немецкий философ. Об этом можно прочитать в его «Черных тетрадях, 1942–1948», недавно опубликованных. Но это ведь слишком неприятно для немецкой публики. А приятность лжи, как мы помним, куда важнее логики.

Историки в стремлении к приятному были по‑немецки прямолинейны: «Может быть, национал‑социалисты, Гитлер прибегли к “азиатским злодеяниям” лишь потому, что считали себя потенциальными или реальными жертвами таких же “азиатских злодеяний”, осуществляемых другими?» (Эрнст Нольте, статья «Прошлое, которое не хочет уходить») См.: Nolte Е. Vergangenheit, die nicht vergehen will // Frankfurter Allgemeine Zeitung. 1986. 6 June. Авторский перевод с немецкого. . Это уже буквальный парафраз Гитлера.

Ученый сообщает, что отношение нацистов к евреям стало следствием объявления еврейскими организациями войны Германии, что война против СССР носила оборонительный характер, и далее по списку тезисов нацистской пропаганды.

Коллега Нольте, профессор Кельнского университета Андреас Хильгрубер в серии статей в газете «Вельт» рассуждал о том, что самоотверженная немецкая армия спасала Рейх и Европу «от большевистского потопа», что поражение нацистской Германии означало поражение Европы, так как именно Германия, а не страны‑союзницы вплоть до 1945 года представляла истинные геополитические интересы Европы, поскольку выступала «посредником между Балтикой и Черным морем».

Оппонентом Нольте, Хильгрубера и их сторонников в «споре историков» выступил Юрген Хабермас, представитель «франкфуртской школы» — того течения неомарксизма, которое больше других повлияло на формирование современной «левопрогрессивной» идеологии, какой мы ее видим в Америке и Европе.

Думается, Хабермас, как постмарксист, мыслил диалектически: теза и антитеза должны приводить к синтезу. Потому вполне ожидаемо, что впоследствии именно лидер социал‑демократов Герхард Шредер с высокой трибуны заявил о том, что Германии следует пересмотреть отношение к своей исторической ответственности за преступления нацизма.

Также логично, в согласии с диалектикой, ревизионизм Холокоста и ревизия антисемитизма происходят сегодня в русле «леволиберальной» прогрессивной повестки. Когда картина мира ясна, цели указаны и задачи поставлены, разногласий между «левыми» и «правыми» быть не может: орднунг!

«Спор историков» в Германии не был теоретическим диспутом. Профессор Марбургского университета Рейнхардт Кюнль писал, что на деле «речь шла о политическом будущем ФРГ, о ее внутреннем состоянии и внешнеполитических ориентирах». И целью этого «идеологического шоу» была выработка «политически корректного» варианта исторического, а за ним идеологического и геополитического ревизионизма.

Заказ на переформатирование исторического нарратива немецким историкам поступил от администрации Гельмута Коля. В период «холодной войны», в первой половине 1980‑х, когда Рейган активно боролся с «империей зла», ФРГ в контексте этой политики стремилась занять подобающее ей в Европе место — вернее, вернуть его себе. Достигнуть поставленных задач, требовавших консолидации Европы вокруг идеи борьбы с «восточными варварами», тогдашнему руководству Германии не представлялось возможным иначе, кроме как предварительно освободившись от «пут» национальной ответственности за преступления нацизма. Немцам необходима логика, в том числе в истории. Историческое сознание общества нужно было менять. И новую формулу предложил правительственный идеолог — советник Коля Михаэль Штюрмер. Он считал, что Германии требовались такие идеи, которые ранее «кроме религии, могли обеспечить только нация и патриотизм».

В мае 1985 года, в 40‑ю годовщину капитуляции гитлеровской Германии, Рональд Рейган был с визитом в ФРГ. После совместного посещения мемориала в концлагере Берген‑Бельзен Рейган и Коль посетили также массовое захоронение военнослужащих вермахта и СС в Битбурге. Этот жест должен был указать на четкую ориентацию ФРГ в противостоянии с «империей зла».

Несколько лет спустя «империя зла» перестала существовать. Об этом заявил сам Рейган. Противостояние, с его точки зрения, не имело больше смысла. Свобода религии и предпринимательства, отказ от тотального идеологического контроля, честная попытка осмысления прошлого кардинально меняли характер взаимоотношений и позволяли достигнуть не только деэскалации, но прочного мира и общего процветания.

Однако после распада СССР «конца истории» не случилось. Эпоха всеобщего мира и сотрудничества почему‑то не наступила. И думается, не последнюю роль в этом сыграла огромная армия исследователей, теоретиков и аналитиков, которым просто нужно было продолжать получать зарплаты и гранты в университетах и исследовательских центрах. Ничего другого, кроме как производить тонны болтовни в заданном идеологическом ключе, они не умели. Историки, «командиры дискурса» не могли вдруг поменять свои взгляды — это было бы беспринципно с профессиональной точки зрения. Не говоря уже о том, что портило репутацию в глазах работодателей.

Напротив, ревизионизм истории стал академической, идеологической и политической нормой. Идеологизированный вымысел оброс бесконечными комментариями, сформировался в теории и доктрины. Оруэлл, который в романе‑антиутопии «1984» написал, что тот, кто управляет прошлым, управляет будущим, а тот, кто управляет настоящим, управляет прошлым (имея в виду ревизионизм истории при тоталитаризме), сегодня показался бы наивным ребенком, если бы решил, что нечто подобное произведет впечатление на публику.

Приведу пример, чтобы не быть голословным. Авторитетные ученые, профессора Майкл Бернард и Ян Кубик разработали классификацию типов «исторических» — или «мнемонических», в их терминологии, «акторов» и «мнемонических режимов», которые возникают в результате манипуляций этих акторов с историей и национальной памятью. Они выделяют: 1) «мнемонических борцов» (mnemonic warriors), 2) «мнемонических плюралистов», 3) «мнемонических уклонистов» (mnemonic abnegators) 4) «перспективистов» — «обращенных в будущее» См.: Bernhard M., & Kubik J. Twenty years after Communism: The politics of memory and commemoration. Oxford: Oxford University Press, 2014. .

Проще говоря, история полностью подменяется идеологией, и с этой идеологией можно производить те или иные манипуляции, в зависимости от заданной политической цели. Собственно, история здесь нужна исключительно для возбуждения и эмоционального вовлечения масс в тот или иной политический процесс — к примеру, в войну. О какой‑либо истине речь идет лишь в том смысле, что носителями ее по умолчанию являются те, кто ее постулирует: сами создатели «правильного дискурса». Оруэллу тут делать нечего.

«Вот, он зачал беззаконие, забеременел преступлением и родил ложь» (Пс., 7:15).

Важным полигоном, на котором развернулись «войны памяти», стала Восточная Европа. В Польше, cтранах Балтии, Украине были созданы специальные учреждения, занимающиеся «политикой памяти»: Институт национальной памяти в Польше, Центр исследования геноцида и сопротивления жителей Литвы, Украинский институт национальной памяти и т.д. Был принят целый ряд законодательных актов — для защиты исторической правды, как она теперь рисуется.

Не будем останавливаться на странах Балтии и Украине — происходящее там в самой примитивной форме воспроизводит нарративы немецких историков, типа вышеупомянутого Нольте, о том, что виновником Холокоста был СССР, а доблестные бойцы местных формирований СС героически сражались за независимость и защищали европейскую цивилизацию. Даже «командиры войн памяти» из престижных университетов стараются не комментировать деятельность Украинского института национальной памяти, резюмируя, что «его деятельность контролируют националистические элементы». Это, разумеется, не означает, что происходящее там неважно. Ведь на территории этих стран, в том числе руками коллаборантов из местного населения, осуществлялся Холокост.

Последовательный уже нарратив о том, что коллаборанты были борцами с тоталитаризмом, не выглядит «полноценным» без глубокой ревизии Холокоста в общественном сознании. И, хоть время для этого пока не подошло, процесс идет вовсю. Ревизия Холокоста — одна из важнейших задач «прогрессивной» идеологии. В ходе текущей войны в Газе тому был целый ряд ярких примеров. Пока же «полемика» идет в интеллектуальных изданиях, типа The New Yorker и London Review of Books: «спор историков» в Германии показал, как поступательно осуществляются такого рода масштабные проекты по переформатированию массового сознания.

Более интересна ситуация в Польше. Это страна с богатой интеллектуальной, культурной и политической традицией. Идейная борьба, общественная дискуссия и политические процессы идут здесь очень динамично. И происходящее в Польше может в чем‑то указать на вероятную перспективу развития ситуации как в Европе, так и Америке.

В 1998 году в Польше был принят закон об «Институте национальной памяти — Комиссии по расследованию преступлений против польского народа». Статья 55 этого закона устанавливала уголовную ответственность за отрицание исторических фактов о преступлениях против польского народа. Холокост не упоминался специально, но подразумевался. Так, в 1999 году профессор университета в Ополе Дариуш Ратайчак был признан виновным в отрицании Холокоста и приговорен к году лишения свободы условно.

В 2018 году была принята поправка к закону, добавляющая пункт 55‑а. Постулируемой целью названа защита «доброго имени» и «национального достоинства» польского народа от «необоснованных» обвинений в пособничестве Холокосту. Поправка эта вызвала возмущение общественного мнения, и под международным давлением, прежде всего со стороны Израиля и США, распространение сведений, порочащих «доброе имя» и «национальное достоинство» польского народа в связи с пособничеством поляков в Холокосте, было переквалифицировано из уголовного в гражданское правонарушение. Международная реакция на принятие этой поправки считается в Польше крупнейшим дипломатическим кризисом современности.

Поправке 55‑а предшествовала инициатива 2006 года, выдвинутая партией «Право и справедливость» (ПиС): о принятии поправки, прозванной Lex Gross, поскольку она была направлена конкретно против Яна Томаша Гросса, американского социолога и историка польского происхождения, опубликовавшего книгу «Соседи. История уничтожения еврейского местечка» с расследованием обстоятельств погрома в Едвабне, где местное население в июле 1941 года, без помощи немецких войск, самостоятельно уничтожило жителей‑евреев:

Основные факты выглядят бесспорно. В июле 1941 года большая группа живших в Едвабне поляков приняла участие в жестоком уничтожении почти всех тамошних евреев, которые, кстати сказать, составляли подавляющее большинство жителей местечка. Сначала их убивали поодиночке — палками, камнями, мучили, отрубали головы, оскверняли трупы. Потом, 10 июля, около полутора тысяч оставшихся в живых были загнаны в овин и сожжены живьем.

Конституционный суд отклонил поправку в 2007 году, но она послужила прообразом поправки 2018 года.

В 2021‑м был принят закон о реституции, который устанавливал срок исковой давности в 30 лет для подачи исков о реституции в отношении имущества, изъятого на территории Польши. Этот закон сделал невозможными требования о реституции имущества, отторгнутого и украденного у польских евреев во время Холокоста.

Тогдашний премьер‑министр Израиля Нафтали Беннет назвал закон «постыдным решением, позорным пренебрежением памяти о Холокосте». Польша также столкнулась с резкой критикой со стороны политиков и общественных деятелей в США. Президент Польши Дуда заявил, что закон «положит конец правовому хаосу», а направлен он якобы против «мафии, занимающейся реприватизацией». Он отрицал какую‑либо антиеврейскую подоплеку закона: «Привязывание этого закона к Холокосту вызывает мои резкие возражения».

Партия «Право и справедливость» пришла к власти с консервативными популистскими лозунгами. Ее успех стал реакцией большой части населения, придерживающейся традиционных ценностей, на агрессивную «прогрессивную» повестку пробрюссельской бюрократии.

Чувствуя настроения своего электората и желая таковой расширить, политики ПиС обратились к национальным мифам, способным воодушевить народ. Среди таких мифов было представление о Польше как о «Христе народов»: Польша распята и страдает за грехи Европы, своим страданием она искупает Европу и весь грешный мир. Такое представление в духе «польского мессианства» возникло и распространилось в периоды разделов Польши между соседними империями и осталось частью современной польской идентичности благодаря романтической поэме Адама Мицкевича «Дзяды» («Деды»), в третьей части которой эта идея подробно изложена. Это такая же обязательная часть польской школьной программы, как «Евгений Онегин» в России.

Итак, Польша является жертвой, которую терзают злодеи. «Христос народов» не может быть пособником палачей. Необходимо защитить Польшу от посягательств и обвинений. Посягают на нее, как обычно, все соседи, а теперь еще и Брюссель, и мигранты‑арабы. Обвиняют «Христа народов» в каких‑то выдуманных, разумеется, грехах и неблагодарные евреи. Такая мифологема была с готовностью воспринята электоратом.

А ведь политики ПиС первоначально были очень дружественны Израилю. Консервативная платформа сближала их с правительством Нетаньяху. Казалось, в польско‑еврейских отношениях наконец воцарилась гармония, по крайней мере на официальном уровне. Тому было мало реальных препятствий, учитывая, что и евреев в Польше осталось совсем мало. Однако, идя на поводу у электората, возбужденного риторикой национальной мифологии, отстаивая «национальную честь» и «доброе имя» польского народа от посягательств злодеев, партия «Право и справедливость» постепенно оказалась в конфронтации и с Израилем, и с общественным мнением в США, и с соседними странами, включая Германию, которой также были предъявлены серьезные претензии, в том числе требования репараций. (Заметим, что вышеупомянутые Кубик и Бернард относят ведущих политиков ПиС к категории «мнемонических борцов» по классификации акторов «политики памяти».)

Закономерным символическим итогом «мнемонической борьбы» в Польше можно считать возложение венка польским премьер‑министром во время пребывания в Мюнхене в 2018 году — не к мемориалу узникам концлагеря Дахау, как можно было бы ожидать, а к могилам солдат горной бригады Святого Креста — единственного регулярного польского формирования, воевавшего на стороне нацистов.

Реакция леволиберальной интеллигенции на действия ПиС была чрезвычайно бурной. Уважаемый историк, профессор Университета Оттавы Ян Грабовский заявил, что атака на евреев — это атака на либеральные ценности, на «левых» вообще. Такое отождествление «левых» с евреями от либерального интеллектуала, тем более историка, выглядело любопытным, учитывая то, что обычно «левых» с евреями отождествляют последователи ультраправой идеи, восходящей к Гитлеру.

На последних выборах в Польше к власти пришли пробрюссельские «либеральные левые», на которых Грабовский в свое время возлагал самые большие надежды. И вряд ли стоит удивляться тому, что нарративы в отношении пособничества Холокосту, политика в отношении реституции еврейской собственности остались прежними. Более того, «левый» электорат с энтузиазмом воспринял мифологемы, некогда предложенные «правыми».

Ян Грабовский был искренне разочарован. И его разочарование усилилось после событий 7 октября 2023 года, когда его родной университет в Оттаве стал поддерживать «борцов за свободу» из ХАМАСа и сам он столкнулся с реальным, действенным антисемитизмом в кампусе и на улицах столицы Канады. По крайней мере, у Грабовского хватило смелости и честности выступить против этого «левого» антисемитизма.

А ведь исторический ревизионизм и апология нацизма новых «правых» и ревизионизм Холокоста прогрессивных «левых» — это две стороны одного процесса. А именно попытки переформатирования массового сознания для нужд нового тоталитаризма. Евреи в этом тоталитаризме будут не «левыми» и не «правыми», они снова будут евреями. Об этом всегда следует думать, поддерживая «правых» или «левых». Придуманные «мнемонические войны» чреваты войнами реальными. Поэтому наш долг — отстаивать правду и сохранять память о Великой Победе.

В декабре 2022 года мне довелось принять участие в перезахоронении останков жертв массовых расстрелов в местечке Новоельня Гродненской области Белоруссии.

Коллаборационисты на этом месте расстреливали евреев, которых свозили и сгоняли из близлежащих местечек. Они скидывали трупы, раненых и тех, на кого жалко было тратить патроны, в карьер, засыпали тела известью и через некоторое время повторяли процедуру. Бойцы поискового батальона Вооруженных сил Белоруссии установили периметр карьера, в который сбрасывались тела жертв. Я лично раскладывал кости, извлеченные оттуда, по гробам, которые затем были захоронены в братской могиле.

Стоя на краю этой братской могилы, я подумал, что посещение таких мероприятий следует сделать обязательной частью школьной программы. Увы, в Белоруссии подобных мест очень много. Хотелось бы привезти туда и многих историков, идеологов, политиков и прочих современных нацистских выродков, последышей и наследников. Пусть бы постояли на зимнем ветру, посмотрели в братскую могилу.

Автор благодарит за консультации Зофью Лашкевич