Материал любезно предоставлен Tablet

Полковник Авигдор Бен‑Галь проехал на своем полугусеничном автомобиле вдоль линии прекращения огня, оглядывая равнину на сирийской стороне. Там расположилась огромная армия, намного крупнее, чем те сирийские войска, за размещением которых он наблюдал прежде. Сотни танков и артиллерийских орудий, закутанных в маскировочные сети, виднелись по всей округе, словно стога во время сенокоса. И ничто на равнине не шевелилось. Был полдень Йом Кипура 1973 года.

Бен‑Галь, командир 7‑й бронетанковой бригады, последние десять дней частями перебрасывал свои подразделения на Голаны с юга, с учебных полигонов на Синае, поскольку Генеральный штаб повысил уровень предполагаемой сирийской угрозы. В этот миг последние танки бригады взбирались по крутому склону от берега реки Иордан.

Услышав какой‑то щебет, Бен‑Галь задрал голову и увидел, что на дереве неподалеку сидят птицы. В птичьем пении не было ничего необычного. А вот то, что оно донеслось до полковника, — странно. Неестественная тишина, по‑видимому, окончательно подтвердила: война вот‑вот начнется.

Двумя неделями ранее на совещании в Генштабе израильских вооруженных сил в Тель‑Авиве генерал‑майор Ицхак Хофи должен был первым высказаться о главном пункте повестки дня — идее приобрести новые американские «Ф‑15».

«Сначала я хочу поговорить о другом», — заявил Хофи, командующий Северным фронтом. И сообщил, что положение на линии прекращения огня на Голанах стало крайне серьезным; сирийские силы развернуты с расчетом на нанесение внезапного удара.

Другие высокопоставленные военные, собеседники Хофи, прекрасно знали, что напротив недоукомплектованной израильской дивизии, охраняющей Голаны, стоят три сирийские дивизии, полностью укомплектованные для ведения боев. Хофи решил заострить внимание коллег на очередной новости: на передовых позициях появились новейшие советские зенитные ракеты SAM‑6 Наименование по классификации НАТО. По советской классификации — ЗРК «Куб». — Здесь и далее примеч. перев. . ВВС Израиля прежде имели дело с более ранними версиями зенитно‑ракетных комплексов и на тот момент еще не научились ускользать от SAM‑6. Из‑за большой дальности этих ракет израильские ВВС прекратили полеты над Голанскими высотами и даже Верхней Галилеей на израильской территории. Над этими районами разрешалось летать только самолетам наподобие «кукурузников», которые в любом случае высоко не забирались. Все это значит, сказал Хофи, что, если Сирия нападет внезапно, у него не будет поддержки. А сможет ли он без поддержки с воздуха удержать Голанские высоты — большой вопрос. Высказав то, что он считал важным, Хофи перешел к своей оценке «Ф‑15».

Обсуждение новых самолетов продолжилось, и никто не прокомментировал заявление Хофи, будто внезапное нападение Сирии было маловероятным и не заслуживало серьезного разговора. По бытовавшему тогда единодушному мнению, Сирия ни за что не должна была развязать войну в одиночку, без Египта. А никаких признаков того, что Египет готовится к войне, не наблюдалось. Однако министр обороны Моше Даян, присутствовавший на совещании, напомнил генералам о предостережении Хофи. «Генштаб не может оставлять без комментариев слова Хаки (прозвище Хофи. — А. Р.), — сказал он. — Его сценарий либо нереален, либо реален. А если реален, нам нужен план действий на этот случай».

Начальник Генштаба генерал‑лейтенант Давид Элазар отмел опасения Даяна: «Я не принимаю версии, что сирийцы могут завоевать Голаны». Если Дамаск планирует войну, сказал Элазар, разведка наверняка заметит это вовремя и Израиль успеет мобилизовать резервистов. Если разразится война, добавил Элазар, ВВС станут оказывать наземным войскам непрерывную поддержку и за ценой не постоят.

После совещания в Генштабе Элазар приказал перебросить две роты 7‑й бронетанковой бригады с Синайского полуострова на север, чтобы усилить группировку из 77 танков, уже размещенную на Голанских высотах. Этот шаг был призван успокоить Даяна. «У нас будет 100 танков против 800 сирийских, — сказал он. — Этого наверняка хватит».

Ошеломительная победа Израиля в Шестидневной войне вылилась в разгром армий трех арабских стран, но нанесла серьезный ущерб и самому Израилю, подогрев безудержную самоуверенность. Даже осмотрительные по своему характеру лидеры сделались спесивы. «У арабских солдат нет тех качеств, которые нужны для ведения современной войны», — говорил генерал Хаим Бар‑Лев, предшественник Элазара на посту начальника Генштаба. К этим качествам он относил умение адаптироваться к ситуации, компетентное владение техникой, высокий интеллектуальный уровень, «а в первую очередь реалистичный взгляд на события и способность высказывать правду, даже неудобную и горькую».

Это отношение разделял генерал Эли Зеира, начальник военной разведки. Зеира (успевший покомандовать элитной десантной бригадой и поработать военным атташе в израильском посольстве в Вашингтоне) снискал огромное уважение Даяна, его считали беспроигрышным кандидатом в начальники Генштаба. Но некоторых отталкивала его всегдашняя убежденность в собственной правоте. Некий полковник десантных войск, впервые услышав выступление Зеиры, сказал сослуживцу, что лучше бы разведкой руководил кто‑нибудь не столь уверенный в своем видении ситуации. Зеира был убежден, что Египет и Сирия, какими бы угрозами они ни сыпали и сколько бы войск ни развертывали, не начнут боевые действия, так как понимают, что рискуют нарваться на повторение Шестидневной войны.

Ранее в 1973 году поступило много донесений о том, что Египет и Сирия планируют внезапное нападение. Даян и Элазар восприняли эти донесения всерьез и распорядились принять меры для укрепления обороны, но Зеира счел угрозу безосновательной. На протяжении нескольких недель ни одного инцидента не произошло, и напряжение спало, после чего блестящая репутация Зеиры только улучшилась; отныне начальник Генштаба остерегался оспаривать оценки Зеиры. (Позднее выяснилось, что Зеира сделал верный вывод из ошибочных предположений: Сирия действительно решила повременить с намеченным вторжением, но только потому, что дожидалась, пока из СССР доставят новейшие вооружения.)

В сентябре напряженность вновь усилилась. На протяжении месяца поступило 11 предупреждений о войне от источников, не связанных между собой. В том числе от самого короля Иордании Хусейна: однажды ночью он прилетел на вертолете, чтобы тайно встретиться с премьер‑министром Голдой Меир в доме, служившем явочным помещением «Моссада», в окрестностях Тель‑Авива.

Король предостерег, что надвигается война на два фронта. Но Зеира вновь не придал этому значения. Он оставался верен своей оценке: «Война маловероятна».

Небрежное отношение Зеиры к предостережениям насторожило Цви Замира, главу другой разведслужбы — «Моссада». Замир тоже имел генеральский чин, но уже вышел в отставку. Даже на совещаниях в тесном кругу, отмечал Замир, глава военной разведки не сообщал, на чем основаны его оценки обстановки. «Мне лично, — писал позднее Замир, — никогда и в голову не пришло бы на встречах с премьер‑министром или министром обороны не извещать их, на каких источниках основаны мои оценки и в какой мере эти источники заслуживают доверия, по моим прикидкам».

В конце сентября о войне предупреждали уже не только иностранные источники. Ее приближение ощущали военные на линии прекращения огня. За несколько дней до Йом Кипура взвод десантников прибыл на голанский фронт на смену другому взводу, и сотрудник разведотдела, отбывающий в тыл, провел для них инструктаж. Он указал на позиции сирийцев напротив места их дислокации. «Там вся сирийская армия, — сказал он. — Я рад, что меня здесь не будет, когда начнется война».

У Суэцкого канала солдатам, охранявшим линию Бар‑Лева, по ночам не давал уснуть грохот с той стороны водной преграды. Что‑то шумело позади валов, возведенных египтянами на своей стороне канала. Судя по звукам, из тыла прибывали, явно в большом количестве, танки и другая техника. Патрули, осматривая берега канала спозаранку, начали обнаруживать отпечатки ног — следы лазутчиков, которые по ночам пересекали канал между израильскими опорными пунктами и направлялись в глубь суши, в израильский тыл.

Израильскому генералу, который командовал подразделением в районе канала, разведка сообщила, что деятельность, наблюдаемая за каналом, — не приготовления к войне, а элемент рутинных военных учений, которые начнутся 1 октября, за шесть дней до Йом Кипура. Вопреки этому донесению генерал сказал адъютантам, что грядет война, и с сильным беспокойством отметил: мобилизацию резервистов до сих пор не объявили.

В то время израильская армия на две трети состояла из резервистов. В 1967 году резервистов мобилизовали более чем за две недели до начала Шестидневной войны — достаточный срок, чтобы превратить толпу штатских обратно в солдат. Но на сей раз возобладало мнение Зеиры: он твердил, как мантру, тоном «знающего человека»: «Война маловероятна». Итак, мобилизацию не проводили.

За день до Рош а‑Шана Даян на вертолете прилетел на Голанские высоты, чтобы через военных корреспондентов предупредить: если Сирия нападет, ее ждут ужасающие последствия. Это заявление, сделанное в целях сдерживания, перепечатала — на то и был расчет — сирийская пресса.

Даян настоял, чтобы вместе с ним на Голанах побывали Элазар и Зеира, хотя оба полагали, что Даян излишне нервничает из‑за предостережения, услышанного двумя днями ранее от Хофи. С вершины одного из вулканических конусов (их полно по обе стороны линии прекращения огня) 24‑летний майор танковых войск Шмуэль Аскаров доложил им обстановку. Указав на скопление сирийских сил прямо перед ними, он заявил: «Война определенно будет».

Даян попросил Зеиру дать ответ Аскарову. «Другой войны не будет еще десять лет», — сказал начальник военной разведки.

После Войны Судного дня, болезненно переживая случившееся, общественность и пресса вновь и вновь вопрошали, как так вышло, что руководство Израиля не учло риск катастрофы, игнорируя многочисленные признаки того, что война уже у ворот. Миновало еще 40 лет, прежде чем израильские цензоры разрешили предать огласке один из самых сокровенных секретов войны, в котором содержится, по крайней мере, часть ответа.

В начале 1973 года израильские спецназовцы сели на вертолеты и вместе с техниками высадились на египетской территории, чтобы установить подслушивающие устройства на узлах связи, которые, как считалось, Египет непременно задействует при любых приготовлениях к войне. Предполагалось, что эта система, именуемая «спецсредствами», гарантированно предупредит о нападении, так что внезапный удар невозможен. Систему периодически тестировали, но по большей части держали в спящем режиме, потому что опасались: если включать ее слишком часто, египтяне это засекут. Планировалось включить систему, когда появятся серьезные основания.

О ее существовании было известно немногим, лишь тем, кто принимал ключевые решения: министру обороны, начальнику Генштаба, премьер‑министру и их заместителям. Все предполагали, что Зеира, ответственный за систему, включил ее 1 октября, сразу после того, как Египет начал свои военные учения и Израиль обнаружил, что на двух из его границ сосредоточены арабские армии.

По некоторым сведениям, на неделе, предшествовавшей Йом Кипуру, Элазар два раза спросил у Зеиры, действительно ли система включена. Элазару дали понять, что система включена и не фиксирует ничего, что предвещало бы войну.

На самом деле систему не включили. Когда старшие офицеры, подчиненные Зеиры, умоляли его сделать это, Зеира отклонял их просьбы, ссылаясь на то, что ее могут обнаружить египтяне. «Для чего же существуют спецсредства, если не для таких ситуаций, с которой мы столкнулись?» — спросил в сердцах начальник радиотехнической разведки. Зеира ответил: «Я не вижу тех ситуаций, которые видите вы». Перед лицом опасности, угрожавшей самому существованию страны, подавляющую часть израильских сил не мобилизовали, а руководство страны даже не подозревало о смертельном риске.

С прибытием бригады Бен‑Галя число израильских танков на Голанах увеличилось до 177. Однако в трех сирийских дивизиях за линией прекращения огня их имелось уже 900. В тылу, в нескольких часах езды, были дислоцированы еще две дивизии с 470 танками. Напротив 11 израильских артиллерийских батарей располагались 115 сирийских. На египетском фронте соотношение сил было примерно таким же. По прикидкам сирийцев, израильские части, сформированные из резервистов, подоспеют на Голаны самое раннее спустя 24 часа. К тому времени Дамаск рассчитывал овладеть высотами. Пока в бой не вступят израильские резервисты, сдерживать противника придется в основном молоденьким срочникам, призывникам, и их командирам, офицерам регулярной армии.

В 10 часов утра в день Йом Кипура Хофи уведомил полковника Бен‑Галя, что поступают предостережения о начале войны. Полковник вызвал по рации своих батальонных и ротных командиров на совещание в Нафах — на главную военную базу в северной части Голанских высот. Когда он вошел, все встали. Полковник жестом велел им сесть: «Господа, сегодня начнется война. Скоординированная атака Египта и Сирии».

Он приказал офицерам вернуться в свои подразделения и подготовить танки к бою. Солдатам — а в тот день почти все они постились — прервать пост. Офицерам в 14.00 собраться на второе совещание: возможно, к тому времени ситуация прояснится. Отдав распоряжения, командир бригады поехал на фронт, где обнаружил, что тишину нарушает только птичий щебет.

Бен‑Галя все называли просто Янушем. Он был высокий, держался властно, его лицо казалось грубо вытесанным из камня, густая копна волос непокорно топорщилась. Он родился в 1938 году в польском городе Лодзь, потерял родных во время Холокоста, в Палестину приехал в 1944 году в составе группы детей‑сирот, через СССР и Иран. Оставшись без семьи, он сделал армию своей приемной семьей. Подчиненные — офицеры и солдаты — видели в нем олицетворение профессионализма. Бранил он колко, но некоторые считали его резкость лишь маской. Приняв в 1972 году командование престижной 7‑й бригадой, он настоял на том, чтобы учения проводились в условиях, максимально приближенных к боевым. Он интенсивно обучал подчиненных орудийной стрельбе, устраивал семидневные учения, в ходе которых бригада действовала только ночью. Частенько в самом разгаре учений он объявлял об изменении задач, что требовало от командиров принимать решения спешно и передвигаться по незнакомой местности.

Когда офицеры собрались на второе совещание к 14.00, несколько МиГов уже сбросили на базу бомбы. «Приказ всем: по местам!» — крикнул Бен‑Галь. У ворот лежал убитый часовой.

Поскольку танки Бен‑Галя все еще находились на тыловых базах, линию фронта длиной 65 километров удерживала 188‑я бронетанковая бригада под командованием полковника Ицхака Бен‑Шохама. В то время как командир взвода лейтенант Одед Бекман убеждал несговорчивого танкиста прервать пост, оглушительно загремела артиллерия. Бекман увидел, как по земле пробегает рябь: сирийские орудия методично прокладывали путь своим войскам, утюжа заранее выбранные районы. Танки Одеда еле успели вырваться из‑под обстрела. Дым окутал все до одного перекрестки, военные базы, укрепрайоны, командные пункты, базы бронетанковых войск и пункты связи на высотах.

Бен‑Галь проехал на своем полугусеничном автомобиле вдоль линии фронта, чтобы выяснить, бросают ли сирийцы в бой свои танки. Видимость была практически нулевая — пыль да дым. Вблизи покинутого города Кунейтра он приказал водителю остановиться. Издалека, с той стороны линии фронта, слышался рев моторов и какой‑то лязг. Вдруг артобстрел прекратился, и из клубов медленно оседающей пыли вынырнуло целое полчище сирийских танков.

Пока рота лейтенанта Бекмана шла к передовой, он не мог унять дрожь в конечностях, хотя голова была ясная. Бекман увидел: к противотанковому рву перед израильской линией обороны движется сирийская танковая колонна, причем головным идет танковый мостоукладчик. Бекман позволил этой машине перекинуть мост через ров, дождался, пока до середины моста доедет первый танк, а затем подбил его. На мост выехал второй танк, чтобы подтолкнуть первый, Бекман подбил и второй, фактически заблокировав проход. Подошел второй танковый мостоукладчик. Бекман подбил и его, даже не подпустив ко рву.

Майор Аскаров, молодой заместитель батальонного командира, — тот самый офицер, который десятью днями ранее докладывал обстановку Даяну и Зеире, — примчался на передовую с базы, имея в распоряжении полдюжины танков. Поднялся по склону, расположился в заранее созданном танковом окопе, но поначалу ничего не увидел — только сплошной дым. Эти огневые позиции с возрастающим уклоном позволяли танкам вести огонь сверху, укрываясь от противника, — наружу торчали только орудия и башни. Когда сирийцы прекратили огонь, в поле зрения Аскарова появилось скопище танков. Головными шли пять мостоукладчиков. Аскарову удалось подбить три, оказавшиеся в пределах досягаемости.

Вскоре Аскаров обнаружил, что ни один из танков, которые он вел за собой, не поднялся на позиции в танковых окопах. Попробовал вызвать командиров по радио, но не получил ни одного внятного ответа. Аскаров велел своему водителю дать задний ход и спуститься под горку. Подъехали к танку, который был ближе всех, остановились. Аскаров забрался на броню, выхватил пистолет, прицелился прямо в голову командира: «Езжай наверх! Иначе выстрелю». Через минуту все танки заняли позиции в окопах и начали вести огонь.

Если учесть, сколько сирийских танков и БТРов перемещалось в зоне поражения израильских танков, это было все равно что стрелять по сельдям в бочке. Правда, некоторые «сельди» давали сдачи. Израильские танки один за другим подбивали, большинство их командиров погибло. В танк Аскарова также попало четыре снаряда, но машина осталась боеспособной.

Сирийцы продвигались вперед, как будто их не заботили потери. Танк Аскарова метался между окопами, пытаясь создать впечатление, будто обороняются крупные силы. Аскаров не надеялся уцелеть — иллюзий у него не было.

За два часа его экипаж насчитал 35 уничтоженных танков противника. В конце концов его танк тоже подбили, и взрывная волна вышвырнула Аскарова из башни на землю. Его подобрали солдаты из бункера неподалеку; в тот же день его доставили в госпиталь. Там‑то Аскаров и припомнил прогноз Зеиры.

Каждую из десяти пехотных застав на линии прекращения огня прикрывал танковый взвод, дислоцированный в окопах на расстоянии нескольких сотен метров. Три танка лейтенанта Шмуэля Яхина были прикреплены к заставе, откуда виднелась автомагистраль, ведущая в Дамаск. Сейчас эту дорогу запрудили танки и грузовики. Танки Яхина открыли огонь с расстояния 1829 метров, методично утюжа колонны машин. После первого пристрелочного залпа второй почти всегда попадал в цель.

Спустя некоторое время Яхин отъехал подальше, чтобы зарядить танк: перегрузить снаряды из нижнего отсека в орудийную башню. Когда заряжающий уже вылез из танка, Яхин, находившийся в башне, поднял глаза и в 350 метрах от себя увидел сирийский танк, уже направляющий на него орудие. Заряжающий каким‑то чудом успел забраться обратно в танк и вставить снаряд в казенник. Стрелок открыл огонь и продырявил сирийский танк, прежде чем тот выстрелил. Быстрая реакция израильских танкистов стала важным фактором, компенсировавшим неравенство сил: пока сирийские танкисты делали один выстрел, израильтяне успевали выстрелить минимум два раза.

Под вечер в субботу, вернувшись на Голаны из Тель‑Авива, где он советовался с начальником Генштаба, Хофи поручил Бен‑Галю оборонять северную часть Голан, а южную половину оставил на попечении 188‑й бригады, которой приходилось очень нелегко.

Для осуществления связи с ВВС Хофи привез с собой отставного генерала Моти Хода, вызванного из запаса. В 1967 году Ход, в бытность командующим ВВС, руководил операцией, когда израильтяне за три часа уничтожили ВВС Египта. На командном пункте в бункере в Нафахе Ход слушал по радио рапорты с фронта, пробивающиеся сквозь помехи, а Хофи и офицеры его штаба отдавали приказы и пытались предугадать действия противника. В прошлом Ход многократно руководил операциями ВВС из бункеров, но еще ни разу из такого бункера, над которым рвались снаряды. Впрочем, сильнее всего его настораживали не артобстрел и не страшные рапорты с фронта, а то, что он наблюдал именно здесь, в бункере.

Все вокруг на что‑то реагировали — откликались на события, слова и действия друг друга. Но Ход прекрасно понимал, что всем им — как командирам танков в полевых условиях, так и Хофи и его штабным — некогда обдумывать свои действия. «Как можно вести войну, ничего не обдумав?» — спросил себя Ход.

Только к полуночи Хофи осознал размах вторжения сирийцев. Триста танков прорвали оборону в южной части Голанских высот, где осталось меньше трех десятков израильских танков, причем после десяти часов беспрерывного боя у них почти иссякли боеприпасы и горючее. «Их может остановить только авиация», — сказал Хофи Элазару. Вскоре стало очевидно, что авиация не может этого сделать: зенитно‑ракетные комплексы не давали ей проходу. Израильские танки должны были пытаться сдерживать сирийские силы, почти пятикратно превосходившие их численностью.

В воскресенье, где‑то на горной гряде Хермонит, после нескольких часов сна прямо в танке Авигдор Кахалани на рассвете высунулся из танковой башни и глубоко вдохнул студеный утренний воздух. Пейзаж вокруг словно бы урчал — казалось, вдалеке рычат львы, готовясь полакомиться добычей. Это набирали обороты моторы танков. По обе стороны линии фронта над горящими машинами поднимался дым. Вдали вздымались облака пыли — сирийские танковые колонны уже на марше. Кахалани по рации разбудил своих ротных командиров, пожелал им доброго утра и велел готовиться к атаке сирийцев.

В сотне метров перед собой он увидел два длинных танковых окопа, которые ночью не заметил. Кахалани приказал танкам занять эти позиции.

Они спустились по склону широкой цепью, командиры стояли в башнях. Перед ними расстилалась бурая бесплодная долина. Это было ущелье Кунейтра. Если сирийские танки направятся к Нафаху и реке Иордан, то непременно пойдут через ущелье. Вначале Кахалани ничего не разглядел — казалось, в долине ничто не шевелилось. Затем заметил одиночный танк, изрыгающий черный дым. Через мгновение стали видны и другие танки — словно бы отделившись от пейзажа, они устремились вперед. Сирийцы начали атаку.

«Наш сектор! — крикнул Кахалани командирам танков, произнося слова, затверженные на учениях. — Дальность 500–1500 метров. На нас идет много вражеских машин. Займите свои позиции и откройте огонь. Конец связи».

Орудия танков почти немедленно загремели. В этот хор влился танк самого Кахалани; стрельбой руководил его оперативный офицер Гиди Пелед. Обычно экипаж танка состоял из четырех человек, но в танке командира был также оперативный офицер.

«Кахалани, говорит Януш, — командир бригады, следивший за ситуацией по связи, говорил спокойным тоном. — Докладывай».

Склон ниже Кахалани кишел танками. Командиры сирийских машин закрыли люки. Периодически они останавливались и, прежде чем двинуться дальше, делали пару выстрелов по башням израильских танков на фоне неба.

Повсюду на склонах горели танки. «Говорит командир батальона, — сказал Кахалани. — Отлично сработано. В этой долине уже прямо Лаг ба‑омер (он подразумевал костры, которые разводят на праздник). Мы должны остановить их».

По израильтянам тоже били. Кахалани видел, что его «центурионы» горят, по радио сообщили о первых потерях. Один из ротных командиров погиб. Время от времени танки отъезжали назад, чтобы перезарядить орудия. Но Кахалани видел, что без задержек они возвращаются на линию огня.

Бен‑Галь перемещался по полю боя, налаживая оборону: перебрасывал роты и даже взводы из сектора в сектор, стараясь предугадать, как сирийцы изменят мощь и направление натиска. Своей главной задачей Бен‑Галь считал не отпор тем или иным конкретным действиям (с этим справятся на местах подчиненные, командиры танков), а прогнозирование проблем, которые могут возникнуть через 15 минут или пару часов. Чтобы эффективно командовать, требовалось находиться в центре боевых действий. Иначе не понять, как развивается сражение, не выявить слабые места обеих сторон.

Кахалани подивился мужеству сирийцев, которые продолжали наступление, объезжая свои сгоревшие танки. Но это мужество показалось ему идиотским. На месте атакующих, подумал Кахалани, он бы сбавил темп и попытался найти брешь в обороне. А сирийцы продолжали биться головой об одну и ту же стену. Правда, неизвестно, чем дело кончится: израильская линия обороны если и стена, то довольно тонкая, а у сирийцев такие крупные силы…

Экипаж его танка отъехал назад, чтобы зарядить орудие, и Кахалани окинул взглядом линию обороны. Еще утром танки были «молодцеватыми» боевыми машинами, но теперь… Спальные мешки и прочая амуниция, прикрепленная к корпусам снаружи, изрешечены осколками. Один танк пылает. У другого скособочилось орудие. Все лица, выглядывающие из башен, черны от пороха и пыли. И все же, почувствовал Кахалани, натиск понемногу ослабевал. Кое‑где вражеские танки продолжали вести огонь. Однако, взобравшись на вал танкового окопа, он увидел, что гигантская волна бронетехники перестала надвигаться.

«Кахалани, говорит Януш. Что происходит?»

«Нам удалось остановить их. В долине подо мной полно горящих и брошенных танков».

Бен‑Галь попросил прикинуть, сколько их. «Восемьдесят или девяносто», — сказал Кахалани.

«Молодцы. Молодцы».

Теплые слова из уст такого придирчивого человека, как Бен‑Галь, рассудил Кахалани, точно не пустой комплимент.

В небе над его головой появились МиГи, сбросили бомбы, упавшие в 100 метрах позади танковых окопов. «А где же наша авиация?» — призадумался Кахалани. Ни он, ни Бен‑Галь даже не подозревали, какое отчаянное положение в южной части Голан и на Синайском полуострове.

К полудню сирийская артиллерия смолкла. Танкисты впервые за сутки стали поодиночке вылезать из своих боевых машин, чтобы справить нужду. Кахалани доехал до командного пункта Бен‑Галя.

«Я потерял много людей», — доложил он командиру бригады. И отчетливо почувствовал, что на эту тему командиру говорить не хочется.

«Знай, — сказал Бен‑Галь, — сирийцы не остановятся. Танков у них достаточно, они опять попытаются прорваться».

Когда Кахалани шел обратно к своему танку, оперативный офицер бригады, следивший за ходом боя по рации, обнял его: «Брат, ты отлично сработал».

К тому моменту израильские лидеры, мучимые совестью и страхом, поняли, что готовились совсем не к той войне, которая случилась, а ключевые представления, на которых держалась их уверенность в себе, — лишь иллюзии. За день до войны, когда на снимках авиаразведки обнаружилось поразительное скопление танков и артиллерии в египетском тылу, Даян опешил. Он сказал своим генералам: «Ребята, вы недостаточно серьезно относитесь к арабам». Да, проблема состояла именно в этом. Арабские солдаты не бросались наутек — они наступали, они умело воевали, применяя новые советские вооружения, некоторым из которых Израиль не мог противостоять, и воевали с совсем другим боевым духом. Израильские ВВС, которые должны были сыграть ключевую роль в отражении внезапной атаки, ужасающе быстро теряли самолеты под огнем ЗРК. Новое советское противотанковое оружие Sagger По советской классификации противотанковый управляемый реактивный снаряд «Малютка». стало для Израиля сюрпризом, и на Синае он потерял десятки танков, прежде чем танкисты на полях сражений научились давать ему отпор. Израильская разведка, считавшаяся всеведущей, допустила невероятную оплошность, грозившую стране катастрофой. Все разваливалось, а ведь с начала войны не прошло и дня. Если за этот короткий срок арабам удалось так многого добиться, чего ждать дальше? Израильская сторона знала: Ирак и другие арабские страны планируют присоединиться к боевым действиям.

Военные на поле боя по большей части думали только о том, как остановить врага и уцелеть самим, размышлять о выживании страны им было некогда. Впрочем, их тоже обуревали мрачные мысли, особенно летчиков, видевших широкую картину событий. Когда некий пилот «фантома» после боевого вылета в район Голан вернулся на свою авиабазу, женщина, служившая на административной должности в штабе, спросила у него, как обстоят дела. Он рассказал, что по Голанским высотам, словно орда гигантских муравьев, неспешно катятся колонны сирийских танков, а остановить их нечем. Женщина разволновалась и сказала, что ее брат, танкист, служит там, в горах. Пилот рассеянно обронил: «Служил», словно подразумевая, что на пути сирийской колесницы смерти гибнет все живое… Позже он извинился перед этой женщиной.

Рон Хульдаи (нынешний мэр Тель‑Авива), исполняя обязанности командира эскадрильи «фантомов», инструктировал пилотов на исходе первого дня, когда они побывали под огнем ЗРК. Он говорил подчиненным: «Посмотрите друг на друга внимательно. Когда эта война закончится, многих из нас здесь уже не будет».

В Войне Судного дня Израиль потерял 2600 убитыми и 7300 ранеными, больше половины этих потерь было на Голанах.

Вероятно, бóльшую часть выведенных из строя танков ремонтировали прямо в полевых условиях бригады техников, обычно не дольше, чем за день. Некоторые танки не подлежали восстановлению, им находили замену: захватывали невредимые сирийские (советские) танки, оставленные экипажами.

Подполковник Йорам Яир, командир парашютно‑десантного батальона на юге Голан, был жизнерадостного нрава, но его одолели черные мысли, когда он увидел, как ЗРК сбивают израильские самолеты один за другим. Десятки подчиненных Яира оказались, как в капканах, на передовых заставах, и, насколько ему было известно, не планировалось никаких контратак, которые облегчили бы их положение. Когда сирийское танковое подразделение вошло в кибуц Рамат‑Магшимим (жителей незадолго до этого эвакуировали) в полутора километрах севернее командного пункта, Яир получил приказ отступить. Он отослал свой штаб в тыл, но сам остался, чтобы отслеживать передвижения сирийцев. Спустя годы он припомнил, какие мысли его тогда посещали: «Я подумал, что эпизод, рассказывающий о евреях здесь, в Израиле, в ХХ веке, закончился».

Для гражданских лиц резкий переход от спокойной жизни в канун Йом Кипура к войне спустя 12 часов — причем «позитивный процесс страха предвосхищения», как это назвали бы психологи, отсутствовал — стал шоком, от которого они оправились очень нескоро.

У многих внезапное нападение вызвало эдакий психологический паралич. «Тебя пробивает холодный пот, мозги не работают — цепенеют, — рассказывал впоследствии некий заместитель командира дивизии, герой Шестидневной войны. — Трудно себя расшевелить, и тогда реагируешь на события, действуя по планам, которые уже проработаны, даже если они неактуальны». Старшие офицеры пытались одновременно понять три вещи: что происходит прямо в эту минуту, как такое вообще могло произойти и что предпринять, чтобы переломить ситуацию. Некий командир бригады заметил, что офицерам его ранга, даже тем, кто с виду был бесстрастен, потребовалось двое суток, чтобы прийти в себя, преодолеть чувство, что земля уходит из‑под ног.

Самой заметной жертвой шока стал ведущий военный деятель Израиля, легендарный Моше Даян. Когда в воскресенье, на второй день войны, Даян на заре прилетел в штаб северного фронта, Хофи без обиняков сказал ему, что Голаны, возможно, придется оставить. Генерал Дан Ланер, командующий одной из резервных дивизий, разделял пессимизм Хофи: «В южной части Голан бои окончены. Нам нечем остановить врагов». Мосты через Иордан готовили к подрыву на случай приближения сирийцев, документы и боеприпасы вывозили с высот на грузовиках.

На Даяна было страшно смотреть. Министр, которому тогда было 58 лет, побледнел, руки у него дрожали. Беспросветно мрачная картина, представшая перед ним с началом войны, и чудовищный просчет Израиля в оценке планов арабов разбередили в нем апокалиптическую струнку, она еще несколько дней давала о себе знать. Он начал в разговорах употреблять выражение «Третий Храм в опасности», подразумевая Государство Израиль. Тем не менее проницательность и умение делать взвешенные тактические и стратегические выводы не изменили Даяну, за одним заметным исключением. Связавшись по телефону с командующим ВВС генералом Бени Пеледом, Даян попросил его отменить тщательно продуманный налет практически всей израильской авиации на позиции египетских ЗРК — операцию, которая должна была вот‑вот начаться. Вместо этого, сказал Даян, нужно бросить самолеты на Сирию: «Это не просьба, это приказ».

Командиры, подчиненные Пеледу, среагировали возмущенно. В их понимании «Тагар» (так называлась эта операция) была единственным шансом обезопасить небо Египта, подавив ЗРК. В случае ее успеха они провели бы похожий налет и в небе Сирии. Но теперь обе операции отменили. Если бы налеты удались и авиация смогла беспрепятственно действовать против арабских сухопутных войск, а также уничтожить мосты через Суэцкий канал, война пошла бы совсем иначе.

Вернувшись с севера, Даян встретился с Меир и главными членами ее кабинета, чтобы изложить свои суровые выводы. Долгое время Даян олицетворял уверенность страны в своих силах, но теперь он был, похоже, самым мрачно настроенным человеком в Израиле и уж точно тем, кто больше всех нагонял мрак.

Линии обороны армий на обоих фронтах прорваны, сказал Даян министрам. Израилю следует минимизировать возможные потери и отступить на Синае к перевалам, а на Голанах — к краю плато. Там войска будут держаться «до последнего патрона».

Несложно предугадать, как подействовали слова Даяна на Меир. Она слушала его в ужасе, напишет Голда впоследствии, у нее промелькнула мысль о самоубийстве. Лу Кедар, долгое время работавшая у нее секретаршей, сидела на своем рабочем месте в соседней комнате, когда Меир позвонила ей. «Поговорим в коридоре», — сказала она. Хотя Меир могла посоветоваться с ведущими военными и политиками страны, она предпочла поделиться самыми сокровенными переживаниями и страхами со старой подругой. Кедар потрясли ее бледность и отчаяние. Привалившись к стене, премьер‑министр тихим голосом, от которого мороз шел по коже, пересказала свой разговор с Даяном. Он попросился в отставку, она его не отпустила.

Некоторое время Меир смотрела на Кедар невидящими глазами, уносясь мыслями куда‑то вдаль. Постепенно выражение ее лица начало меняться, щеки порозовели. «Соедини меня с Симхой», — сказала она. Меир решила через израильского посла в Вашингтоне Симху Диница надавить на администрацию США, чтобы получить оружие. Впереди было несколько тяжелейших дней, но премьер‑министр, побывав в пучине отчаяния, понемногу приободрилась. Когда на второй день войны Даян предложил в качестве предостережения устроить демонстрацию ядерных устройств над пустыней в Египте и Сирии, Меир сказала: «Забудь об этой идее».

К такой плачевной ситуации привела дряблость мышления, которой страдало высшее командование. Руководство успокаивало себя мыслью, что для противодействия внезапному нападению может рассчитывать на авиацию, а не на массовую мобилизацию, хотя уже было ясно, что военно‑воздушным силам трудно справиться с ЗРК. Оно уже знало о противотанковом снаряде Sagger от американцев, столкнувшихся с ним во Вьетнаме, но бронетанковые силы пока не сообщали рядовым танкистам о существовании такого оружия и не спешили разработать решение проблемы. В результате экипажи танков на синайском фронте станут разрабатывать решения сами, но только после того, как будет перемолота целая танковая дивизия.

Командование настаивало на размещении войск на линии Бар‑Лева вопреки советам генерала Ариэля Шарона и других, предостерегавших, что эту тонкую линию заведомо невозможно оборонять и она может стать капканом не только для защитников, но и для танков, брошенных на подмогу. После войны один офицер так объяснил этот распространенный образ мыслей: «Мы думали: “Что ж, мы не с какими‑нибудь немцами имеем дело, а с арабами…”» Теперь исход войны зависел от боевых качеств и решимости солдат и их командиров в полевых условиях.

В северной части Голан 7‑я бригада вела свою собственную войну, которая по большей части была мало связана с тем, что происходило в других районах. Это был классический оборонительный бой — а оборонительными боями доктрина ЦАХАЛа пренебрегала, предпочитая наступательные. Бригада работала так, что ущелье Кунейтра заполнилось множеством уничтоженных сирийских танков и бронемашин. При этом бригада потеряла больше половины своих танков, но критический момент был еще впереди.

На четвертый день войны сирийское верховное командование предприняло последнюю попытку прорыва, сосредоточив в этом секторе 160 танков — вчетверо больше, чем оставалось у Бен‑Галя.

Его люди выбились из сил и перестали испытывать какие бы то ни было эмоции. Офицер штаба бригады заснул, когда Бен‑Галь разговаривал с ним. Для противоборствующих сторон близился эндшпиль. Одно последнее усилие, еще пять минут терпения могли кардинально изменить ситуацию.

День начался с самого массированного сирийского обстрела. Он был настолько яростным, что Бен‑Галь впервые приказал танкам в окопах, в средоточии сирийского обстрела, отойти на несколько сотен метров.

Командир бригады занял позицию возле кибуца Эль‑Ром на возвышенности в трех километрах позади танковых окопов, наблюдая за работой трех своих батальонов. Он видел, что по окопам ведется ожесточенный артиллерийский обстрел. Командиры танков радировали, что боеприпасы на исходе. В целости и сохранности там осталось не больше дюжины машин.

Прямо над командным пунктом пролетели четыре сирийских вертолета. За ними — еще четыре. Один вертолет сбили, открыв огонь с земли, но остальные приземлились возле Нафаха и высадили десант. Бен‑Галь не мог выделить танки для борьбы с десантом, потому что вверенный ему фронт в этот самый миг дал трещину.

Авангард сирийских танковых войск приближался к опустевшим танковым окопам, а Бен‑Галь не мог связаться с отступившими танками. Он приказал командиру батальона Менахему Раттесу на северном фланге двигаться на юг, чтобы заполнить брешь. Когда маленькая группа Раттеса приблизилась к этому району, самого Раттеса и его заместителя убили, а танки вынудили броситься врассыпную.

Все эти дни Бен‑Галь командовал, вникая во все детали, но теперь его контроль над ситуацией ослаб: офицеры ранены или убиты, приказы не переданы подчиненным. Казалось, единственно возможное решение — приказать танкам отступать. Однако, прикинул командующий, даже если им удастся опередить сирийцев и занять оборону на новом рубеже, они смогут защищать его не больше 30 минут, поскольку там нет готовых огневых позиций. Он решился на последнюю отчаянную попытку заткнуть брешь в линии обороны.

«Кахалани, говорит Януш. Уходи оттуда. Скорее. Конец связи».

Этого приказа командир батальона и сам дожидался с нетерпением. Двинувшись с правого фланга назад к центру, он приказал подчиненным приготовиться стрелять без предупреждения. Он увидел, что танковые окопы пусты, если не считать подбитых машин, среди которых были и израильские, и сирийские. Уцелевшие израильские танки стояли вразброс в отдалении, в 450 метрах от передовой.

В тот миг Кахалани было не до них — он, срезая путь через вспаханное поле, направился влево, к вади Сухое русло реки или эрозионная долина в пустыне. . Именно по наклонному вади, достаточно глубокому, чтобы по нему можно было плавать на лодке, сирийские танки успели проникнуть на возвышенность, обороняемую израильтянами. Прежде чем снова занять позиции в танковых окопах, Кахалани хотел убедиться, что в вади нет врагов. Почти во всю длину поля высился штабель темных базальтовых глыб — его навалили, расчищая землю, члены кибуца. Завернув за угол штабеля, танк Кахалани повстречал три сирийских танка. Два замерли недвижно, а третий, позади них, куда‑то ехал.

Кахалани направил орудие на ближайший — в неполных 20 метрах — танк. Командиры могли переключать на себя пульт управления наводчика, чтобы направить орудие в сторону цели, но окончательной корректировкой занимался наводчик.

«Огонь!» — крикнул Кахалани.

«Дальность?» — спросил Килион. До противника было рукой подать, и Килион попросту не понял, что что‑то темное, застилающее его прицел, это сирийский танк.

«Огонь, и всё!»

Килион попал в ближайший танк, а затем в остальные два.

Четвертый танк помчался им навстречу, но один из танков группы Кахалани остановил его. Кахалани занял позицию у истока вади. Килион очистил вади, подбив еще пять танков, в то время как те поднимались в гору, и Кахалани увидел, что ниже вади, по долине, к ним движется полчище сирийских танков.

Машины, находившиеся поодаль, позади танковых окопов, разбрелись, как заблудшие овцы. Чтобы сохранить их, нужно было непременно отвести их наверх, в окопы, до того, как подойдут сирийцы. Только из окопов можно кое‑как обороняться, несмотря на гигантское неравенство сил. На вызов Кахалани почти никто не откликнулся, и он понял, что почти все командиры танков предпочитают не слышать его. Они уже четыре дня под непрерывным артобстрелом, несколько раз налетала сирийская авиация. Половина товарищей убиты или ранены, с начала сражения все обходятся без сна… Командиры танков уже не могли заставить себя противостоять огненной лавине, заняв позиции в танковых окопах. Сломались — стресс взял над ними верх.

Лейтенант Пелед, находившийся вместе с Кахалани, с самого начала войны чувствовал, как под ложечкой сосет от страха. Он видел страх и на лице Кахалани. Но до сих пор батальон действовал, словно отлаженный гоночный автомобиль, где страх был всего лишь пассажиром‑тихоней и ни во что не вмешивался. А теперь, увидев, что ответа на радиовызовы Кахалани нет и командиры не открывают люки своих танков, Пелед подумал: пассажир по имени Страх перебрался на место механика‑водителя. И смирился с мыслью, что до завтра не дотянет — разве тут уцелеешь…

Сирийский танк, похожий на неведомого доисторического зверя, взобрался наверх, поднялся на гребень оборонительного вала, а затем спустился на огневую позицию. Когда танк повернул морду, выискивая добычу, Кахалани, стоявший рядом с вади, повернул свое орудие, и Килион поджег сирийский танк. Когда через гребень перевалил еще один танк сирийского авангарда, его подбил один из танков, стоявших поодаль, вдали от окопов.

Разрывы гремели непрерывно. Сирийские и израильские танкисты, спасаясь из подбитых танков, разбегались по склонам, не обращая внимания друг на друга, возвращаясь к своим. Перед Кахалани встала кошмарная дилемма. Только он мог видеть опасность, надвигающуюся из долины, и только он мог воодушевить танкистов вернуться на позиции в окопах. Ничто, кроме личного примера старшего по званию, не заставит ошалевших командиров танков — а большинству из них было всего‑то лет по девятнадцать‑двадцать — сдвинуться с места. Но Кахалани не мог ни бросить без присмотра вади, через который в любой момент могли проникнуть сирийские танки, ни связаться по рации с большей частью танков позади окопов. Десять сирийских танков уже преодолели гребень вала и уже подбиты. Скоро подоспеют еще двадцать или тридцать, и их будет уже не остановить. Кахалани задумался, не приказать ли отойти на вторую линию обороны, но опасался, что времени не хватит, — их подобьют.

Та же мысль пришла в голову Бен‑Галю. Он приготовился отдать приказ об отступлении, но вместо этого позвонил генералу Эйтану — сообщить, что намеревается сделать. Командир дивизии наблюдал за боем с вершины соседней горы. Ему были видны горстка израильских танков, укрывшаяся позади оборонительного вала, и полчище сирийских танков, несущееся к ней в долине. За сирийскими танками тянулась на три с лишним километра колонна БТРов и машин снабжения.

«Обожди еще пять минут, — сказал Эйтан. — К вам подойдут подкрепления». Оба понимали, что минуты, о которых просит Эйтан, измеряются не движением стрелок по циферблату, а формулами жизни и смерти отдельных людей, жизни и смерти страны. Командир дивизии сообщил Бен‑Галю, что в тылу сформирована новая часть, которая уже выдвигается.

Кахалани услышал по рации новый голос: его вызывал командир танка из подразделения Раттеса, который представился сержантом из четвертого взвода. Говорил он спокойным тоном, и Кахалани велел сержанту присоединиться к нему. Казалось, решение дилеммы подвернулось. «Сержант из четвертого взвода, займите мою позицию и охраняйте вход в вади. Уничтожайте все сирийские танки, которые попытаются пробиться».

«Говорит сержант из четвертого взвода. Хорошо. Но у меня не осталось снарядов».

Кахалани услышал по рации, что майор Меир Замир — тот прикрывал его позиции с южного фланга — докладывает о массированной сирийской атаке. Замир попросил разрешения перебросить несколько оставшихся танков на более выгодную позицию чуть южнее. «Нет, — сказал Бен‑Галь, понимая, что тогда возникнет брешь. — Оставайся на месте. Кахалани, доложи обстановку».

«Говорит Кахалани. Не все танки здесь вышли со мной на связь. Мне не удается их контролировать, они то и дело отползают в тыл».

С самого начала войны Кахалани старался докладывать Бен‑Галю так, чтобы его не считали паникером, — не хотел нервировать командира. Даже в этом докладе старался формулировать помягче, но факты были удручающие. Бен‑Галь сказал, что постарается направить дополнительные танки.

«Сержант из четвертого взвода, — сказал Кахалани в микрофон своей рации. Он принял решение. — Я знаю, в каком ты положении. Оставайся здесь, на моем месте, и никого не выпускай из вади. Ясно?»

«Говорит сержант из четвертого взвода. Напоминаю: у меня…»

«Знаю. Встань на заметном месте, чтобы они тебя видели. Если они тебя хорошо рассмотрят, то не сунутся».

Направившись к танкам, которые мало‑помалу отползали в тыл, Кахалани обратился к их командирам: «Говорит командир батальона. Все, кто меня слышит, поднимите флажки».

В поле его зрения было десять танков. Большинство командиров подняли флажки. «Мы должны отвоевать окопы. Иначе…» Его речь прервало появление двух самолетов: они спикировали, сбросили бомбы. Ни один танк не пострадал. Когда второй самолет набрал высоту, Кахалани увидел на его хвосте звезду Давида. Отчаяние едва не взяло верх над командиром.

«Говорит командир батальона, — начал он сызнова. — По ту сторону окопов находятся крупные силы противника. Сейчас мы двинемся вперед, чтобы отвоевать окопы. Вперед».

Его танк двинулся вперед, за ним — еще несколько, но ужасающе медленно. Через гребень перевалили два сирийских танка. Килион вместе с другими открыл огонь, поджег сирийские танки. Но те израильские танки, которые двинулись было вперед, отошли обратно, на прежнюю, лучше защищенную позицию. Видя, что его собственный танк открыт для стрельбы из любого сирийского, Кахалани стал лучше понимать нежелание командиров машин пересекать открытое пространство.

Бен‑Галь связался с ним по радио и сообщил, что посылает несколько танков под командованием подполковника Эли Гева из 188‑го полка. Другое подразделение — его только что сформировали — уже идет на юг, чтобы сменить роту Замира. Обернувшись, Кахалани вдалеке увидел облака пыли: танки направлялись в его сторону. Впервые с начала сражения — хоть какой‑то проблеск надежды.

«Говорит командир батальона, — сказал Кахалани, уже уяснив, что сухие приказы тут бессильны. — Посмотрите, как храбро враги штурмуют вал. Не знаю, что с нами стряслось. Это всего лишь арабы, враги, которых мы знаем, как облупленных. Мы сильнее их. Езжайте вперед, стройтесь в боевой порядок вместе со мной. Я взмахну своим флажком. Вперед!» Он говорил ровным тоном, но последнее слово выкрикнул.

Командир одного из взводов сидел в задраенном танке и буквально дрожал от страха. Остальные члены экипажа были в том же состоянии — у них сдали нервы. Лейтенант снова и снова твердил себе: «Но я ведь не сбежал в тыл». При этом не мог заставить себя двинуться вперед, не мог унять дрожь. Он видел впереди танк командира батальона: его опознавательные знаки, развевающийся флажок — все совпадает. Несколько раз слышал, как Кахалани вызывает его по радио, но не откликался. Однако на сей раз слова командира батальона задели лейтенанта за живое. Он что же, намекает, что они трусы?.. «Вперед», — сказал лейтенант водителю. Они присоединились к другим танкам, двинувшимся вперед.

«Не останавливаться! — крикнул Кахалани, наблюдая, как танки выстраиваются в боевой порядок. — Продолжать движение. Продолжать движение».

Сирийский танк перебрался через вал, и Кахалани повернул башню, но соседний танк выстрелил первым. Кахалани с волнением окинул взглядом цепь танков.

«Хорошо идете! — крикнул он. — Не останавливаться. Готовьтесь стрелять».

Теперь танки шли с открытыми люками, но их командиры старались не высовываться — видны были только макушки да глаза. Пока поднимались по склону, им приходилось лавировать между поврежденными сирийскими и израильскими танками, некоторые из них горели. Только когда преодолели последние метры, добравшись до окопов, стала видна долина.

Ущелье Кунейтра было запружено машинами. По большей части они замерли на месте — эти танки, бронетранспортеры и грузовики были подбиты сегодня или в предыдущие дни. Но, петляя между ними, упрямо продвигались вперед танки. Самые дальние были в 900 метрах, передовые — в неполных пятидесяти.

«Центурионы» открыли огонь. Каждый командир танка на приближающихся врагов излил всю ярость и страх, которые силился подавить в себе самом.

«Цельтесь только по танкам, которые на ходу», — приказал Кахалани. Он боялся, что люди будут тратить боеприпасы попусту, на подбитые танки. Увидел, как сирийские танкисты выскакивают из поврежденных машин и убегают.

«Центурионы» Эли Гевы подошли к окопам, тоже открыли огонь. Впервые показалось, что сирийцы растерялись и попробовали было поискать более безопасное место для прорыва, но продолжили наступление. Наконец все цели были подавлены.

На танковые окопы обрушилась лавина снарядов, и командиры укрылись в башнях. Когда обстрел прекратился, Кахалани из башни высунулся. В долине не шевелилось ничего, кроме языков пламени, лижущих подбитые танки. Когда он доложил Бен‑Галю, командир бригады спросил, сколько сирийских танков подбито. «Мы уничтожили от 60 до 70», — сказал Кахалани.

Атака сирийцев на правый фланг Бен‑Галя тоже близилась к кульминации. У майора Замира осталось два танка, и он снова попросил разрешения отступить. Бен‑Галь приказал ему остаться. Сказал, что подмога уже на подходе. Продержись, мол, еще несколько минут. Группу из 11 танков, которая шла на помощь Замиру, возглавлял подполковник Йоси Бен‑Ханан.

Когда началась война, он как раз был в свадебном путешествии в Непале. Услышав новости по «Би‑би‑си», вылетел домой первым же рейсом. Утром этого дня он вместе с женой прилетел в Израиль и поехал прямо в штаб северного фронта.

Танки и экипажи еще раньше нашел в тылу Шмуэль Аскаров: он совершил побег из госпиталя и, несмотря на ранение, вернулся на Голаны.

У майора Замира иссякли боеприпасы, он не мог больше ждать. Подмога прибыла как раз в тот момент, когда он отступал. Бен‑Ханан и Замир, разминувшись, небрежно поздоровались: «Шалом» — «Шалом». Преодолев небольшой подъем, Бен‑Ханан в неполных 50 метрах от себя увидел надвигающийся Т‑55.

«Стоп! — крикнул он. — Огонь». Так для него началась война.

Аскаров занял позицию рядом с Бен‑Хананом, а остальные танки наспех сформированного подразделения выстроились в боевой порядок. Осколки снаряда оцарапали лицо Бен‑Ханану, разбили очки. Он передал командование Аскарову и ненадолго отступил в тыл, чтобы его осмотрел фельдшер. Аскаров поджег танк в 40 метрах от себя, но получил пулевое ранение в голову и серьезно пострадал. Его в очередной раз отправили в тыл.

Пока Эйтан наблюдал за сражением, начальник его разведотдела подполковник Денни Агмон внезапно сказал: «Сирийский Генеральный штаб решил отступить». Эйтан посмотрел на него c подозрением. Агмон в эту минуту не слушал радио — на чем основывалось столь смелое утверждение? «Глянь‑ка», — сказал Агмон, указывая биноклем. Вспомогательные машины в хвосте сирийской колонны разворачивались. Это было не паническое бегство с поля боя, а упорядоченный отход, когда арьергард колонны отступает первым. Делалось это явно по решению командования.

Бен‑Галь вышел вперед, чтобы посмотреть с вершины хребта, как волна сирийских войск откатывается назад. В долине остались 260 сирийских танков, а также множество бронетранспортеров, грузовиков и других машин: вся техника, которую его бригада остановила за четыре дня. Многие брошенные танки были целехоньки.

Во второй половине дня танки несколько раз отходили в тыл за боеприпасами и горючим. Кахалани поехал на командный пункт бригады, чтобы поговорить с Бен‑Галем; тот все эти четыре дня не спал — лишь иногда удавалось ненадолго вздремнуть. Жизнерадостным, но каким‑то вымученным тоном командир бригады сказал: «Нам приказано идти в контрнаступление и войти в Сирию».

Генерал Эйтан хотел, чтобы Бен‑Галь пошел в наступление на следующий день, чтобы не дать сирийцам передышки и пересечь линию прекращения огня. Но Бен‑Галь попросил день отсрочки, чтобы измученные солдаты могли отдохнуть, а их сильно поредевшие ряды пополнили свежие силы. «Первая фаза для нас окончена, — сказал он Кахалани. — Вторая начнется вот‑вот».

На следующий день на заре генерал Элазар, который также руководил египетским фронтом, прибыл на север на вертолете из Тель‑Авива, благодаря чему ему посчастливилось часок поспать. Ознакомившись с планом контрнаступления, начальник штаба отправился с Хофи на базу Нафах для встречи с командирами дивизий и бригад. Он увиделся с ними впервые с начала войны. Сердце у него дрогнуло, когда он увидел небритые, осунувшиеся лица, особенно измученное лицо Бен‑Галя. Грядущее сражение, сказал он, станет переломным. Вряд ли они смогут достичь Дамаска, но их задача — подойти так близко, чтобы он оказался в досягаемости артиллерии.

Бен‑Галь вызвал командиров батальонов на инструктаж перед наступлением. Три четверти танкистов бригады, пять дней назад принявших бой в начале войны, были ранены или убиты. Но благодаря пополнению бригада мгновенно обрела полную мощь: 100 танков с экипажами.

После инструктажа Бен‑Галь отвел Кахалани в сторону. «Послушай, — сказал он, положив руку ему на плечо. — Сегодня утром я встречался с начальником Генштаба. Знай: я рассказал ему о том, что ты совершил. — Бен‑Галь, казалось, с трудом подбирал слова. — Я сказал ему, что ты Герой Израиля (высшая израильская награда за доблесть называется “За героизм”. — А. Р.). Мне просто хочется, чтобы ты знал об этом». Подавив всплеск эмоций, Бен‑Галь пожал Кахалани руку и смущенно добавил: «Все будет путем. Увидимся».

Лейтенант Пелед изумленно наблюдал за этой сценой. Оперативный офицер не слышал, что говорит Бен‑Галь, но по жестам и мимике было ясно: командир бригады взволнован и говорит с подчиненным, как человек с человеком. Пелед никак не ожидал увидеть «Януша» Бен‑Галя таким.

Вернувшись на место дислокации своего батальона, Кахалани собрал офицеров. Те расселись перед ним на земле. Он испытующе всмотрелся в их лица. Большинство — новички, пополнение. «Во‑первых, скажу всем, кто к нам только что присоединился и пока не знает, куда попал, — это 77‑й батальон 7‑й бригады. По счастливой случайности перед вами сейчас стоит командир батальона Кахалани». На напряженных лицах появились нерешительные улыбки. «Прежде чем разъяснить вам боевое задание, я хочу узнать, кто вы и каковы ваши обязанности».

Он попросил всех новичков поочередно рассказать, к каким ротам они приписаны, чем занимались с начала войны и из какой штатной части пришли. Некоторые были резервистами. Их Кахалани, каждого поочередно, расспрашивал о личном: из какой области страны родом, чем занимался на гражданке, есть ли жена, сколько детей. Лейтенант Пелед, привыкший к спартанскому тону инструктажей в регулярной армии, был озадачен вопросами о личном. Какое отношение они имеют к делу? И только впоследствии он понял, что Кахалани, так сказать, плел живую сеть, превращая скопище незнакомых между собой людей, которых судьба свела в дальнем уголке страны на поле боя, в сплоченную команду, готовую в минуты опасности — а опасность надвигалась — рисковать жизнью по одному его слову.

Только отладив эти «межличностные связи», Кахалани обернулся к Пеледу и попросил развернуть принесенную карту. «Бригаде приказано прорвать сирийские позиции, — сказал Кахалани. — Наш батальон будет наступать первым». Он показал на карте маршрут и разъяснил порядок движения частей. «Удачи. И, главное, деритесь, как львы. Через 20 минут выходим. По местам в танках».

*  *  *

Вместе с 7‑й бригадой через линию прекращения огня двинулись и другие резервные бригады, которые прибыли на Голаны после начала войны и в ходе ожесточенных боев помогли вытеснить сирийцев с высот. Объединенные силы продвинулись на 19 с лишним километров на восток, пройдя почти полпути до Дамаска, когда в бой вступили две иракские бронетанковые дивизии и иорданская бригада. Наступление израильтян остановилось на линии, откуда артиллерийские орудия могли обстреливать окраины Дамаска.

В стратегическом отношении Израиль переключил внимание на египетский фронт: там армия, идя вслед за дивизией генерала Шарона, смогла переправиться через Суэцкий канал и начать наступление на Каир.

Президент Египта Анвар Садат скоро согласился на прекращение огня и обмен пленными. Но президент Сирии Хафез Асад отказывался сделать это до тех пор, пока Израиль не согласится с его требованиями касательно территорий, в том числе о возвращении всех земель, занятых в ходе войны, а также половины территории на Голанских высотах, захваченной в ходе Шестидневной войны. Чтобы без лишних промедлений вернуть домой израильтян‑военнопленных, Израиль согласился отступить с недавно захваченной территории в границах Сирии (которую и не собирался удерживать) и вернуть полосу шириной 1800 метров, примыкающую с израильской стороны к линии прекращения огня 1967 года. При активном участии Госсекретаря США Генри Киссинджера в июне 1974 года стороны подписали в Женеве соглашение о разъединении войск.

Оригинальная публикация: The War for the Golan Heights