Восславим же Нормана Мейлера
Материал любезно предоставлен Tablet
Норман Мейлер — величайший голос Америки 1960‑х и самый американский из еврейских писателей.
Он родился 31 января 1923 года в Лонг‑Бранче, штат Нью‑Джерси. Мать дала ему ивритское имя Мелех, «царь». И оно оказалось пророческим. Норман Кингсли Мейлер долгое время царил в литературном мире. В ту пору не было писателя более знаменитого, чем задиристый Мейлер — колосс нью‑йоркского литературного мира, автор бестселлеров, частый гость телешоу, известный репортер глянцевых журналов. Автор, в лучшие свои годы изображавший послевоенную Америку, как никто другой.
Мачистские похвальбы, сексистские шутки и напористое эго Мейлера оскорбляют современные нравы. Да изгладится имя его! Однако Мейлер полностью заслужил свою славу. Он бывал грубоват, недалек и даже жесток, но куда чаще достигал поставленной цели. Мейлер рассказывал суровую правду о мужском насилии, он боролся с конформизмом, обличал кошмарное господство технологий. Усвоив родственные идеи Б‑га и абсурда, составляющие ядро человеческой природы, он черпал силы из источника энергии, попросту недоступного его более современным, благомыслящим и закомплексованным современникам.
В 1950‑х Мейлер тусовался с битниками, в 1960‑х занял место среди нью‑йоркских интеллектуалов, куролесил со знаменитостями. Он пытался избить Макджорджа Банди на черно‑белом балу Трумена Капоте, баллотировался в мэры Нью‑Йорка, снял несколько халтурных, кое‑как состряпанных фильмов. (Лучший из них, «Мейдстон», помнится больше всего эпизодом, в котором Рип Торн замахивается на Мейлера молотком.) Мейлер долго жил среди богемного сброда Провинстауна и написал там «Крутые парни не танцуют» — на диво скандальный детектив, действие которого развивается в этом городе.
Мейлер одним из первых — и весьма громогласно — высказался против войны во Вьетнаме. Он привлекал внимание к варварским условиям содержания в американских тюрьмах. Он обличал устройство муниципального жилья, превращавшее черные районы в городской филиал ада. Он предостерегал от «холодного величия корпораций», которые ныне властвуют в мире и превратили человеческие проблемы в алгоритмы, а человеческую индивидуальность — в потребительский выбор.
Мейлер создал «новую журналистику», в центре которой личность автора. Никому, кроме Мейлера, не удалось бы создать портреты американских политиков — бриллианты чистой воды — начиная с Барри Голдуотера и Юджина Маккарти и заканчивая мэром Дейли . Он изучил их лица, их манеры, их душевные борения, как никто другой. Он писал репортажи о политических съездах, высадках на Луну, матчах боксеров‑тяжеловесов, писал о Пикассо, Мэрилин Монро и художниках — мастерах граффити. В 1960 году его очерк о Джоне Кеннеди «Супермен приходит в супермаркет» помог Дж. Ф. К. выиграть выборы — во всяком случае, Мейлер в этом не сомневался.
В свойственном ему гиперболизированном стиле Мейлер живописал чикагские скотнопригонные дворы, хиппи у Пентагона, а позже — оргии и мистерии двора египетского фараона в романе «Вечера в древности», эксцентрической эпопее, перемешавшей секс, магию, религию и политику.
Творчество отображало его жизнь, и наоборот. Мейлер был женат шесть раз, у него было девять детей. Он был семьянин, очень занятой писатель и закоренелый прелюбодей. Он — со свойственным ему бесстыдством — не чурался самоанализа и выставлял напоказ свои недостатки: занятие, чуждое нынешним лицемерным полемистам.
Впервые о Мейлере заговорили в 1946 году, после выхода «Нагих и мертвых», его романа о Второй мировой войне. Писателю тогда было 25 лет. Мейлер воевал — правда, недолго — на Тихом океане. Недостатки романа очевидны: неуклюжая композиция, избыток персонажей. При этом Мейлер с недюжинной зоркостью описал изнурительные ритуалы военного времени, распухшие трупы японцев и то, как бесконечно приходится тащить тяжелую технику через джунгли. Ближе к концу книги Мейлер проявил себя искушенным сатириком. Он показал, как американское высшее командование награждает холодное мастерство, калечащее душу. Несколько лет спустя Мейлер будет искать противоядие против косности и угнетения, наблюдавшихся повсеместно в конформистских 1950‑х. Мейлер предсказал их в образе генерала Каммингса с его садистическими наклонностями.
Не так давно издательство Library of America переиздало «Нагих и мертвых». К роману присовокупили военные письма Мейлера первой жене. Многие читаются как откровение. Так, 8 августа 1945 года Мейлер пишет об атомной бомбардировке Японии. У Мейлера, измученного, изнывающего от тоски солдата, мало общего с пилотами бомбардировщика, преданными машине: «Летчики сродни морякам. Они тоже сражаются абстрактно в абстрактной стихии. Жизнь их так же полна комфорта, одиночества и похоти; смерть для них — непостижимая и гибельная неожиданность. В жизни их нет иного зловония, кроме запаха топлива, металла и машинного масла. Им неведомо, что порой тела, уборные и болота пахнут так, что не отличить. И мне отвратительно, что они персонифицируют свои машины. Это восполнение похоти и одиночества, но порой это пугает. Мы дожили до того, что любим машины и ненавидим женщин. Следующий шаг — религиозное поклонение, атомная бомба как последнее божество, высшая форма энтелехии».
Мейлер любил провоцировать. Он был донельзя самоуверен, хвастлив и тщеславен, однако его обуревали неукротимые порывы и идеи. Этот непокой он выразил в своих произведениях: там он давал волю неукротимости.
Взять хотя бы Серджиуса О’Шонесси, героя рассказа Мейлера «Время ее времени» (1959), твердо намеренного довести до оргазма свою девушку‑еврейку. В итоге он шепчет ей на ухо: «Ах ты, грязная евреечка» и так достигает цели. Но на деле это рассказ об изъянах мужского эго. Последнее слово остается за девушкой. В конце, уходя от Серджиуса, она говорит: «Ты всего‑навсего бежишь от собственной гомосексуальности». Серджиус восхищается этим ранящим выпадом: «И, как настоящий убийца, она не обернулась, а была такова; я хотел сказать ей, что для меня она героиня, но не успел».
Сам Мейлер отреагировал куда более нервно, когда его назвали гомосексуалом. 19 ноября 1960 года он устраивал вечеринку. В тот вечер он планировал объявить, что баллотируется на пост мэра, но все пошло наперекосяк. По слухам, Мейлер так напился, что забыл, как его зовут. То и дело выбегал на улицу, лез в драку с прохожими. Когда он вернулся в квартиру, вторая жена Мейлера Адель Моралес обозвала его педиком. Мейлер достал перочинный нож и дважды ударил ее в область сердца.
Адель всегда утверждала, что Мейлер ударил ее из‑за нервного срыва. Семнадцать дней он провел в больнице «Белвью». Но признать себя невменяемым отказался. Считал, что, напав на жену, пошел против Б‑га. Что это значит, Мейлер пояснил в поздних своих книгах о мужчинах, прибегших к насилию, в частности в романе «Песнь палача» (1979), самом крупном его произведении: оно, как и прочие, основано на реальных событиях.
В доме Мейлера в Провинстауне посетителям приходится подниматься в его кабинет по шаткой лестнице. Наверху они видят небольшой стол, за которым Мейлер писал. Даже перед самой смертью, когда Мейлер передвигался, опираясь на две трости, он все равно ухитрялся вскарабкаться по ступенькам, чтобы сесть за работу. (Майкл Леннон, друг и биограф Мейлера, трогательно вспоминает об этой поре в недавней книге «Последние дни Мейлера».) На стене у лестницы висела табличка «Белвью» — название больницы, где Мейлер провел три недели после того как ударил жену ножом. Он всегда помнил о последствиях своего безрассудства.
В своих произведениях Мейлер не только демонстрировал маскулинность (в чем его не раз обвиняли критики), но и показывал, в какую цену она обходится. Порой он воспевал агрессию — как, например, в эссе 1957 года «Белый негр», ставшем евангелием битников.
Стиль «Белого негра», пожалуй, перегружен и перегрет — Мейлер, видимо, писал в спешке, — однако это эссе подлинное дитя эмерсоновской традиции. Как и Эмерсон, Мейлер обличает конформизм, убивающий душу. 1950‑е изобиловали «ложными поражениями», которые, по словам Мейлера, «иссушают тело и дарованную человеку энергию, пока личность не оказывается замкнутой в темнице чужих понятий и привычек, чужого разочарования, тоски, тихой безнадежности и саморазрушительной ярости с ее ледяным дыханием» .
Мертвечине эйзенхауэровской эры противостоял хипстер, обладающий бурной энергией психопата и способный использовать ее творчески, «чтобы отправиться в не знающее предуказанных маршрутов путешествие, подчиненное бунтующим императивам личного человеческого “я”».
Героическому образу чернокожего уличного хулигана в «Белом негре» аплодировали такие, как Элдридж Кливер: Мейлер помог вытащить его из тюрьмы. Но Мейлер заблуждался. Идеалами афроамериканцев были не хулиганы из бедных районов, а чернокожие джазмены, впоследствии и кумиры битников.
В «Белом негре» Мейлер писал: «Любой желающий выжить негр должен с первого своего дня на земле приучить себя к опасности, и ничто в мире для него не станет несущественной мелочью, поскольку всякий раз, как он выходит на улицу, у него нет никакой уверенности, что он не подвергнется насилию». Здесь Мейлер романтизирует — и сбивает читателя с толку. Даже в 1950‑х годах не всякого чернокожего на каждом шагу подстерегала опасность. Некоторые жили в пригородах.
Мейлер исследует экстаз, который в человеке пробуждает насилие, в мрачном и скандальном романе «Американская мечта» (1965): его хвалили Джоан Дидион и Жермен Грир . Мейлер изображает женоубийцу, которому это преступление сходит с рук. И мало того: он трахает молоденькую немку — своего рода отображение приключения Мейлера в Берлине, где он праздновал победу над немецкой проституткой (та была в таком восторге от его сексуальной мощи, что даже не взяла с него денег).
«Американская мечта» полна самой забубенной бравады, когда читаешь ее, такое впечатление, будто персонажи низкопробных криминальных романов Джима Томпсона разрядились в пух и прах для званого ужина. Кто‑то из критиков обозвал роман Мейлера безумным тараном; так и есть. Когда Стивен Роджек убивает жену, самый текст Мейлера трепещет от жуткого извращенного сладострастия. Однако все же события, описанные в романе, хватают через край, и мечта оказывается абсурдной. Грандиозная и глупая, «Американская мечта» — доказательство мастерства, пересиливающее критические суждения.
Пожалуй, ни один писатель не создавал столько книг откровенно плохих наряду с великими. «Олений заповедник» — неудавшаяся притча о Голливуде, каждый ее персонаж кажется напыщенным и ненастоящим. «Зачем мы во Вьетнаме?» — почти нечитабельная мура. Техасский жаргон рассказчика звучит раздражающе фальшиво; роман притязает на необузданность и сатиру, но выглядит нелепо и смешно. Лучше всего удавались Мейлеру те вещи, которые он писал с натуры. Целиком вымышленные персонажи читателя не убеждают.
Мейлер был бунтарь по натуре. Посетив в 1962 году дебаты Мейлера с Уильямом Ф. Бакли‑младшим , 25‑летний Эбби Хоффман написал, что Бакли «нес восторженную ахинею, ратовал за аристократический и нееврейский режим… Бакли представлял империю, Мейлер бросал ей вызов как крутой этнический уличный боец. И мне это очень понравилось».
При этом у Мейлера были серьезные претензии к контркультуре, и обоснованные. В репортаже о демонстрации хиппи в чикагском Линкольн‑парке во время съезда Демократической партии в 1968 году Мейлер показал, что подобными варварскими методами ничего не добьешься, они пугают американского обывателя, ему нужны порядок и безопасность. Буйная энергия хиппи зачаровывала Мейлера и вместе с тем страшила его.
Видел он и глубокие разногласия в Америке 1960‑х. Некоторые из них по‑прежнему существуют, например раскол между прогрессивной, получившей высшее образование элитой и низшими слоями общества, которые куда больше интересуются тем, как заработать на хлеб с маслом, чем мудреными теориями элит. Он видел, как пылко белый рабочий класс Америки ненавидит хиппи, выступавших против войны во Вьетнаме. Между опытом рабочего класса и опытом студентов университета, противников войны, никогда не стрелявших из пистолета, не чинивших автомобиль и не дравшихся из‑за девушек, лежала пропасть.
Мейлер объяснил 1960‑е лучше, чем кто бы то ни было, поскольку понимал: действия радикалов столь же глупы, сколь и прозорливы. Он посвятил две книги столкновению между молодежью, выступавшей против войны, и средними американцами: «Армия ночи» (1968), получившая Национальную книжную премию и Пулитцеровскую премию, и «Майами и осада Чикаго», репортаж о съездах политических партий в 1968 году.
Мейлер нападал на движение за права женщин, однако признавал, что его учили женщины. «Заложник пола» — его публикация в 1971 году в журнале Harpers произвела сенсацию — обнаруживает неожиданное уважение к феминистской позиции. Мужчины тешили себя мыслью о собственной силе по сравнению с женской слабостью и сентиментальностью, но Мейлер понимал, что это обман. Он сознавал, что женщины, проходя по улице, чувствуют, как мужчины раздевают их глазами, а любой мужчина, по словам Мейлера, «которого так оголили, страдал бы от адской смеси нарциссизма и паранойи».
«Чертова мэрия» (Town Bloody Hall), нашумевший документальный фильм Д. А. Пеннебейкера и Крис Хегедус, показывает схватку Мейлера с превосходящими его численностью активистками феминизма. Львицей в этой стае была Жермен Грир, сообщившая прессе, что пришла на дебаты с Мейлером, потому что мечтала переспать с ним («Мне бы очень хотелось помочь этому человеку»). Но Мейлер отверг Грир, шикарную, как рок‑звезда, — быть может, просто испугался.
Мейлер доказывал, что авангард феминизма низводит женщину до технологии, а тайны пола — до инженерной загадки. Ти‑Грейс Аткинсон хотела освободить женщин от утробы: она надеялась, что младенцев можно будет выращивать в пробирке. Мейлер считал это технологией, пытающейся завладеть человеческой природой. Он протестовал против того, чтобы секс, как работу, передавали третьим лицам: Мейлер воспринимал эрос как противостояние двух живых человеческих существ.
В романе «Песнь палача» Мейлер сосредоточился на танце секса и смерти в бурных взаимоотношениях убийцы и его подружки. Он оценивает, какой вред причинила бунтарская позиция, а прежде он расхваливал ее на все лады и видел в своих мечтах. Бунт Гэри Гилмора угрюм и обречен на провал: он приводит к двум бессмысленным убийствам. Однако, вновь очутившись в тюрьме, Гэри становится глубже как личность. Письма Гилмора подружке Николь Бейкер — Мейлер приводит из них длинные выдержки — поражают, надо отдать им должное, недюжинной мудростью. Образ стойкой и очаровательной Николь выписан не менее подробно, чем Гэри.
Гилмор, как и сам Мейлер, верит в реинкарнацию и утверждает, что расплачивается за грехи прошлой жизни. Он требует, чтобы его казнили, и это сообщает ему даже некоторое величие; вечер накануне расстрела напоминает тайную вечерю. Однако мы ни на минуту не забываем о совершенном им зле, корни которого, похоже, скрыты и от него самого, и от читателя.
Написанная весьма экономно — роман растянулся на 1000 с лишним страниц — «Песнь палача» развивается путем панорамного обзора сотен характеров. Мейлер отдает должное даже самым второстепенным или невежественным людям, позволяет нам услышать голос каждого по отдельности: книга — симфония свободного стиля, изобилующего околичностями. В этом романе Мейлер достиг толстовского беспристрастия. Впервые сам Мейлер в книге не появляется.
Мейлер называл «Песнь палача» жизненным романом; он получил Пулитцеровскую премию. «История Освальда» (Oswald’s Tale; биография вышла в 1995 году) написана в схожем роде: здесь убийцу тоже окружает целая галерея персонажей. Мейлер показывает нам Освальда глазами его жены Марины, ее рассказ занимает бóльшую часть книги, но мы получаем и представление о том, как себя воспринимал сам Освальд. Разочаровавшись и в СССР, и в США, Освальд избрал собственный эксцентрический третий путь, не капиталистический и не коммунистический. Он решился убить президента, полагая, что эта катастрофа потрясет мир и привлечет внимание публики к его доморощенной идеологии. Освальд действовал в одиночку, говорит Мейлер, а Джек Руби нет (Мейлер доказывает, что Руби убил Освальда по приказу мафии).
Убив Кеннеди, Освальд навредил всей Америке, причем из‑за дикой тщеславной цели. Рана эта не затянулась по сей день.
Освальд — противоположность Гилмора, его занимает идеология, а не духовные поиски, поэтому он просто‑напросто неспособен признать вину. Освальд, как Ленин и Гитлер, считал себя героем, чей подвиг ускорит наступление новой эры, на деле же он был жертвой самообмана. Гилмор у Мейлера, напротив, человек думающий, хотя подлинную глубину своей вины он так и не постиг. Образ Гилмора, пугающе реального героя‑злодея, — ответ Мейлера всем изгоям и бунтарям, которых превозносила американская культура: они лишь увлекательные вымыслы по сравнению с Гилмором, убийцей, решившимся принять смерть за свои преступления.
Работая над романом «Песнь палача», Мейлер вступил в переписку с заключенным по имени Джек Генри Эбботт (впоследствии это знакомство обернулось трагедией). Впечатленный письмами Эбботта, Мейлер помог ему выйти из тюрьмы — по крайней мере, Мейлер полагал, что помог, — и нашел ему издателя. (Мейлер не знал, что на самом деле Эбботта выпустили, поскольку тот настучал на другого заключенного.)
В 1981 году в один из выходных дней рекламу долгожданной книги Эбботта о тюремной жизни «В брюхе чудовища» (In the Belly of the Beast) опубликовали на обложке еженедельника The New York Times Book Review; в это самое время Эбботт в Ист‑Виллидже убивал молодого официанта. Я в тот день находился в нескольких кварталах от этого места, я был студентом Нью‑Йоркского университета и для занятий по английской литературе читал «Песнь палача». Один из моих ближайших друзей был знаком с Ричардом Эданом, официантом, которого убил Эбботт. Просьба Мейлера смягчить наказание Эбботту за убийство оказалась тяжким заблуждением, основанным на ошибочном представлении, будто Эбботт как писатель важнее публики, нуждающейся в защите от него. Из‑за случая с Эбботтом Мейлера мучили угрызения совести: он считал себя отчасти виновным в том, что Эбботта выпустили из тюрьмы и тот совершил убийство.
Обычно Мейлера не рассматривают как еврейского писателя. Он не раз повторял, что служба в армии позволила ему порвать со своим происхождением: благонравный еврейский мальчик из среднего класса. Однако, работая над статьями для еженедельника Village Voice, величайшего американо‑еврейского издания (Мейлер организовал его совместно с Дэном Вольфом), он пристрастился к «Хасидским историям» Мартина Бубера и позже приобрел Талмуд издательства Soncino Press. Представляя свой роман об Иисусе, «Евангелие от Сына Божия» (1997), Мейлер отмечал, что Иисус «еврей до мозга костей. Он все время тревожится, его мучают дурные предчувствия, он размышляет о происходящем, у него огромное чувство ответственности». Иисус Мейлера исключительно тревожен и чуток, он антитеза Освальда, психопата, ни на минуту не усомнившегося в своих грандиозных и безрассудных замыслах.
Согласно иудаизму, пишет Мейлер, Б‑г не спасет тебя, если ты «не отдашь что‑нибудь взамен»: эта мысль согласуется с верой Мейлера в карму и реинкарнацию. Необходимость помнить о том, чем именно ты обязан Б‑гу, идет вразрез с верой в дерзновение и бесшабашную отвагу, укорененную в американском мифе, равно как и в оригинальность хипстеров, которой Мейлер положил начало в «Белом негре». Теперь Мейлер утверждал, что переродиться или порвать с прошлым невозможно.
Мейлер называл себя левым консерватором, и в этом он тоже шел вразрез с общепринятыми представлениями, причем именно еврейским путем. В 1969 году, во время своей донкихотской избирательной кампании на пост мэра Нью‑Йорка (его поддержали Белла Абзуг и Глория Стайнем ) Мейлер выступал за то, чтобы вывести город из состава штата Нью‑Йорк, запретить автомобильное движение на Манхэттене и «в обязательном порядке ввести закон свободной любви в тех районах, которые за это проголосуют». Он в общих чертах описывал доктрину левого консерватизма: «Выступая с левых позиций, эта доктрина утверждает, что город не сумеет выжить, если не признает прав малоимущих и не подчеркнет, что они не всегда повинны в собственных бедах». С правых позиций Мейлер утверждал: «Каждый человек должен иметь возможность определять собственную судьбу, иначе он никогда не постигнет масштабы своей личности, не осознает, чем именно руководствуется — соображениями добра или зла». Мейлер понимал, что общественная система испортила людей, однако каждый человек, даже из самой неблагополучной среды, обязан «определять собственную судьбу», полагаясь лишь на личное мужество.
Мужество Мейлер ценил превыше всего. Мужество означало решимость идти на риск, в том числе и физически. Воплощением мужества Мейлер считал боксеров. Они умирали на ринге; Мейлер присутствовал на поединке, оказавшемся последним для Бенни Парета (самая нашумевшая смерть на ринге в истории бокса). Мухаммеда Али Мейлер боготворил. Али, тогда еще Кассиус Клей, вышел на ринг против Сонни Листона, самого опасного боксера в мире, а много лет спустя Али в Заире решил, быть может в последний миг (как полагал Мейлер), прибегнуть к технике выматывания противника в поединке с Джорджем Форманом, сильнейшим панчером в мире.
Знаменитые боксеры ставили на кон свое тело; мужество Мейлера было интеллектуальным и моральным (впрочем, как и у Али, и Мейлер об этом знал). Испытывая других и себя самого, то и дело ввязываясь в драки, Мейлер сражался честно. Он хранил верность своим представлениям об Америке и о мире, о мужчинах и женщинах, невзирая на возражения правых и левых, не теряя силы духа и не выходя из боя. Он не был ни на чьей стороне, кроме своей, — и нашей. Восславим же его.
Оригинальная публикация: Let’s All Celebrate Norman Mailer
Еврей из вторых рук: автопортрет в эпизодах
Возмущение Бинни Киршенбаум
