Звезда Давида

Вечно молодой

Александр Добровинский 2 сентября 2016
Поделиться

Он зашел ко мне в кабинет красивый, как надутый шарик розоватого цвета в руках каких‑нибудь пятилетних малявок. Мы когда‑то учились с этой надушенной лысиной во ВГИКе, но он был на курс старше меня. Приятель вел под уздцы небольшую лошадку крашеной масти в дорогой попонке от Куррежа и лабутенных копытцах. Сеня улыбнулся нешевелящимся надутым лицом и теперь стал похож на тот же шарик, но уже с нарисованным на нем смайликом.

Сивка‑Бурка лет двадцати смотрела на меня с плохо скрываемым обожанием. Света быстро получила автограф на «Татлере» и, процокав по гранитному полу, оставила старых друзей поболтать наедине.

— Что за гладиолус ты привел? — спросил я Сеню, глядя вслед дорогой обновке. Определение «лошадь» я оставил на потом. Туда… ближе к скандалам.

Гладиолус совершенно неожиданно оказался, можно сказать, новейшей женой, хотя не так давно закончившей школу. В мою задачу, со слов мужа, входила «жизненная необходимость» пристроить гражданку на психфак. Или, на худой конец, к нам во ВГИК, на актерский. Я вспомнил, куда посылают людей с такими просьбами без миллиарда, и направил Сеню с супругой туда же. Светин муж решил зайти ко мне с другой стороны.

— Саш! Посмотри, как я выгляжу.

Я посмотрел. Сеня был в хорошей форме. Плоский живот, рожа без единой морщинки, лысина блестит, как у кота гениталии, маникюр с подозрением на педикюр, глаз горит, одна ноздря шевелится, вторая дышит. Раньше, правда, волосы были до плеч. Теперь остались только в ушах. Но зато не совсем до плеч, чуть выше…

— А во сколько раз она тебя младше? В три? В четыре? — спросил я.

— В пять, скотина, — скороговоркой выпалил «молодожен». — Послушай, у меня теща великий пластический хирург. Я тебе — операцию со скидкой, а ты — институт для жены. Идет?

— Идиот… — ответил я.

Но, как всегда, Сеня услышал только то, что хотел.

— И вообще, тебе надо заняться омоложением. Посмотри на себя. Мы тебе сделаем ботокс, уберем кое‑что, где надо, вставим, где повисло, а еще тебе надо килограммчиков десять скинуть. И все девчонки твои…

«А то без твоих вшивых советов я могу забыть про женскую ласку, как Полонский про Камбоджу», — промелькнуло в голове.

Тетя‑лошадь ржала в соседней переговорной, читая татлеровский рассказ про шибари, и в такт ржанию слегка постукивала каблуками копыт. «Должно быть, была в школе отличница. По физкультуре», — решил я, посмотрев на формы Сенюшиной жены.

Договорившись созвониться на следующей неделе, мы расстались. Главное, чтобы, когда Сеня простудится, супруга не перепутала фразу «Вот тебе отрава, тварь!» с «Вот тебе отвар из трав!». Как в известном анекдоте.

Проводив гостей, я все‑таки решил посмотреть на себя в зеркало. Как будто давно не видел… Левым глазом романтика я увидел очаровательное лицо в очках над бабочкой несравненного меня. Лик в туалетном овале был одновременно красив, интеллигентен и мужествен. Однако правый адвокатский глаз был реалистом и циником. Вместо красивого лица он увидел усталую рожу серого цвета с мешками под глазами и складками вокруг рта. Щеки напоминали мою покойную английскую бульдожку Машку, а судьба съеденных пирожных, спагетти и круассанчиков отражалась вокруг несуществующей талии. На зубах от тонн выпитого кофе и когда‑то выкуренных сигар появились многокаратные камни. Но бриллиантами, однако, они быть не собирались. Еженедельный маникюр картину не спасал. В целом я напоминал себе шедевр мариниста Айвазовского «Девятый вал»: картина дорогая, но от сюжета тошнит.

Вечером в ресторане я встретил еще одного знакомого ловеласа — Изю, которого не видел года полтора. Изя был эпатажный бонвиван на пять лет старше меня, по фамилии Рабинович. Практически израильский Иванов. Хотя пил Изя и гулял, как никакому Петрову не приснится. Как‑то еще в семидесятых, в Дюссельдорфе, после неудачной попытки объяснить «местным фашистским козлам», что такое коктейль «Краснопресненский» (пиво с водкой), он приобрел за тридцать тысяч марок титул немецкого барона. С тех пор друзья его не называли по‑другому, нежели «барон Дюссельдорфский фон Рабинович, хер Изя». Протрезвев, Исидор на всех обиделся за обзывалку, но сбагрить баронство обратно в магазин не получилось. Несколько лет назад он наконец втюхал титул за пятьдесят тысяч евро какому‑то чеченцу и теперь на всякий случай в Германии не живет, хотя новоиспеченный барон Дидигов фон Рабинович хер Муса Дюссельдорфский вроде бы претензий к Изе не имеет. Пока.

Изя сидел в «Семифреддо» с двумя миловидными барышнями, которых он пытался чем‑то развеселить. Мы обнялись. Бывший барон налил мне вина и обнял девиц двумя руками. При виде такой весенней идиллии мне сразу захотелось гадостно пошутить.

— Изя! Как твой tripper? — спросил я с французским прононсом и ударением на последний слог. — Все в порядке? Прошел или еще не очень? Я тебя не видел всю неделю…

Рабинович рассмеялся. Девочки погрустнели. Шутка удалась.

Израильский немец предложил мне бокал и Свету на выбор. Я выбрал вино и присел на пять минут. Через час я знал об омоложении в отдельно взятом организме Рабиновича абсолютно все. Девушки радостно кивали, показывая всем видом, что барон действительно не дюк.

Рассказ меня впечатлил. Особенно свидетельские показания, которые хотя бы на 10 процентов должны были быть правдой.

Встреча Семы и Изи в один день простым совпадением быть не могла. И я решился…

Через неделю после того как у меня откачали неимоверное количество крови на якобы анализы, хотя я подозреваю, что моей родной сангиной подторговывали где‑то на рынке в Измайлово, вместе с Изей мы прибыли в Клинику профессора Мильнеченко между Пресненским судом и московским зоопарком. «Символично…» — подумал я про пресненский и московский зверинцы, открывая дверь в омоложение.

Очень приятная доктор Зульфия измерила меня в трех местах и сказала, что, согласно американским нормам, с такой талией вообще не живут. Мне стало слегка неприятно, так как я вовсю жил и даже в этом плане сильно активничал. Следующим действом ко мне подключили какие‑то датчики, и тут же выяснилось, что я пью мало воды, а мой мышечный состав напоминает доктору сладкую детскую вату. Согласно местной формуле, я весил на пять кг больше, чем хотелось врачу, и таким образом написание завещания приобретало, со слов врача, срочный характер.

Затем доктор открыла папку с анализами, издала предсмертный агонизирующий стон антилопы на электрическом стуле (я даже представил себе как это может выглядеть) и начала мне рассказывать про мое несчастное тело:

— Александр Андреевич, не хочу вас расстраивать, но все плохо. Вам срочно нужен витамин Д. И кальций на исходе. А сахар! А железо! А тестостерон!

— А что с ним? Вроде вчера еще он был и утром, и вечером… И никто не жаловался.

— Да? Наверное, последняя капля…

Я подумал о последней вчерашней капле и слегка усомнился…

— А что с сахаром?

— Ужас. Но мы сделаем из вас молодого человека. Вам скоро снова будет двадцать семь. А пока надо будет принимать витамины и разные лекарства. Сейчас я все вам напишу. И инъекции… Вам надо купить одно лекарство в Японии, очень, правда, дорогое. В Москве не берите — подделка. Называется «Лаеннек». Вы знаете, что такое гидролизат?

— Простите? Это одно слово? А при чем там гидра? Если это то, что я думаю, то знаю точно. И вообще… Я к вам как к врачу, а вы сразу про такое.

Зульфия мужественно поперхнулась и атаку выдержала.

— Одно. Одно слово, Александр Андреевич. А вот курс рассчитан на десять недель. Внутривенно. Не найдете сами — мы пошлем кого‑нибудь в Токио. Договорились?

Нельзя сказать, что именно из‑за этого Лизата Гидры, но мы договорились.

Если Изя занялся моим омоложением изнутри, то друг Сеня ждал меня в офисе с целью внешнего передела.

— Моя теща готова тебе отсосать…

— Да вы что, сговорились все сегодня?!

— …жир, Саша, не перебивай старших. Это называется липосакция. Зато потом ты будешь стройный, как молодое дерево.

«…И такой же умный», — подумал я.

— Давай сходим к ней в клинику — это рядом с твоим офисом.

Чтобы друг юности от меня отвязался, надо было идти.

Марина Николаевна, которая выглядела моложе своего зятя лет на двадцать, в отличие от дочки‑лошадки, была скорее похожа на пони, но с большой грудью. Она широко улыбнулась мне тридцатью одним нормальным зубом и одним с мелким вживленным бриллиантиком и, плотоядно поглядывая на мои щеки, сказала:

— Через месяц Ален Делон будет плакать.

— А что будет с ним через месяц? Он подаст на развод, и я буду представлять интересы его жены?

— Для начала мы подрежем вам веки. И немного ботокса, как вашему другу Сене. На лоб, вокруг рта и вот тут. Я бы, конечно, посоветовала вам еще и пилинг. Это чуть‑чуть неприятно, но потом у вас будет новая молодая кожа! Еще мы вам введем золотые нити. Этот каркас будет вам идеально держать лицо. Ну и, конечно, липосакция…

Я сказал, что подумаю, и вернулся на работу. Мысль о том, что меня будут резать, пилинговать и внутривенно что‑то вливать, не покидала целый день. Напрашивался опрос общественного мнения о необходимости и целесообразности мучений и пыток.

Первой на пути попалась коллега Жанна Раппопорт. На мой вопрос, нравлюсь ли я ей и выгляжу ли я на свой возраст или на чужой, она закрыла дверь, сняла деловой пиджак и тихо железным голосом сказала:

— Я ждала этого пять лет…

…Дома я зашел с другой стороны:

— Дорогая, я серьезно решил заняться омоложением. Что ты думаешь насчет пилинга, липосакции и тестостеронных инъекций?

Женская логика сокрушила весь опрос общественного мнения еще раз:

— Мы столько лет вместе. Ты можешь раз в жизни честно сказать, как зовут эту б…, ради которой ты готов на все?!

Отвечать, что «б…» — это только она, так как я делаю это и для нее тоже, мне показалось неправильно из тактических соображений: любимая держала в руках чайник, поэтому я промямлил что‑то невнятное и замял тему.

Последним ударом по выяснению мнения народа был скоротечный диалог в ресторане «Ла Маре» на следующий день. Поправляя бабочку около раздевалки и с удовольствием поглядывая на себя в зеркало, я заметил, что туда же смотрит и яркая блонда неопределенных лет с кровавым оскалом губ и ногтей (вампиры, как известно, не стареют).

— Нравится бабочка? — задал я вопрос с целью следующим этапом подняться для оценки собственных параметров на десять сантиметров выше.

— Тыща двести — будем вместе! — последовал неожиданный, но ожидаемый ответ, и тут же губки сложились для чего‑то в трубочку.

— Рублей? — спросил я. И… мы расстались навеки… Причем у одного из нас был оскорбленный вид.

Исследования на этом прекратились сами собой.

Через пару дней я решил свести вместе Изю (оказалось, что клиника частично принадлежит ему… кто бы сомневался…) и Сеню. Мы все вместе должны были как‑то определиться…

Изя сказал, что втроем мы должны пойти в какое‑нибудь «телкосъемное» место типа «Кофемании» на Никитской улице около консерватории. Как я и думал, Сеня и Изя вцепились друг в друга мертвой хваткой. Я присутствовал при становлении корпорации «Смотрите правде в лицо изнутри» и радовался, что от меня, кажется, отстали навеки… Четыре феи, сидящие за соседним столиком, не отрываясь смотрели на нас. Они были хороши собой и выглядели очень прилично. Место встречи было выбрано правильно. Я начал снова задумываться о нитях в щеках…

Наконец одна из них подошла к нам и сказала:

— Дорогой Александр Андреевич! Если вам станет скучно с этими господами, которые все время о чем‑то говорят между собой, пересаживайтесь за наш столик. Мы все ваши фанаты. Очень бы хотелось с вами поболтать. Хотя бы десять минут. Пожалуйста.

Сеня с Изей нахохлились:

— А мы что, девушки, вам не нравимся? Так сказать, рожей не вышли? Не красивые что ли?

— Что вы, дяденьки, — с издевательской ухмылкой ответила очаровашка. — Нравится или не нравится — это некая иная субстанция, к господину Добровинскому отношения в данном случае не имеющая. Женщин, в частности нас, сидящих за соседним с вами столом, возбуждает мужской ум и юмор. И вот когда ты это осознаешь, мужчина становится абсолютным красавцем. И он уже не просто нравится. В него влюбляешься. Вы идете, Александр Андреевич?

Я сидел почему‑то красный, как вареный лобстер. Непонятно почему, мне было жутко стыдно. Мои старинные друзья разыгрывали затянувшуюся сценку с открытыми ртами из фильма «Молчание козлят». Я посидел еще пятнадцать секунд, потом встал, оставив друзьям недопитый кофе на чай, и пересел за соседний столик.

Больше об омоложении я не думал.

КОММЕНТАРИИ
Поделиться

Г.И.Ю.Р.

Тата встречается с неким Семой, молодым человеком не чуждой мне национальности. В ответ на ее предложение пожениться, Семен сообщил, что он в принципе «за», но его родители хотели бы видеть будущую супругу одного с ними вероисповедания. И он тоже туда же: за последние пять тысяч семьсот лет в их семье это стало традицией, отступить от которой не хотелось бы. Тата поговорила с подругами, которые уже сталкивались в своей жизни с «нехристями», и те сообщили ей, что на самом деле у евреев все через ..., в общем, не все так просто.

Страдалец

Я привык к тому, что он меня держит за нечистую силу, но при этом ему меня не хватает как постоянного оппонента в его мучительных раздумьях о судьбах отечества, мира и мироздания. У него жена алкоголичка, сын дебил, старшая дочь недавно получила срок за содержание борделя и торговлю наркотиками, а младшая, более или менее нормальная, живет в Париже, но он о семейных проблемах думает мало, поскольку страдает от существования на свете Америки, гомосексуалистов, масонов, евреев и либералов. Евреев и либералов в нашем поселке представляю я, но я у него оппонент не единственный.