Книжные новинки

Вдовья доля

Валерий Дымшиц 12 мая 2019
Поделиться
Перец Маркиш с женой Эстер и сыном Давидом Черновцы. 1946

ЭСТЕР МАРКИШ

Столь долгое возвращение

М.: Книжники, 2018. — 429 с.

Писать мемуары — обязанность всякой честной вдовы выдающегося деятеля, это ее «вдовья доля». Есть целый жанр — «мемуары вдовы великого человека». В голову приходит простодушная мысль: конкретные мемуары интересны тому, кого специально интересует именно этот «великий человек».

Однако, читая книгу «Столь долгое возвращение», воспоминания Эстер Маркиш (Лазебниковой), вдовы Переца Маркиша (1895–1952), великого еврейского поэта, писавшего на идише, ценители еврейской литературы испытают легкое разочарование: эта книга им даст очень немногое для понимания творчества и биографии поэта. Впрочем, группа «пострадавших» будет невелика, потому что кто же в современной России откликнется на имя Переца Маркиша?

В России читающих на идише для собственного удовольствия совсем немного, вероятно, несколько десятков человек. Оценить число преданных читателей переводной советской поэзии, да еще и переведенной с еврейского языка, я не возьмусь, но и оно, сдается мне, невелико. И это печально. Маркиш был гениальным поэтом, хотя и написал, на мой вкус, слишком много. Но уж таков был его метод. Его блистательно переводили прекрасные переводчики и великие поэты, причем переводили точно, выразительно. Например, переводы Анны Ахматовой из Переца Маркиша принадлежат к вершинным достижениям ее сравнительно небольшого переводческого наследия. Может быть, книжка Эстер Маркиш заново пробудит интерес к творчеству ее мужа?

Но это теперь и в России, а в 1970‑х годах, когда Эстер Маркиш оказалась наконец в Израиле, ее покойный муж все еще оставался первостепенной величиной для сотен тысяч евреев во всем мире. Стихотворное наследие Маркиша, так же как и его мученическая гибель, автоматически делали воспоминания его вдовы интересными и публикуемыми на Западе. Характерно, что первое издание мемуаров вышло в переводе на французский в 1974 году, в то время как русское издание было опубликовано в Израиле на 15 лет позже.

Вероятно, читательские ожидания тех, кто впервые прочел эти мемуары 45 лет тому назад, были отчасти обмануты. Но и современные немногочисленные российские поклонники Переца Маркиша тоже не узнают из этой книги много нового. Эстер Лазебникова вышла замуж за Маркиша, когда ей было 17 лет, и была на 17 лет моложе своего прославленного мужа. Она не знала ни слова на идише, и если потом и выучила этот язык (вероятно, что‑то, прожив 20 лет под одним кровом с поэтом, усвоила), то все‑таки не настолько, чтобы понимать сочинения Маркиша в оригинале. По мемуарам видно, что они, эти сочинения, не слишком ее интересовали. Она очень любила своего мужа, но ведь для любви совсем не обязательно понимать стихи.

Дом Маркиша был одним из центров еврейской культурной жизни Москвы. Эстер Маркиш упоминает множество выдающихся деятелей еврейской культуры и литературы, которые приходили к ней домой, но о чем они беседовали с ее мужем, она понять не могла просто по незнанию языка. Но и многочисленные встречи с русскими писателями и поэтами, в том числе с самыми яркими людьми эпохи, тоже описаны без большого интереса и ярких подробностей.

Счастливая и безбедная жизнь с любимым красавцем‑мужем, хлопоты по дому, двое сыновей — скучноватый советский быт. Жена не очень интересуется работой мужа, ей и без того хватает хлопот по дому и светских обязанностей. Так могла бы описать свою жизнь не жена поэта‑орденоносца, а, допустим, жена главного инженера большого советского завода. В конце концов, главных инженеров тоже иногда сажали и расстреливали.

Конечно, и из этого сыроватого теста повседневности удается выковырять отдельные яркие подробности‑изюмины, но их совсем немного. Вот яркий образ Давида Маркиша, традиционно религиозного отца поэта‑бунтаря. Вот Михоэлс воспроизводит в сцене из «Короля Лира» собственный трагический жест, который Эстер Маркиш подсмотрела у него, когда Михоэлс стоял над гробом своей жены. Вот в эвакуации жадный Леонов скупает на базаре в Чистополе весь мед, оставляя писательских детей без сладкого. Есть еще несколько ярких деталей, но их немного.

Интересно, пожалуй, взглянуть изнутри на то, как жила советская литературная элита. Некоторые детали гротескны и макаберны одновременно. Наступает гибельный для Маркиша 1949 год. Уже арестованы Фефер и Зускин. Рядом с квартирой Маркиша на лестничной площадке стоят, не таясь, «топтуны». До неизбежного и очевидного ареста поэта остаются считанные дни. И Маркиши, чтобы развеяться, едут встречать Новый год на дачу к своему другу, большому советскому начальнику, бывшему наркому связи, а на тот момент маршалу войск связи Пересыпкину.

По‑настоящему книга начинается после ареста Переца Маркиша. Эстер, жившая по советским меркам очень благополучно, остается в 37 лет одна с двумя детьми на руках и доблестно противостоит советскому Левиафану. Стояние под дверями тюрьмы с передачей мужу. (Эти кровавые советские кошки‑мышки! Муж расстрелян, но передачи все равно принимают). Высылка в Казахстан в конце 1952‑го. Два года в Казахстане. (Интересно, что казахстанцы, и местные жители, и ссыльные, описаны гораздо более выпукло, чем московский литературный бомонд. Они явно интересней и понятней мемуаристке, чем прозаики и поэты. Золотой кокон кроваво лопнул: московская красавица перестала быть приложением к мужу и накануне своего 40‑летия стала самостоятельным человеком.) Возвращение из ссылки в Москву. Борьба за издание сочинений мужа. (Эстер Маркиш добилась многого. Ни один из репрессированных советских еврейских писателей не был издан так подробно и обширно, как Перец Маркиш.) Подросли сыновья. Младший, Давид, становится одним из лидеров независимого еврейского движения. Эстер Маркиш начинает вместе с сыном борьбу за выезд в Израиль и после двух лет в отказе добивается своего. Именно сюда, к финалу, смещен смысловой центр тяжести книги, именно этим оправдано название «Столь долгое возвращение».

Эстер Маркиш пишет свои мемуары сразу по приезде в Израиль, в соответствии с той идеологией, которая в данный момент одушевляет ее и ее окружение, то есть сугубо антисоветской. Она наивно пытается оправдать своего мужа, который до поры до времени был обласкан советской властью, воспевал эту власть и служил этой власти не за страх, а за совесть. Конечно, бессудная расправа смыла многие «грехи», но всё же… Автору мемуаров, к тому же адресованных в разгар холодной войны западному читателю, приходится лепетать что‑то вроде: мой муж искренне заблуждался, мой муж был аскет и не нуждался в тех благах, которые сыпались на его голову, мой муж ел борщ со сметаной, но в глубине души всегда был хорошим евреем. Сам этот лепет несчастной Эстер Маркиш очень характерен, он сам — своего рода документ, историческое свидетельство.

И тут, коль скоро речь зашла о документе, следует сказать о серьезном недостатке книги, выпущенной издательством «Книжники». Этот недостаток — полное отсутствие комментариев. На страницах мемуаров, на то они и мемуары, мелькает большое количество лиц. Но кто они, все эти еврейские писатели и советские генералы, современный читатель знать не знает. Или замечательный сюжет о том, как Борис Пастернак отказывается переводить стихи Маркиша для первого посмертного издания еврейского поэта, ссылаясь на крайнюю занятость. Очень много переводивший Пастернак тем не менее всегда отказывался переводить с идиша. Укажи на это комментатор, и мемуарное свидетельство приобрело бы совсем иной смысл. Среди слухов, которые пересказывает Эстер Маркиш, есть исторически значимые, например слух о том, что погубившая впоследствии Еврейский антифашистский комитет просьба еврейских писателей о воссоздании еврейской автономии в Крыму была инспирирована Молотовым. Или страшный слух о том, что дело врачей должно было закончиться публичным повешением обвиняемых. Хотелось бы увидеть квалифицированный комментарий историка к этим сообщениям. Вне такого комментария статус устного свидетельства повышается и превращается в источник непреложного исторического знания.

Но, как бы то ни было, хорошо, что книга воспоминаний Эстер Маркиш опубликована заново. Опыт советского еврейства со всеми его довоенными успехами, послевоенными гонениями и борьбой за свои права в 1970‑х годах закончен. Теперь это предмет изучения, музеефикации, даже мифологизации. На наших глазах строится здание нового советско‑еврейского исторического нарратива. И в стену этого здания положен еще один кирпич.

Сборник рассказов Эстер Маркиш «Столь долгое возвращение» можно приобрести на сайте издательства «Книжники»

КОММЕНТАРИИ
Поделиться

Столь долгое возвращение

Днем стали приползать к нам слухи, распространившиеся по дому, — их авторами были либо управдом, либо дворничиха, либо просто охочие почесать языком люди. По слухам выходило, что Маркиш — крупный американский шпион, что при обыске у нас обнаружили целый мешок долларов и замурованную в стене радиостанцию. Такие же слухи ходили, когда несколькими месяцами раньше арестовали другого жильца нашего дома, летчика‑испытателя Фариха. Всегда в те времена после ареста какого‑либо человека говорили, что он американский шпион и что у него нашли мешок долларов.

Пока они были живы

В «Большом концерте…» был впервые показан универсальный механизм раскручивания репрессий, подробно расписана стратегия преступной власти, рассказана, наконец, правда не только в документах — хотя и в них тоже, но прежде всего, в показаниях свидетелей, которые 25 лет назад были еще живы. Не все, конечно, но хоть кто‑то из них.

ЕАК. Время и место

История сыграла с кремлевскими вождями злую шутку: уничтожение цвета еврейской интеллигенции привело к неожиданному результату. Лишенные национального руководства, которое символизировал для них Еврейский антифашистский комитет, ежеминутно ждущие депортации, евреи видели свое спасение теперь лишь в Израиле. Расправа с ЕАК и связанное с этим усиление антисемитского психоза в стране привели к тому, что уже тогда, в 1952-м, советские евреи готовы были без сожалений расстаться с «родиной социализма», готовы были к массовой репатриации в Израиль – к своим.