Больше четырех лет назад Лиат Малка с тревогой ждала получения образца спермы от умершего человека, с которым она никогда не встречалась, чтобы врачи могли оплодотворить в пробирке ее единственную яйцеклетку. Израильская воспитательница детского сада надеялась пройти экстракорпоральное оплодотворение и была разочарована, когда с первой попытки ее яйцеклетка и сперматозоиды донора не смогли сформировать жизнеспособный эмбрион. Но в следующем месяце все удалось. Эмбрион пересадили в матку Лиат, и через девять месяцев она родила Ширу, чье имя на иврите означает «песня» и «молитва».

Иногда Шира смотрит на фотографию своего отца. В трехкомнатной квартире в городе Ашкелоне на юге Израиля, где она живет с мамой и бабушкой, Шира растет, глядя на широко улыбающегося с фотографии мужчину, чьи добрые глаза прячутся за стеклами очков. Когда Шира была совсем маленькая, она называла его по имени — Барух. Теперь Лиат пытается приучить дочь называть его «папа». «Смотри, как здорово он улыбается. Это папа», — говорит нежно Лиат, стоя с дочерью перед фотографией.

За последние 20 лет посмертное оплодотворение проводится в разных странах мира все чаще, хотя это все еще экзотические случаи. В данной версии искусственного оплодотворения мужчины становятся донорами генетического материала при жизни или его получают у них после смерти, чтобы можно было продолжить их генетическую линию. Эксперты предсказывают, что число таких процедур может возрасти по мере того, как репродуктивные технологии приобретут все бóльшую популярность и все более обычными будут становиться «альтернативные семьи», состоящие из разнообразных комбинаций, помимо обычной гетеросексуальной пары. Израиль, страна, активно поощряющая рождаемость, имеет самый высокий показатель ЭКО на душу населения и представляет собой активно действующую лабораторию новых способов зачатия.

Но есть и противники. Поскольку в Израиле государство регулирует и оплачивает ЭКО, оно определяет также, кто получает доступ к этой процедуре. В настоящее время все женщины до 45 лет могут истратить неограниченные средства максимум на двоих детей, а также на процедуры с использованием генетического материала умерших супругов. Проблемы возникают, однако, когда посмертной репродукции хотят родители покойного, чтобы получить живого потомка. В этих случаях суды решают каждое дело по отдельности. За прошедшие 10 лет разбирался целый ряд дел, в которых фигурировали различные завещания и целый спектр заинтересованных сторон. Среди прочего, опасения, что посмертная репродукция нарушает права будущего ребенка, высказывали юристы и раввины. Тем временем в других странах экспертов волнует недостаток адекватных государственных и медицинских норм в связи с этой процедурой, которая набирает все больше популярности по всему миру.

Лиат Малка узнала об этой процедуре, когда ей было 35 лет и врач сказал ей, что ее запас яйцеклеток почти истощен. Она стала обращаться в банки спермы в поисках анонимного донора, но ее смущала мысль, что ребенок будет знать только ее часть семьи. Ее также беспокоило, что в такой маленькой стране ребенок рискует однажды встретиться с полуродными братом или сестрой и по незнанию вступить с ними в сексуальные отношения.

Случайно она увидела ролик, который разместили на ютубе Юлия и Влад Познянские. Они добивались законного разрешения получить сперму своего 25‑летнего сына Баруха, который сдал ее для криогенной заморозки перед тем, как умер от рака. Его желание сохранить сперму и использовать ее для оплодотворения женщины было отражено в «биологическом завещании» — юридическом документе, составленном адвокатом Познянских Ирит Розенблюм.

Лиат Малка связалась с Розенблюм, основательницей организации «Новая семья», которая оказывает юридическую поддержку нетрадиционным израильским семьям, и та познакомила ее с родителями Баруха. Они подписали договор, в котором предусматривалось, что Лиат использует сперму Баруха, чтобы забеременеть. Лиат добавила к этому договору пункты, которые, как она надеялась, позволят избежать проблем в будущем. Она удалила из соглашения финансовую составляющую и разрешила дедушке и бабушке навещать Ширу не реже, чем раз в три недели. Через год бюрократических отсрочек и продолжающихся споров о том, действительно ли «биологическое завещание» Баруха, суд наконец вынес постановление в пользу семьи. В 2015 году родилась Шира.

Лиат вспоминает, что границы, поставленные контрактом, оказались особенно важны во время беременности, когда она внезапно оказалась в новой ситуации. «Я практически не знала этих людей, — рассказывает она. — Я сказала им [Познянским]: “Дайте мне немного времени”». Только после рождения Ширы Лиат полюбила новых родственников и стала воспринимать их как близких людей.

Юлия Познянская считает, что дело стоило всех бюрократических и юридических войн. Она говорит, что их история широко освещалась в СМИ и показала, что в посмертной репродукции нужно видеть не научную фантастику, а нормальную процедуру, которая нуждается в широкой поддержке. Интервью, которые она давала израильской прессе, были шансом повлиять на сложившиеся ошибочные воззрения и представить публике идею, которая, как она надеялась, заставит критиков замолчать. «Я хотела сказать, что всякий, кто против посмертной репродукции, пусть откажется и от пенициллина, потому что когда‑то его тоже считали вмешательством в Б‑жественную волю, — с усмешкой вспоминает она. — Если мы не сделаем шаг вперед, если мы скажем: “Нет, нельзя”, чудеса никогда не будут происходить».

В Израиле, где общество в целом очень расколото, ЭКО — одна из редких тем, по которым сходятся почти все секторы населения, невзирая на религиозность и сексуальные предпочтения. «Здесь люди очень хотят иметь детей», — говорит Юлия Познянская, которая репатриировалась вместе с мужем и двумя сыновьями в Израиль из России несколько десятков лет назад. Когда Барух умер от рака, она прошла ЭКО в возрасте 55 лет и родила еще одного сына, воспользовавшись донорской яйцеклеткой. «Это традиция, семья, нам нужно оправиться от 2000 лет преследований, восстать из пепла и создать жизнь». Как и многие израильтяне еврейского происхождения, Познянская видит в рождении детей способ восстановить численность еврейского народа после Холокоста и тысячелетий еврейских страданий.

Розенблюм рассуждает с юридической точки зрения и говорит, что воспитание заставило ее «помогать семьям не только выживать, но и любить». У обоих родителей Розенблюм сохранились на руках татуировки с номерами с тех времен, когда они были узниками концлагерей. Праздники, вспоминает она, всегда проходили не с родственниками, а с соседями, которые тоже потеряли семьи в Холокосте.

Израиль поощрял рождаемость у евреев с целью поддерживать еврейское большинство, а в последнее время — с целью противостоять высоким показателям рождаемости среди палестинцев на оккупированных территориях. Такова полуофициальная государственная политика. После войны 1967 года, в ходе которой Израиль завоевал Восточный Иерусалим, Западный берег, Газу и Голанские высоты, под израильской властью оказалось на 1 млн палестинцев больше. Был учрежден Израильский демографический центр, который должен был повысить рождаемость среди евреев. Правительство называло эту задачу ключевой для выживания еврейского народа. 1,7 млн арабов, живущих в Израиле, тоже имеют право на процедуры по лечению бесплодия за счет государства. Статистики по поводу того, какую часть пациенток, прошедших ЭКО, составляют арабки, нет, но есть по крайней мере один известный случай, когда семья израильских арабов прошла посмертное ЭКО.

Несколько примеров посмертной репродукции было зафиксировано в середине 1990‑х — тогда оба супруга и их генетические родственники подавали соответствующие заявки, но всеобщее внимание к этому вопросу приковывали наиболее трагические истории, такие как гибель молодого солдата. 20 августа 2002 года, во время второй интифады, в ходе военной операции в секторе Газа палестинский снайпер застрелил старшего сержанта Кейвана Коэна. Его мать Рахель обратилась к Розенблюм и начала затянувшуюся на десятилетие борьбу за использование спермы сына, чтобы оплодотворить женщину, которую выберет ее семья.

«Родителям не дают выбора, когда их детей призывают в армию, они жертвуют своих детей государству, и это порождает очень израильскую мысль о том, что теперь государство “им должно”, — говорит Вардит Равицки, доцент кафедры биоэтики Монреальского университета. — Поскольку в израильском национальном нарративе заложена идея травмы, аргументы в пользу посмертной репродукции всегда должны были “исправить ошибку в пользу жизни”».

В 2007 году суды постановили, что Кейван Коэн действительно хотел иметь детей, хотя он не оставил письменного завещания и не знал, какую женщину выберут его родители, чтобы она стала матерью его ребенка. В ноябре 2013‑го, через 11 лет после гибели Коэна, мать‑одиночка родила дочь, которую объявили его законной наследницей. Это решение проложило дорогу для других аналогичных дел. В 2009 году хайфский суд по семейным вопросам утвердил устное «биологическое завещание» Идана Снира, умершего от рака в возрасте 22 лет. В 2011 году суд также признал письменное «биологическое завещание» Баруха Познянского, и так на свет появилась Шира, которой сейчас 3 года.

В отличие от длительных юридических процедур, процесс посмертного получения спермы на удивление прост. Сперма остается живой в течение еще 24–36 часов после смерти, а в редких случаях, по словам врачей, она может быть активной даже 72 часа. Если жизнь пациента поддерживается искусственно, врачи могут вызвать семяизвержение с помощью электрошока. В других случаях они вводят иглу в яички или проводят биопсию для получения спермы. Врачи могут удалить яичко целиком, а затем взять сперму или заморозить все вместе для последующего извлечения биологического материала.

Во всех возможных сценариях «проблема с получением спермы не техническая — это как раз просто, а скорее эмоциональная, социальная, этическая и юридическая», — объяснял в 2003 году комитету министерства юстиции Игаль Маджар, тогдашний директор центра по лечению мужского бесплодия из банка спермы больницы Тель а‑Шомер.

Этот комитет, в состав которого входили врачи, философы, адвокаты и раввины, предложил официальные нормы посмертной репродукции, которые впоследствии были утверждены генеральным прокурором Израиля. Биоэтик Равицки была среди членов комитета. Она вспоминает — практически все были согласны, что нужно разрешить и дальше проводить эту процедуру. Даже консервативные раввины согласились, что посмертная репродукция не представляет собой проблемы — на самом деле, это даже мицва, доброе дело, и нашли библейские прецеденты.

Комитет министерства юстиции разделил процедуру на две ступени и разрешил процесс посмертного извлечения спермы, оставив вопрос использования генетического материала на усмотрение судов. Однако эти нормы предоставили возможность извлекать сперму только по запросу женщин и отклоняли запросы родителей. Кроме того, не было определено, как поступать в более сложных случаях, которые могут возникнуть в будущем.

С тех пор юридическая сторона посмертной репродукции не всегда проходит гладко. До сегодняшнего дня суды не смогли однозначно ответить на вопросы, поставленные специалистом по социальной работе из Еврейского университета в Иерусалиме Рут Ландау: этично ли создавать ребенка «как средство исполнения желаний взрослого, возможно ли это и какой ценой?» Поскольку родители покойного не имеют права на посмертную репродукцию, их требования чаще всего погружают суды в обсуждение эзотерических вопросов о правах будущего ребенка.

В 2017 году один судья отклонил решение коллеги, разрешившего родителям использовать сперму умершего сына для появления на свет ребенка, которого они воспитали бы как своего собственного. Юная подруга умершего не хотела вынашивать ребенка, зачатого от спермы покойного, но поддержала идею использовать ее для оплодотворения другой женщины. Президент Международной академии репродукции человека Джозеф Шенкер одобрил решение суда. Он заявил, что «планируемое сиротство» грозит будущему ребенку кризисом идентичности. Проблема, по его словам, заключалась в том, что общество не знает, как такой ребенок «будет чувствовать себя, когда узнает, что он не индивид, а чья‑то копия», — в прошлом израильские судьи назвали эту ситуацию «живым памятником умершему».

Хотя конкретные заявки периодически отвергаются или откладываются судами, тенденция, по мнению экспертов, состоит в том, чтобы позволить посмертному оплодотворению развиваться. Многие годы Розенблюм требовала создания добровольного банка спермы израильской армии — своего рода «страхования жизни», которое, по ее словам, заставит молодых израильтян серьезнее задуматься о своих посмертных желаниях. Поскольку в современном мире деторождение легко пересекает границы, Розенблюм лелеет международные амбиции и хочет распространить «биологические завещания» повсюду. Она консультировалась с руководством армии США, призывая к созданию субсидированной системы криосохранения спермы и яйцеклеток, и это случилось в 2016‑м. В 2019 году она была консультантом при составлении проекта билля о создании аналога биологического завещания в Ирландии.

Кэтрин О’Салливан, специалист в области семейного права и преподаватель Лимерикского университета, отмечает, что обсуждение посмертной репродукции приобретает глобальный размах. И если Франция, Германия и Швеция предпочли запретить эту практику, то другие страны, в том числе Ирландия, разрабатывают законы, разрешающие ее. Подобное законодательство должно учитывать и такие сопутствующие проблемы, как наследование и алименты.

В целом, предупреждают эксперты, эта практика получает все большее распространение и привлекает все больше внимания, тогда как законодательство предпочитает пока оставлять вопрос в серой зоне. В Соединенных Штатах отсутствие адекватного федерального или государственного регулирования привело к тому, что индустрия репродукции, в которой вращается несколько миллиардов долларов в год, действует агрессивно, допуская целый ряд злоупотреблений. А когда в результате посмертной репродукции рождаются дети, в разных штатах они получают разные права. «Трудное это решение или нет, но оставлять вопрос без регулирования — значит, создавать все больше проблем в будущем», — уверена О’Салливан. — В любом случае так долго продолжаться не будет».

Исторически проблемы репродукции в США были очень деликатными из‑за политизации права на аборт, говорят эксперты. Израильтянка Шелли Симана, докторант Гарвардской школы права, считает, что американцам особенно неприятно говорить о посмертной репродукции, потому что они обычно «не любят думать о смерти». Этический комитет Американского общества репродуктивной медицины повторяет израильские рекомендации, согласно которым супруга покойного имеет больше прав, чем родители, а до использования биологического материала должно пройти определенное время. Но поскольку законы в этой сфере противоречат друг другу, следовать им непросто, было несколько случаев, когда родители использовали генетический материал сыновей для создания ребенка, говорит Симана.

Следует учитывать и вопросы здоровья и безопасности. В Соединенных Штатах посмертное извлечение спермы и яйцеклеток проводится не по единому протоколу. Директор отделения биоэтики медицинского центра Лангон при Нью‑Йоркском университете Артур Каплан говорит, что, по его мнению, проведено недостаточно клинических исследований, чтобы можно было гарантировать пациентам, что посмертное ЭКО полностью безопасно. «У нас нет долгосрочного регистра, в котором видно было бы, как ведет себя сперма, насколько она активна, здорова ли она, если ее извлекли через пять часов или через пятнадцать часов, — объясняет Каплан. — Все это очень сложно».

А в Израиле Лиат Малка говорит, что, невзирая на все риски, они с Широй живут прекрасно. Когда Шира приходит из детского сада, они часто ходят на пляж или танцуют в гостиной под любимую музыку девочки. «Только мы вдвоем, и мы делаем, что хотим», — улыбается мать. Лиат приятно знать, что они с Барухом Познянским сделали что‑то хорошее, «создали счастливого человека». Когда‑нибудь Шира поймет, что Барух очень хотел ее, говорит Лиат, «и я научу ее, что он где‑то там думает о ней».

Оригинальная публикация: Grieving Parents Are Turning to Posthumous IVF