На семьдесят втором году жизни, после тяжелой болезни, рано утром 18 декабря в Израиле скончался Арсений Борисович Рогинский. Основатель, многолетний руководитель и ангел‑хранитель историко‑просветительского, благотворительного и правозащитного общества «Мемориал». Историк и филолог. И правозащитник от Б‑га.

Он родился в глухом северном городке Вельске под Архангельском, куда был сослан его отец — ленинградский инженер Борис Соломонович Рогинский. Окончил Тартуский университет, был любимым учеником великого Ю. М. Лотмана. Жил в Ленинграде, работал библиографом в Публичной библиотеке имени Салтыкова‑Щедрина, учителем русского языка и литературы в вечерних школах. Как историк‑исследователь занимался российской историей, в особенности девятнадцатым веком. В 1975–1981 годах составлял и редактировал самиздатовские сборники исторических работ «Память». После проведенных у него на квартире обысков по требованию КГБ был уволен из школы. В 1981 году Арсению Рогинскому было недвусмысленно предложено эмигрировать в Израиль к родственникам, которых у него там не было. Он отказался и был в том же году арестован и по ложному обвинению в подделке документов получил четыре года лагерей. На процессе произнес речь «Положение историка в Советском Союзе». Полностью отсидел свой срок. Вышел в 1985 году, в 1992‑м — полностью реабилитирован.

После освобождения основал общество «Мемориал» и до самой смерти отдавал ему все свои силы, нервы и огромный талант.

Масштаб его личности был всегда очевиден. Интеллигент в лучшем, прекраснейшем смысле этого слова, человек ума, мужества и совести, он, по сути, всю свою жизнь занимался народным просвещением в истинном, высоком значении. Преодолевая упорное, глубинное сопротивление сначала советской, а затем, с перерывом на 1990‑е, российской охранительной машины, он неустанно промывал нам глаза и души, очищал нашу историческую память. С глуховатым голосом, мягкой улыбкой, жестковатым юмором и неизменной сигаретой, он был обаятелен, уютен и мудр. Никогда никакого пафоса, никакой позы, никакого фанатичного блеска в спокойных, чуть ироничных глазах.

Не революционер ни в коем случае. Но борец — да. И победитель.

С Рогинским мы общались, когда я приходил в «Мемориал». И еще в теплом, всегда распахнутом для друзей доме Людмилы Михайловны Алексеевой. В этом доме много поют — чаще всего военные и бардовские песни. И вот однажды случайно выяснилось, что у нас с Арсением Борисовичем есть один любимый романс Александра Галича. Романс под названием «Тонечка» — о трагедии сдавшегося, продавшегося мужчины. И о силе любящей и не простившей женщины. Сильная песня.

Ушел большой, сильный и добрый человек.

Мы плачем…

Ведь Арсений Борисович занимался нами, историей наших семей, историей наших близких, которые были репрессированы и расстреляны. В этом смысле он очень близкий человек для многих из нас. Моя жена, когда знакомилась с Арсением Борисовичем, сказала: я внучка такого‑то. И он отреагировал мгновенно, назвав ее деда по имени‑отчеству и заговорив о нем как о добром знакомом. С тех пор появилось стойкое чувство, что Арсений Борисович — живая связь с тем, нашим, расстрелянным, которого мы никогда и не видели.

Если у здешней жизни есть продолжение, можно не сомневаться, что Арсений Борисович и там разыщет наших близких и расскажет им, что мы их помним. Лучшего человека для такого дела, чем Арсений Борисович, и на том свете не сыскать.