Александр Михалкович: «Я проникаю в ваш мир закатов, селфи, котят и еды; напоминаю вам о том, что скрыто под слоем песка, на котором вы загораете и чекинитесь».

Наше сознание ориентировано на предсказуемость хронотопа. После пятого марта на следующий день непременно настанет шестое, причем того же года. Вы можете открыть холодильник и достать оттуда недопитую бутылку водки, недопитую вчера бутылку водки с благодарностью Всевышнему за избавление от Самеха, да изгладится его имя, — Самехом звала его моя покойная тетя Буня, кто ее сейчас помнит? Она умерла, кажется, в пятьдесят четвертом, что, впрочем, не имеет никакого значения, все‑таки успела перед смертью порадоваться: «Самех сдох!»

Если шестого марта вы откроете холодильник и не найдете там недопитой бутылки водки, вы, конечно, немного удивитесь: вы сами ее туда вчера поставили, — но вы сможете объяснить это естественной рассеянностью.

Много хуже, если вы не обнаружите холодильника, кухни и дома.

Это если после пятого марта наступит не шестое, а если и шестое, то другого месяца и года. Ну, скажем, 1918‑го, или 1942‑го, или 1953‑го.

Или так: водка и холодильник на месте, но на кухне сидит тетя Буня. Пьет чай, дивится отсутствию в доме кускового сахара.

При неполадках с хронотопом.

Тетя Буня в этой квартире отродясь не бывала, никакой квартиры у нас тогда не было: мы жили в коммуналке на Сретенке.

В московской Галерее классической фотографии прошли сразу две выставки Александра Михалковича: «Прошлое умирает сегодня» и «Заставить интернет помнить Холокост». Александр Михалкович — молодой, но уже известный белорусский фотограф, участник многочисленных европейских выставок и фестивалей. В обоих проектах он экспериментирует с хронотопом, — сохраняя константой место, встраивает в один временной ряд другой: соединяет настоящее с прошлым.

В проекте «Прошлое умирает сегодня» населяет призраками разрушающиеся белорусские усадьбы: проецирует на обшарпанные стены грязных пустых комнат дагерротипы, на которых запечатлена живая, насыщенная культурная жизнь в этих же самых стенах, отделенная от нас более чем веком. Я сказал «усадьбы»? Я был неправ. В разрушающихся деревенских усадьбах Белоруссии нет электричества — игры с проектором невозможны. Нашел одну с электричеством: деревня Флерьяново, Ляховичский район, Брестская область.

Роскошь прошлого — убожество настоящего.

Семья моего отца жила в Калинковичах — тоже Белоруссия. Большая семья в большом доме. В Гражданскую войну здесь останавливались поляки. Савинков был здесь. По всему местечку шел погром. Наша семья была под защитой постояльца. Во Вторую мировую здесь была немецкая комендатура. Бабушку Гушу и тетю Дину расстреляли, сбросили в ров у железной дороги.

Летом 1955‑го я провел здесь месяц, помню смутно. На стенах этого вряд ли существующего сейчас дома навечно, хотя и невидимо, запечатлена большая семья, поляки, Савинков, ров у железной дороги, моя детская фотография, поискать надо, маленькая, где‑то уж совсем сбоку.

Перевод комментария Александра Михалковича с английского: «Дом культуры в Саласпилсе. Сытые инстаграмные девочки, пикник с салатом и красивые парные портреты беззаботной жизни современных подростков». Как и в других случаях, Александр Михалкович населяет мир беспечности и сиюминутного упоения жизнью призраками прошлого.

У Брэдбери есть рассказ о встрече марсианина с поселенцем с Земли. Их разделяют тысячелетия. На одном и том же месте они видят разные, совершенно несовместимые пейзажи. Мы, читатели, можем совместить их на вербальном уровне. Кажется, со времени Катастрофы прошли тысячи лет, хотя некоторые свидетели и участники еще живы. Михалкович совмещает прошлое и настоящее визуально, делает прошлое остро и провокативно актуальным.

Александр Михалкович:

— Мне кажется, что люди начали забывать про Холокост. Про него сложно найти информацию, если не заниматься специально этой темой. Часто люди посещают места, где еще совсем недавно происходили трагические события, и люди даже не подозревают об этом. Обнаружив несколько трагичных фотосвидетельств, я попробовал напомнить людям про Холокост на территории Латвии. Я решил обойти системы обороны популярных сервисов, размещающих фотографии на карте, таких, как Google Earth, Panoramio и Foursquare, и разбавить привычную нам фотоленту из туристических или молодежных фотографий снимками фашистских зверств. Мои факты — черно‑белые, они ужасны с точки зрения какой‑нибудь девочки, которая пришла бы на пляж, зачекинилась на Foursquare и вдруг увидела рядом фотографии расстрелов.

Так как у интернет‑гигантов существует автоматизированная система проверки фотографий, перед тем как сделать их доступными для публики, мне пришлось искать способы обойти системы защиты. С помощью специальных программ я изменял данные о местонахождении моего смартфона и вносил незначительные визуальные изменения в фотографию, чтобы сделать ее невидимой для системы проверки авторского права. Не всегда мои ухищрения оказывались успешными: после двухдневного модерирования Google Earth так и не разместил их в публичном доступе. Возможно, на каком‑то из этапов проверки у робота возникли подозрения, и он отправил фотографии на модерацию оператору‑человеку.

На выставке «Заставить интернет помнить Холокост» выставлены фотографии экрана компьютера. С десяток фотографий. Интернетная картинка с совмещением времен. С лапидарными пояснениями Александра Михалковича на английском. То есть автор сам косвенно становится персонажем своего проекта. Невидимым, но присутствующим.

Можно ли писать стихи после Освенцима?

Можно ли есть, пить, ходить на пляж, смотреть на загорелые ножки, рожать детей? Чекиниться?

Что за вопрос?! Мы все делаем это. Правда, я не чекинюсь и не пишу стихов. Но не поэтому.

А как жили мои родители? А тетя Буня?

Александр Михалкович конвертирует временную последовательность в пространственную рядоположность — смотрит, по существу, sub specie aeternitatis. Все сохранено.

Александр Михалкович ни к чему не призывает, никого не обличает, не выступает в роли морального педагога и идеологического резонера.

Просто что‑то такое делает с хронотопом.