В древней Бухаре, стоящей на Великом шелковом пути, есть две синагоги, начальная школа, где преподают иврит, еврейская культурная ассоциация и огромное еврейское кладбище, где больше 10 тыс. могил. Чего здесь нет, так это евреев.

Бухара, сказочный город древних руин и исламских архитектурных сокровищ в центральном Узбекистане, когда‑то была местом обитания многочисленной еврейской общины. Теперь здесь, по большинству оценок, живут около 270 тыс. мусульман и всего 100–150 евреев.

И даже это большое преувеличение, считает Люба Киматова, религиозная еврейка, у которой сын и старшая дочь уехали в Израиль. Госпожа Киматова говорит, что остались всего четыре‑пять семей, где соблюдают кашрут и еврейские традиции. Остальные, по ее словам, уже не живут, как евреи.

Это не только их вина, быстро добавляет она, а результат того, что уже нет никого, кто мог бы забивать скотину в соответствии с еврейскими законами. До последнего месяца в городе были два противоборствующих раввина, которые знали ритуал забоя, но оба старые, больные и слишком слабые, чтобы удержать нож резника.

Теперь старший из раввинов умер, и это стало еще одним ударом для общины, история которой насчитывает тысячелетия, при том что число ее членов постоянно сокращается.

Сама Киматова хотела бы уехать и присоединиться к расширяющейся диаспоре бухарских евреев, живущих вдалеке от родного города. Только в нью‑йоркском квартале Квинс живут около 50 тыс. человек.

«Мы все готовы уехать. Лишь старики держатся», — говорит Киматова, жалуясь, что ее престарелый свекор — 83‑летний и, по словам недоброжелателей, выживший из ума второй раввин — отказывается покидать город, невзирая на все просьбы внучки‑подростка и других родственников. «Он никуда не поедет, так что и нам придется остаться».

Постепенный исход евреев из Бухары начался в начале 1970‑х годов — тогда Советский Союз ослабил запрет на эмиграцию евреев. В 1990‑е, когда Узбекистан стал независимым государством, исход расширился, поскольку евреи, русские и представители других меньшинств считали, что независимость приведет к усилению национализма и мусульманского экстремизма.

Всплеска ненависти к меньшинствам, особенно немусульманским, которого опасались, так и не произошло, и даже оставшиеся евреи, желающие уехать, хвалят Узбекистан, потому что здесь, в отличие от Израиля и большинства стран Европы, евреи и мусульмане живут бок о бок в мире.

«Я никогда не ощущала здесь никакого антисемитизма. Никогда», — утверждает Киматова. Ее муж, часовщик, выходит на улицу в кипе, ничего не боясь, а их 13‑летняя дочь всегда ходила в школу одна по узким, извилистым улочкам бухарского старого города.

Правительство, находящееся в столице Узбекистана Ташкенте, хотело бы, чтобы бухарские евреи остались, а уехавшие вернулись обратно. В рамках «открытия» страны после смерти многолетнего диктатора Ислама Каримова в 2016 году были отменены въездные визы для израильтян. Эмигрантов призывают вернуться и хотя бы посмотреть на оставленный город.

«Они всегда были неотъемлемой частью узбекского общества, и люди здесь нуждаются в них, — говорит Садык Сафоев, бывший посол Узбекистана в Вашингтоне, приближенный нового узбекского президента Шавката Мирзиёева. — Будет очень грустно, если все они исчезнут в огромном плавильном котле Нью‑Йорка».

Несколько евреев решительно настроены оставаться в Бухаре и сохранять здесь еврейское присутствие, которое, по местной традиции, восходит к временам потерянных колен Израиля, изгнанных со своей родины в VIII веке до нашей эры.

По другой теории, бухарские евреи появились после завоевания Вавилона, древнего царства, находившегося на территории современного Ирака, персидским царем Киром в VI веке до нашей эры.

«Без истории у вас нет будущего, — говорит Абрам Исхаков, глава бухарской еврейской общины. — Просто быть здесь и сохранять нашу историю, наш язык и наши традиции — это уже большая победа».

Его дочь, живущая сейчас в Австралии, его брат из Израиля и другие родственники из Соединенных Штатов постоянно просят его уехать из Бухары, но Абрам Исхаков всегда отвечает им одинаково.

«Я здесь нужен больше, чем там, — уверен Исхаков. — В Израиле и Америке миллионы таких Абрамов, как я, а здесь мое место, мой дом. Мне здесь хорошо. Я здесь как рыба в воде». Более того, добавляет он, в Израиле, где он бывает минимум раз в год, слишком влажно и гораздо опаснее, чем в Бухаре.

«У нас здесь нет таких проблем, как у израильтян и палестинцев, — говорит он. — Мы живем на одних улицах с мусульманами. Мы вместе ходили в школу и вместе работаем».

«Если бы у меня было две жизни, одну из них я прожил бы в Израиле, — смеется Исхаков. — Но у меня всего одна, и она здесь».

Сам Исхаков соблюдает кашрут, но он не следит за тем, соблюдают ли религиозные обычаи другие евреи. По этому поводу у него бывают конфликты с более набожными членами общины, все чаще подпадающими под влияние Хабада — ортодоксального хасидского движения, центр которого находится в Бруклине.

Движение Хабада родилось в местечках Восточной Европы, и его возглавляют ашкеназские евреи, традиционно сильно отличающиеся от сефардских евреев Бухары по одежде, языку и внешнему виду. Бухарские евреи называют мусульман друзьями, а не врагами, говорят не на идише, а на собственном языке бухори, смеси персидского и иврита с вкраплениями русского и узбекского.

Хабадники, которые часто носят широкополые черные шляпы и черные сюртуки, стояли в авангарде движения за сохранение еврейских традиций и сопротивление ассимиляции на территории бывшего СССР. Это движение представляют главный раввин России Берл Лазар и главный раввин Узбекистана, живущий в Ташкенте Барух Абрамчаев.

«У нас здесь собственные традиции, — говорит Исхаков. — Тут раньше никто черные шляпы не носил».

И все же он хвалит Хабад за то, что тот поддерживает немногочисленных оставшихся в Бухаре евреев, которые покупают кошерную еду у раввина Абрамчаева из Ташкента.

Во время последнего приезда в Бухару раввин зарезал шесть кур во дворе у Киматовой и трех коров в хозяйстве неподалеку от города. К разочарованию узбекского крестьянина, вырастившего этих коров, раввин объявил одну из них некошерной, после того как ее освежевали и он запустил руку, чтобы проверить ее внутренности. Это решение означает, что узбеку не удастся ее продать — он останется с окровавленной тушей.

Отношения между евреями и мусульманами не всегда были гармоничными. В XVIII столетии мусульманские проповедники стали принуждать евреев принять ислам. Так появилась местная община обращенных «чала», потомки которых до сих пор живут обособленно.

Под властью известного своей жестокостью бухарского эмира, который правил городом до завоевания его русскими в XIX веке, евреи, по словам венгерского еврея, который посещал город незадолго до прихода русских, жили «под большим гнетом». Эмир обвинял евреев в поражении, которое он потерпел от царских войск.

За несколько столетий бухарские евреи расселились и по другим городам Узбекистана и Средней Азии, а оттуда по всему миру. Сегодня многие евреи, живущие в Квинсе, в Израиле и в других местах, называют себя бухарскими, независимо от того, происходят ли они непосредственно из этого города.

Среди них и Лев Леваев, израильский миллиардер и один из крупных спонсоров Хабада, который родился в Самарканде — узбекском городе, расположенном к востоку от Бухары. Он возглавляет Всемирный конгресс бухарских евреев — организацию, имеющую подразделения во всем мире и стремящуюся сохранить связь между разрозненными членами общины.

Каждый год перед Песахом Леваев посылает в Бухару запас мацы, незаквашенного хлеба, чтобы немногочисленные оставшиеся здесь евреи могли как следует отметить праздник.

Местные евреи благодарны Леваеву за это, но старики, вспоминая старые времена, когда у них были собственные пекари, ворчат, что маца должна быть круглой, а не квадратной, как та фабричная европейская, которую присылает Леваев.

Для Рафаэля Эльнатанова, возглавляющего городскую Еврейскую культурную ассоциацию, единственная реальная надежда на сохранение общины состоит в поддержке со стороны правительства. Если власти будут поощрять инвестиции и упростят ведение бизнеса, считает он, евреи, уехавшие в Израиль или в Америку, вернутся и хотя бы часть времени будут проводить в Узбекистане.

По мере сокращения численности общины вопрос, оставаться или ехать, встает все острее. От того, что семьи раскалываются, а соблюдать еврейские обычаи становится все труднее, он приобретает дополнительную болезненность.

Некоторые остаются, потому что с их специальностью нелегко устроиться за рубежом, например Семен Измаилов, который добывает змеиный яд для продажи фармацевтическим компаниям. Его змеиное хозяйство, расположенное на глинистой дороге за пределами Бухары, продает крошечные флаконы со змеиным ядом по 2 тыс. долларов за штуку.

Еврейский сапожник и единственный из десятерых братьев и сестер, кто остался в Бухаре, Жора Хошаев говорит, что подумывал уехать в Нью‑Йорк, где у него восемь близких родственников, но боится, что не сможет жить за пределами старого еврейского квартала Бухары. «Многие наши в Америке тоскуют, — говорит он. — Принимают кучу антидепрессантов».

Но при всех стрессах, связанных с эмиграцией, возможностей вести еврейскую жизнь в Бухаре становится все меньше. Поскольку евреев осталось так мало, часто тяжело найти миньян — молитвенный кворум из 10 молящихся, необходимый для проведения богослужения в синагоге.

Нелегко бывает найти и брачных партнеров своей веры. Киматова уверена: что бы ни говорил ее свекор, нужно отыскать жениха для дочери за границей еще до того, как Сара достигнет брачного возраста.

«Здесь для нее никого нет», — считает Киматова и жалуется, что даже в местной школе, открытой в 1990‑е годы для еврейских детей, евреев почти не осталось. Из 440 учеников всего 39 евреев, в Сарином классе — никого. «Нам всем рано или поздно придется уезжать», — вздыхает она. 

Оригинальная публикация: In Bukhara, 10,000 Jewish Graves but Just 150 Jews