Джерри Льюис — актер, режиссер и писатель, знаменитый своими юмористическими выступлениями, в некотором роде «американский Райкин» — вырос в семье еврейских артистов, выходцев из России Джозефа Левича и Рахили Бродской.

В прошедшее воскресенье в возрасте 91 года ушел из жизни Джерри Льюис. Он пользовался огромной популярностью, а многогранность его таланта не вызывала сомнений. Однако в анализе его творчества наблюдается одно неожиданное упущение: его имя редко фигурирует в дискуссиях о еврейской комедийной сцене середины ХХ века. Возможно, причина тому — невероятная популярность комика, при которой любые эпитеты и характеристики кажутся излишними. Достаточно взглянуть на толпы поклонников, собиравшихся только для того, чтобы хотя бы мельком увидеть Льюиса и его партнера, Дина Мартина, — глядя на снимки, можно принять их за толпы битломанов. Только к Мартину и Льюису такая слава пришла 10 годами ранее.

Определенную роль здесь, несомненно, сыграло то, что в его творчестве не было ничего ярко выраженного еврейского, в отличие от манеры Ленни Брюса, Мэла Брукса или Вуди Аллена. В то же время лучшие работы Льюиса стали неотъемлемой частью великой истории еврейской комедии в Америке — истории, которая представляет собой микрокосм жизни американских евреев. В его сценках и скетчах находят отражение достижения, удачи и тревоги послевоенного поколения евреев 1950‑х годов: людей энергичных, временами чрезвычайно успешных, стремящихся доказать, что они такие же, как все. Им хотелось верить, что они ничем не отличаются от других, однако их творческие успехи, как это ни парадоксально, были обусловлены напряженностью, вызванной весьма ощутимыми различиями между ними и всеми остальными.

Примером тому служат два проекта, принесшие комику наибольший успех и популярность: это, прежде всего, совместная работа с Дином Мартином и комедия «Чокнутый профессор». Секрет феноменального успеха комедийного дуэта Мартина и Льюиса, как и большинства других комедийных пар, — в сопоставлении противоположностей. На фоне лощеного и элегантного Мартина с его отточенной степенностью особенно выделялась сумасшедшая, ошалевшая энергичность Льюиса. Снискав невероятную славу, в глубине души он не мог не сознавать, что этой славой он был отчасти обязан Мартину, который служил образцом всего того, чем Льюис не был и быть не мог.

К распаду дуэта привело ожесточение напряжения между комиками, возникшее, возможно, оттого, что Льюис одновременно и стремился походить на Мартина с его светской благовоспитанностью и аристократизмом, и страдал, понимая, что публика обожает его именно за ребяческие выходки и клоунаду. Это было довольно заметно, хотя, конечно, были и другие причины: неудовлетворенность испытывал не только Льюис. Показательно, что в одном из сольных проектов Льюис после разрыва с Дином Мартином явно посягал на амплуа бывшего партнера: это был альбом шлягеров под названием «Джерри Льюис просто поет». Напряженность между ними принесла гораздо более значительные плоды несколькими годами позже: вновь обратившись к своим устремлениям и дерзаниям, Льюис создал шедевр комедийного кино, где надежды и тревоги американских евреев, стремившихся вписаться в общество и добиться успеха, отражены так же ярко, как в любом другом фильме тех лет, — и все это — без участия раввина.

Главный герой комедии «Чокнутый профессор», вышедшей на экраны в 1963 году, — жалкий неуклюжий профессор по имени Джулиус Келп. Воспользовавшись примером доктора Джекила и мистера Хайда, он изобретает сыворотку, и с ним происходит удивительное превращение. Но в отличие от антисоциального альтер эго героя повести Стивенсона, комичный жлоб Льюиса — ожившая сатира, сошедшая со страниц журнала Mad, — превращается в неотразимого певца ночного клуба по имени Бадди Лав. Воплотил ли Льюис в личности Бадди своего бывшего партнера Дина Мартина или нет (мнения расходятся: Льюис всегда отрицал сходство, в то время как большинство было убеждено в обратном), альтер эго Келпа, несомненно, олицетворяло апофеоз стремлений всех американских евреев: для женщин он был объектом желания, а для мужчин — образцом для подражания. В Джулиусе Келпе (его фамилия переводится как «ламинария» — вполне подходящее имя для хилого нескладного еврея начала ХХ века) евреи с ужасом видели воплощение всех приписываемых им изъянов.

После выхода картины Льюис отмечал, что его удивило восприятие зрителями главного героя: Бадди Лав был задуман как злодей, задачей которого было показать Келпу (и зрителям), что для того, чтобы понравиться другим, надо сначала полюбить себя. В конце фильма возлюбленная профессора признается, что предпочитает чокнутого гения‑химика певцу‑обольстителю. А вот публика в массе своей отдала предпочтение Лаву.

Изумление Льюиса, вызванное реакцией зрителей, — это та правда американских евреев, которую режиссер отразил в своей комедии донельзя отчетливо: действительно ли коллективная американская мечта более привлекательна, чем личная история? Можно ли сохранить и то и другое, не прибегая к волшебному зелью и не рискуя заработать раздвоение личности? А если нет, то что стоит предпочесть, а от чего отказаться?

Этот конфликт давно является предметом размышлений американских евреев, и не только их. Немногим удалось раскрыть эту тему так же деликатно и с таким же юмором, как это сделал Джерри Льюис. 

Оригинальная публикация: Jerry Lewis Was the Quintessential American Jew